Синтез - Токацин

— Он всегда в реакторе, — вздохнули за кустом; это был Кенен, и теперь Гедимин увидел его широкополую шляпу на ветке. К ней были привязаны кленовые листья и какие-то ягоды — муляжи из лёгкого фрила: учётчик соблюдал очередную традицию, неизвестную ремонтнику, и в другое время Гедимин расспросил бы его, но сейчас только сердито сощурился.

— Я стараюсь не взорвать лабораторию. Вам что, поболтать не с кем?

Что-то затрещало за аэродромом — оглушительно громко в тишине, которую не нарушал гул приземляющихся глайдеров; над городом вспыхнула и погасла сигнальная ракета. Гедимин развернулся на странные звуки — как раз вовремя, чтобы увидеть отряд в костюмах биологической защиты и идущего следом «джунга».

— Fauw! — заорал предводитель отряда, и «джунг» выпустил ещё одну ракету. — Всем оставаться на местах!

Теперь Гедимин видел, что в биозащите только двое — и у них огнемёты, и одно из сопел ещё дымится. Ещё четверо пришли в обычной пехотной броне, но с собой у них были тяжелые бластеры — нового, не вполне знакомого образца, но с шокерами или станнерами их не перепутал бы и енот.

— Смотри! — Иджес ткнул Гедимина в бок и кивнул на северо-восточный край аэродрома — туда, где стояло на углу здание общественной душевой. Она была оцеплена патрульными в биозащите, у дверей стоял «джунг», и на лентах, натянутые вдоль стен, висели знаки биологической опасности.

— Угроза эа-мутации, — сармат в биозащите остановился перед Гедимином и Иджесом и посветил фонарём на их полотенца. — Гедимин Кет и Иджес Норд? Недавно из душевой? Видели там Тагара Юня?

Гедимин мигнул.

— Тагар Юнь? Из венерианских шахтёров? Был там, жёг шлак, — кивнул Иджес. — Что с ним?

Сарматы переглянулись.

— Он мёртв, — угрюмо сказал командир. — Вы, двое, — немедленно в карантин. Прямой контакт по эа-мутации.

…Гедимин, забывшись, потёр ноющую руку и сердито сощурился — прикосновение только усилило боль от введённого блокатора. Карантинная камера была закрыта наглухо, но из-за тонких стен со всех сторон доносилось сдавленное шипение, бормотание и вздохи. Сегодня барак был наполнен под завязку, — многие успели зайти в душевую, пока заражённый сармат был там.

«Записи,» — Гедимин вспомнил о ежедневнике, оставшемся в кармане конфискованной одежды, и стиснул зубы. «Чертежи. Всё — в утилизатор. Ладно, восстановлю по памяти.»

Звуки за одной из стен затихли. Гедимин осторожно постучал по ней и услышал приглушённые северянские ругательства.

— Иджес? Живой?

— А, это ты, — за стеной облегчённо вздохнули. — Вляпались, жёваный крот… Что теперь? Как думаешь? Сдохнем?

— Я тут был трижды. Не сдох, — буркнул Гедимин, отводя руку от ноющего прокола в левом предплечье. — Выпустят через пару недель.

Он сел на пол. Камера была тесной — вытянуться во весь рост не удавалось, только свернуться, поджав ноги.

— Эа-мутация, — пробормотал Иджес. — Ничего со стороны не видно. Мы же с тобой были там, где жгут шлак. Видели этого Тагара. Из него же не текла слизь! Может, мы уже тоже…

Гедимин стиснул зубы и с силой провёл пальцем по предплечью. Слизь не потекла. Из ранки, оставленной кровезаборником — действие блокатора не давало ей затянуться — удалось выдавить немного крови, и чёрная жидкость вела себя как обычно — не пыталась никуда уползти или просочиться.

— Сиди спокойно, Иджес. Никто не мутирует, — сердито сказал сармат.

Иджес замолчал, но теперь стало слышно остальных, — кто-то в одной из соседних камер почти кричал от страха, и со всех сторон его осыпали ругательствами. Гедимин сузил глаза, рявкнул на шум, но добился только вялой ругани в ответ. В стену постучали.

— Атомщик, не молчи, — сказал Иджес, и сармат почувствовал в его голосе дрожь. — Расскажи что-нибудь. Что угодно, только не слышать этот вой. У меня тут мозги вытекут безо всяких мутаций.

Гедимин изумлённо мигнул.

— Что я расскажу? Чем уран отличается от плутония? Или — что мы с Хольгером… то есть Хольгер… нашли на месте взрыва?

В ближайших камерах стало подозрительно тихо. Потом кто-то постучал в стену — не из той камеры, где сидел Иджес, совсем с другой стороны.

— Хоть уран, хоть плутоний, — угрюмо сказал невидимый сармат. — Чего не поймём, то спросим. Давай рассказывай, атомщик. Не найдём, чем отвлечься, — спятим.

— Ага, — поддакнул Иджес. — Я потерплю, не бойся. Расскажи, что там с твоим реактором. Из-за чего ты сам не свой.

Гедимин еле слышно хмыкнул. «Ещё помощь предложи…»

— Ладно. Когда я взял генераторный плутоний для синтезирующей установки…

26 октября 40 года. Земля, Северный Атлантис, Ураниум-Сити

Выйдя из госпиталя, Иджес провёл ладонью по лбу и молча потянул Гедимина к озеру. Тот оглянулся на карантинный барак, покосился на исколотое предплечье — ранки от инъекций блокатора только-только затянулись — и не стал сопротивляться. Вытираться было нечем, но сармат был даже рад постоять на холодном ветру после купания — воду быстро сдуло, и она, испаряясь, хорошо охладила мозг.

— Думал, сдохнем, — сказал Иджес, оглянувшись на госпиталь, и его передёрнуло. — Я там первый раз… Достал тебя, наверное?

— Ерунда, — Гедимин крепко сжал его плечо. — Там все дуреют. Такое место.

Он застегнул комбинезон и сунул руку в карман. Ему выдали стандартную «чистую» униформу АЭС и пакет с вещами, выдержавшими дезинфекцию. Приборы, цацки и сертификаты на жёстких карточках сохранились, ежедневник из скирлиновой бумаги — нет.

— Пойдём ловить глайдер, — сказал Иджес и потянул Гедимина к восточному краю аэродрома. Из госпиталя сарматов выписали в восьмом часу, на шоссе — как обычно в это время, если нигде не велась крупная стройка — было пусто.

— Етижи-пассатижи! — выдохнул Иджес, разворачиваясь к зданиям вдоль аэродрома. Гедимин проследил за его взглядом и увидел пустое место — неглубокий котлован с ямами по краям и замурованным колодцем — парным рукавом водопроводной системы. Общественной душевой больше не было. Вокруг неё оставили ленты ограждения; знаки биологической опасности покачивались на ветру.

— Вот и всё, — медленно проговорил Иджес, и его голос дрогнул. — Никаких парилок с венерианцами, никакого серного шлака. Все сидят по норам и мёрзнут под душем.

Гедимин мигнул.

— В «Нове» тоже есть душевая, — сказал он. — Всегда можно её подогреть. Хольгер знает состав шлака. А венерианцев можно позвать. Им нравилась моя конструкция душевой.

Иджес покачал головой.

— Она тут шестнадцать лет стояла, — вздохнул он. — Не надо ничего устраивать, атомщик. И звать никого не надо. Это всё будет не то.

…Иджес даже не пошёл наверх — остался в «чистой» лаборатории рассказывать о карантинном бараке и разрушенной душевой. Гедимин, освободившись от повисших на нём сарматов, узнав новости и мельком взглянув на монитор с показателями работы реактора, собрал инструменты и ушёл в «красный отсек». Не то чтобы там срочно требовалось его вмешательство — пока система охлаждения работала, и температура внутри установки снизилась до ста по Фаренгейту — но сармату было не по себе.

За две недели в «красный отсек» никто не зашёл — Константин запретил вскрывать дверь, пока Гедимин не вернётся. Сармат боком втиснулся в проём (сейчас установка занимала слишком много места и частично перекрывала проход, и как её свернуть, Гедимин пока не понимал), небрежно провёл ладонью по защитному полю и отошёл к щиту управления, вполглаза наблюдая за растущим показателем интенсивности.

— Скучал? — негромко спросил он и сам усмехнулся тому, как глупо выглядит разговор с неизвестно чем. Что именно тут было живым и способным понимать речь — сам реактор, сигма-излучатель, ирренций или потоки сигма-квантов — сармат не знал и даже думать не хотел.

«А выработка упадёт,» — подумал он, вспомнив, что интенсивность упала две недели назад, а вернулась к нормальному значению только сейчас. «Ничего, это опытный образец. Константин сделает поправку в расчётах.»

— Гедимин! — донеслось из динамика, и ремонтник нехотя подошёл к устройству связи. — Излучение растёт!

— Вижу, — отозвался сармат.

— Кажется, ты — неотъемлемая часть этого реактора, — сказал Хольгер, и Гедимин напрасно ждал от него смешка — химик был предельно серьёзен. — Очень странное явление.

— Это плохо, — буркнул ремонтник. — Тогда можно сворачивать работу.

— Почему? — удивился Хольгер.

— Когда построят сотню таких установок по всем континентам — меня что, на куски порежут?

…Химик всё-таки сообщил Конару об очередном попадании Гедимина в карантинный барак, и последнее письмо из Лос-Аламоса было коротким: робкое «Вы живы?» и ни больше ни слова. Ответив на него, Гедимин вспомнил, что не читал ещё предпоследнее, пришедшее в день введения карантина.