Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15 (СИ) - Ваксберг Аркадий Иосифович

Большинство дорог в частном секторе об асфальте и слыхом не слыхивали. То тут, то там встречались разбитые колдобинами и ухабинами участки, припорошенные золой или угольным шлаком. Это старались хозяйки, выбрасывая отходы продуктов горения. Весной или в осеннюю слякоть дороги становились малопроходимыми.

— Только на лодках можно добраться от дома к дому, — охотно пояснял Ладыгин. — Но ты не бойся. Это длится не больше недели. Потом можно и в резиновых сапогах… Зато в течение недели никаких тебе семейных скандалов, никаких преступлений, — успокаивал он.

Вдвоем обошли весь участок, проверили квартиры, в которых, согласно списку, должны были проживать тунеядцы и семейные дебоширы. Самих «героев» дома не оказалось, и познакомиться с ними новому участковому в этот день не довелось.

— Где-нибудь на блатхатах и в притонах сидят, «червивку» хлещут, — резюмировал неунывающий Ладыгин. — Ты не расстраивайся, вечерком еще раз пробежимся — как миленькие будут дома. Я-то знаю, — забегал он вперед, заглядывая Паромову в глаза. — Сколько раз так ходили с Черняевым: днем их нет, а вечером — дома. Правда, пьяные. И разговора людского с ними не получается. Только мычат, как скотина в хлеву. Черняев с ними не церемонится: за шиворот — и на опорный пункт. А там — протокол, и получи, голубчик, суток пять или семь. Плохо, что судьи больше не дают. Судьи-то у нас гуманные, — сокрушался гуманностью судей Ладыгин.

— Прошу извинения, — на эту сентенцию внештатника отозвался Паромов, — но мне кажется, что в данном случае Черняев нарушает права человека, а, значит, закон…

— Да брось ты, какие там нарушения прав человека и законности! — ощетинился Ладыгин. — Сволочи по полгода, по году нигде не работают, только пьянствуют, да жен с детьми гоняют. А ты говоришь про закон!

От возмущения он даже прервал свой стремительный бег (оба, хоть и разговаривали, но шли довольно быстро) и остановился на месте.

— Ты видел, какая обстановка у них в квартирах? Из мебели почти ничего нет…. Диван — разломанный, стол — весь в грязи, в окурках и пустых бутылках. Пара разбитых табуреток… Да вонь от мочи. Нажрутся, как свиньи, и, по-свински, под себя мочатся. А ты о законности! — разозлился не в шутку Ладыгин. — А детишек их видел? Все неумытые, неухоженные, в отрепьях! Ничего хорошего в жизни не видят. Только пьянки, драки да маты. И что самое страшное: когда подрастут, то станут такими же, как их «любезные» родители. Попомни мои слова. А ты говоришь — закон!.. Такую мразь, будь моя воля, собрать бы в одну кучу, да и отправить куда-нибудь на остров… Подальше… В Северный Ледовитый океан… Клянусь, сутками бы не спал, помогая милиции и очищая город от этого дерьма!

Взглянув на внештатника, Паромов понял: не врет, не для красного словца словами пылит. «Точно спать и есть не станет, лишь бы общество очистить. Только благими намерениями…»

Преподав, таким образом, молодому участковому инспектору урок политграмотности, Ладыгин вновь стремительно зашагал к следующему «объекту».

Паромов, хоть и не застал самих фигурантов дома, но познакомился с их родственниками: родителями, женами — и побеседовал с ними. А где не удалось поговорить с родственниками, разговаривал с соседями. Увидел собственными глазами и «красоты», изложенные Ладыгиным Картина складывалась удручающая. Если и раньше он знал, что есть люди, находящиеся не в ладу с законом, судимые, пьяницы, неработающие и ведущие паразитический образ жизни, то воспринималось это как-то абстрактно. Словно в чужой стране, в тридесятом царстве-государстве, в ином измерении.

Теперь же всё это коснулось его непосредственно. Мало того, станет сопровождать долгие годы. Поэтому он в значительной мере согласился со словами внештатника и больше реплик о законности и правах человека не подавал.

«Человечество веками мучается в поисках внеземных миров и антимиров, — думал про себя Паромов. — Ищет их и на Земле и в далеком Космосе. Ищет и не может найти. На самом же деле антимиры совсем рядом. И существуют постоянно. На улицах наших городов и поселков, в многоэтажных домах и сельских хатках… Теперь и мне придется не только шагать по антимирам, общаться с антимирами, но и бороться с ними. Ежедневно и ежечасно!»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Но тут мысли слегка изменили свой ход.

«Надо будет посмотреть в словаре, что означает слово «притон», — решил Паромов. — Благо, что филиал районной библиотеки располагается в соседнем здании от опорного пункта. Также расспросить Минаева или Черняева, почему не могут закрыть эти притоны, если они давно и всем известны?»

Впрочем, не откладывая дело в долгий ящик, поинтересовался у Ладыгина:

— Виктор, почему известные притоны не закрывают, а притоносодержателей не привлекают к ответственности? Наверное, в уголовном кодексе есть статья за это антиобщественное деяние!

— Статья, скорее всего, есть, но «не про нашу честь», — пустился в пространные рассуждения внештатник — Закон наш, советский, слишком мягок и гуманен к данной категории. Все пытаемся воспитать, убедить. Все словами, да словами. А этим людям любые слова — пустой звук. Им хоть «писай в глаза — все равно, что божья роса». Нет у них ни стыда, ни совести. Впрочем, это мое личное мнение, — сделал он оговорку. — А с точки права и закона поинтересуйся у Минаева. Он же юрист, не мне чета.

— Ну, это само собой…

Я же, опираясь на свой опыт, могу сказать одно, — продолжил Ладыгин, — чтобы лишить любого человека жилища, выселить его из квартиры, надо ему предоставить другую квартиру. Так стоит ли вообще ломать копья в данном случае? Наверное, не стоит. Вот и живут годами притонщики, находясь на свободе. И травят народ бациллами антиобщественной заразы. Разлагают, сволочи, наше общество.

— Понятно, хоть ничего не понятно! — ограничился репликой участковый.

Оба замолчали. Каждый думал о чем-то своем.

Притонов, известных милиции, на участке было не много: с пяток — в домах государственного сектора и один — в частном секторе на улице Прилужной. «У бабки Лены», как пояснил Ладыгин.

Домик, больше похожий на халупу, прятался в глубине усадьбы, заросшей бурьяном чуть ли не рост человека С улицы почти не виден. Покосившийся штакетник, забор, местами разобранный и зиявший пустотами, бурьяновые джунгли, висевшая на одной петле входная дверь — все говорило о нерадивости хозяев.

— Бабка Лена от пьянки не просыхает. Ее дочь Татьяна — вся в мать: пьянствует и бродяжничает. А сын из тюрьмы не выходит… Кажется, третью ходку отбывает… — пояснял Ладыгин, продираясь сквозь заросли бурьяна и подводя нового участкового к знаменитому в округе притону. — Мы тут каждую неделю бываем и с участковыми и с операми — и почти каждый раз кучу разного народа в опорный притаскиваем. В основном — пьяниц и тунеядцев, но иногда попадаются и преступники, объявленные в розыск. Вот, на прошлой неделе старшего «Шапку» взяли. Разыскивался за грабеж. Дерзкий, гад. Хотел с ножом кинуться на нас, но Славка Клоц, то есть Клевцов, наш опер, пистолет ему под нос — сразу притих! Скрутили, как миленького…

Пройдя маленький и темный коридорчик, не стучась в дверь, они вошли в комнатку, такую же сумрачную и неуютную, как и сам домишко.

Хозяйка домика, она же — яростная «притонщица», по определению Ладыгина, — женщина, в возрасте не менее шестидесяти лет, лежала одетой на единственной в комнате кровати. Лежала в изношенном до крайности зимнем пальто, прямо поверх одеяла, засаленного и во многих местах прожженного. И то и другое давно уже утеряли первоначальный цвет. Голова женщины была замотана старой шалью.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Женщина не спала, но никакой реакции на неожиданное вторжение в ее «апартаменты» не проявила. То ли привыкла к неожиданным визитам, то ли распознала в Ладыгине представителя власти.

— Здравствуйте. Я — ваш новый участковый. Вот при-шел познакомиться и посмотреть, как вы живете, — представился Паромов. — Говорят, у вас тут бывает шумно. Так ли это?

Женщина что-то буркнула, даже не шелохнувшись и не делая попытки встать с кровати.