Эхо войны. - Ольга Шумилова

— Эй… Выходим с поднятыми руками. Иначе стреляю. Плазмой.

В ответ из–за косяка показалось дуло, и низкий голос пробасил:

— Морровер, не бузи. Свои.

Я развернулась, последний раз оглядывая коридор, и уже начала пятиться к шлюзу, когда настороженные уши уловили это…

Тонкий, едва уловимый цокот когтей по металлу. В одном коридоре, во втором… Он нарастал, сливался и катился вперед почти ощутимыми волнами.

Снова и снова, все быстрей и быстрей, пока на нас не понеслась лавина тонкого, шелестящего цоканья. И — гул, несмолкающий гул, как от роя среброкрылок в половину неба.

За один удар сердца он докатился до знакомого поворота, растекся, кажется, замечая меня… И тут грянул ОН. Дикий, разрывающий перепонки визг сотен глоток, на грани ультразвука всверливающийся в мозг.

Я влетела в шлюз задом, не помня как, зажимая изо всех сил уши руками. «Мать» осталась бы валяться в коридоре, если бы, падая, не зацепилась за ремень и не влетела по инерции в переходник вместе со мной.

— ШЛЮЗ!!! — заорала я, лихорадочно шаря взглядом по стене в поисках панели экстренной блокировки.

Визг нарастал, а с ним и цокот, который я слышала уже не полуоглохшими ушами — огрызком дара. А этот проклятая Бездной панель все никак не находилась!

Я оторвала одну руку от уха и зашарила ладонью по стене, жмурясь, чувствуя, как мозг разрывается на части. Кажется, по шее что–то течет, но какая, к бесам, разница, если под пальцами только голая стена, а глаза заливают слезы и не видно вообще ничего. Гребаный шлюз!!!

Чья–то рука стремительно ныряет под мои суетливые пальцы, и в ту же секунду перед лицом проносится воздушная волна — это захлопывается в экстренном режиме шлюз. Ремень «матери», все еще лежащий у паза, разрезает пополам.

Тихнет на четверть визжание, а меня обхватывают поперек живота и тащат по переходнику.

Мои безвольно болтающиеся ноги уже почти переваливаются через пазы внутреннего шлюза, когда внешний вздрагивает от удара. Я вздрагиваю вместе с ним и вырываюсь из удерживающих меня рук. Но меня рывком швыряют внутрь, и я падаю, скользя на боку по полу.

Падает в аварийном режиме уже внутренний люк, закатываясь в четыре слоя изоляции и усиления.

И визг стихает.

А потом я лежу и просто смотрю на него, не веря, что можно отнять руки от ушей. Долго, целую вечность — почти десять минут.

И только потом замечаю, что где–то внизу мерно рокочут нагретые уже давно двигатели. И что пол начинает вздрагивать под моей спиной.

А потом… Мы взлетаем.

Я прикладываю щеку к вибрирующему полу и вздыхаю. Глубоко–глубоко.

Пять минут… Десять. Отупение спадает, утихает колотящееся сердце.

Спустя эти десять минут я обвалилась в кресло, поддерживаемая за шиворот твердокаменной рукой Оглобли. С пола, впрочем, я поднялась сама и считала это хорошим признаком.

— Гипноз, — констатировала я, стирая рукавом с лица липкие разводы пота. Что–то было неправильно. — И целенаправленное ментальное угнетение высших нервных функций.

Фраза прозвучала странно.

Сидящий за главной консолью Тайл что–то сказал, но в ушах все еще звенело от визга.

Из–за спины послышался задумчивый низкий голос Оглобли:

— Где это тебя?

Он обошел вокруг и уставился куда–то в район моего воротника. Я провела рукой по шее и недоуменно посмотрела на красные разводы на перчатке.

— Зеркало у кого–нибудь есть? — внезапно севшим голосом пробормотала я.

— Зеркало? — из общего отсека выглянул Коэни и с обеспокоенным лицом скользнул ко мне. — Лаппо!

— Чего? — парень появился в дверях, вытирая руки ветошью. Коэни молча кивнул на меня.

С минуту Лаппо простоял, разглядывая меня, потом нахмурился и присел на корточки. В его пальцах возник крошечный фонарик.

Около пяти минут мою голову вертели в разных направлениях, чтобы в конце концов вынести вердикт, о котором после всех этих манипуляций не догадался бы только идиот.

— Фарра, у вас порвана барабанная перепонка. Так что на правое ухо вы оглохли.

— И надолго?

— До форта, — отрезал Лаппо. — Это простая операция, но это операция. Если только… — окончание фразы многозначительно повисло в воздухе.

— Нет, — извиняющимся тоном пробормотал Коэни. Его щеки порозовели. — Мои знания по анатомии еще более приблизительны, чем по лечебной магии.

— Ясно, — я хмуро отмахнулась от пытавшихся поддержать меня рук и встала, глядя на обзорный экран. Под брюхом модуля проплывало памятное ущелье. — Когда мы будем возле дайра?

— Часа три–четыре, — Тайл сердито щелкал тумблерами под консолью. — С этого, прости меня боги, наследия предков станется развалиться прямо в воздухе, так что гнать я не собираюсь.

— Никто и не просит. Насколько мне видно, погоню по снегу за нами не отправили. А вообще, фарры, нам еще повезло, что сейчас стоит такой мороз.

— Да уж, повезло, дальше некуда, — фыркнул Лаппо.

— Именно что дальше некуда. Иначе до сего момента наши потери не ограничились бы только скальником. Потому как у меня есть веские основания думать, что эти неприятные зверушки теплолюбивы, и, что гораздо существеннее, плотоядны, — я переплела пальцы и в ответ на повисший в воздухе вопрос изложила историю и последствия своего путешествия на нижние уровни.

— Так что, — подытожила я, — налицо телепатия, эмпатия и полиморфия либо гипноз. Как минимум у одного экземпляра этой нечисти. Как только прилетим в форт, нужно будет срочно сообщить об этом зверинце в администрацию планеты. Экипаж одного звездолета они уже сожрали, не хватало еще повторения. Хотя… — я потерла переносицу и задумчиво посмотрела в иллюминатор, за которым валил частый снег. — Боюсь, они разумны. И зло это или благо — большой вопрос…

— Орие, не городи ерунды, — Тайл бросил на меня раздраженный взгляд из–под встрепанной челки. — Не отошла еще от гипноза, а сама туда же…

На этом разговор посчитали законченным. Все разбрелись по своим местам и затихли ровно на два часа.

Два часа спустя, едва на обзорном экране замаячил изломанный силуэт дайра, мне показалось, что где–то я все же ошибаюсь. Чувство осталось и позже, когда модуль зашел на посадку и мягко опустился брюхом на снег, утонув в лохматом сугробе.

Мы выгрузились, шумно и суматошно, чуть ли не наперегонки выбегая наружу. Я вознесла Звезде краткую до неприличия молитву и вышла последней.

Из медленно, невыносимо медленно отъехавшего в сторону грузового люка показался бледный, исхудавший Ремо. Странно, как может измениться взрослый мужчина меньше, чем за неделю.

— Мы уже не думали увидеть вас в живых, — с печальной улыбкой сказал он. Слишком тихо. Я повернулась к нему левым ухом, и, переждав шквал радостных приветствий и похлопываний по плечу, спросила: — Как мальчик?…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});