Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том II. Книга I - Юрий Александрович Лебедев

мог «планировать» новую поездку в США в декабре 1949 года! То есть, очевидно, что Жорж действительно не знает, что стоит за этим эпизодом в романе.

Конечно, ему льстило это упоминание, но он хотел знать от «компетентного собеседника», как же произошла утечка информации о нем из «конторы» и почему в связи с этим военная разведка «не беспокоила его»?

Ведь, если исходить из этических правил деятельности любой разведки, факт его «сдачи» американцам делал Жоржа, с американской точки зрения, особо опасным преступником (секреты атомной бомбы!) и мог стать основанием для организации его похищения или даже устранения. И об этом следовало его предупредить и принять меры безопасности, о которых Жорж также должен был знать!

Сегодня, вспоминая, как отвечал Жорж на вопросы о его связи с Солженицыным уже после беседы с Лотой, я начинаю понимать, почему тогда мне казалось, что в интонациях Жоржа звучало лукавство. Что сказал Лота Жоржу, я, конечно, не знаю. Но, вероятно, Лота всё-таки дал ответ, который удовлетворил его, но этот ответ содержал такие детали оперативной работы ГРУ, раскрывать которые сам Жорж считал несвоевременным.

Для успеха провокации против МИДа нужно было арестовать Иванова. И это было сделано без зазрения совести. Как теперь говорят – «ничего личного», в интересах дела. Лес рубят – щепки летят. Сексотом больше, сексотом меньше – кто их считает?

Считать, конечно, не считают, но информацию о них берегут. Вот запись из моего рабочего дневника:

«Был сегодня в МИДе у заместителя директора историко-документального Департамента Миргаяса Миргаясовича Ширинского… Я в МИДе был первый раз. Это прекрасно сохранившаяся сталинская «высотка», в которой поставили к тому же супершикарные скоростные зеркальные лифты. В коридорах «аромат эпохи» ощущается явственно…

Беседа длилась около часа. Я рассказал почти все, что удалось узнать к сегодняшнему дню. Он слушал вполне заинтересованно и сочувственно. Но потом оказалось, что никак мне помочь не может и не потому, что не хочет, но просто в архивах МИДа мне искать почти нечего. О Ковале там нет ничего, поскольку он был нелегалом, а там данные только на сотрудников МИДа, хотя бы и «формальных». А по поводу «дела Володина-Иванова» нет никаких зацепок (мало ли было в МИДе Ивановых!), но, самое главное, у меня нет права интересоваться им – 70 лет еще не прошло и «личные фонды» пока закрыты… В результате мне стало ясно, что ни в ГРУ, ни в ФСБ я ничего не добьюсь «законно». А вот захотят ли там дать что-то добровольно – очень вряд ли – слишком многих такие материалы затрагивают».[447]

Отмечу, что в ходе этого визита я психологически ощущал себя в воссозданной Глебом Памфиловым атмосфере солженицынского романа. Порой казалось, что в конце коридора я вижу тень Иннокентия Володина и слышу отзвук его первых шагов по пути на свою Голгофу…

Точность воспроизведения обстоятельств этого разговора М. М. Ширинский подтвердил и 11 лет спустя, незадолго до своей кончины.[448]

В подтверждение обоснованности «подставы» Иванова зададимся вопросом – почему бдительные чекисты решили, что звонивший – именно дипломат из МИДа? Ведь, судя по ситуации, он мог быть любым сотрудником и КИ, и разведки МВД, и ГРУ. Но уже на первой встрече в шарашке для идентификации были представлены записи разговоров нескольких подозреваемых именно из МИДа.

И ещё одна деталь. Вспомним, в воспоминаниях Копелева сказано: «И в тот же день, как получил билеты, стал звонить по автоматам в посольство». Но, купив билеты, он уже через пару дней должен был улететь из СССР! Ещё никакой «работы по идентификации» в шарашке не производилось, и, если бы не было точно известно, кто звонил, то почему «Иванов» не улетел в Канаду?

По тексту романа сразу после звонка по ошибке арестовали четверых совершенно непричастных к делу людей, случайно оказавшихся около будки телефона-автомата у метро «Сокольники».

Какое отношение имеет станция «Сокольники» к описываемым событиям? Упоминание о ней – это проявление какой-то совсем невидимой паутинки альтерверса ☺.

Из настоящих подозреваемых не арестовали никого, стали только записывать на магнитофон их разговоры. Но среди подозреваемых были только МИДовцы, ни сотрудники КИ, ни сотрудники ГРУ среди подозреваемых не упоминаются.

Операция «звонок в посольство», очевидно, разрабатывалась после того, как выступил Трумэн и ему ответил ТАСС. Замысел, его детальная разработка, согласования со своим начальством, в КИ и ГРУ заняли, как мне кажется, не меньше одной – двух недель. Значит, она могла начаться в середине октября.

Начало было «плановым» – Иванов позвонил в американское и канадское посольство. Канадское тоже было выбрано не случайно – Гузенко сбежал в Канаде и после того, как его чуть было не «перехватили» там чекисты, канадцы должны были быть особенно чуткими к контактам с перебежчиками.

После этого потянулось томительное ожидание реакции со стороны американской контрразведки (а индикатором этой реакции должна была быть активность американцев вокруг радиомагазина в Нью-Йорке).

Командировку Иванова, конечно, «временно отложили». Через несколько дней стали вызывать на беседы. Сначала спрашивали, почему не был достаточно убедительным? Почему, будучи профессиональным дипломатом, не смог достоверно сыграть «порыв»? Но с каждым днём тучи над ним сгущались. И недели через две-три вопросы стали гораздо жёстче – где и как сообщил американцам, что звонок – «деза»? Кто, когда и как завербовал? И неизбежный финал – арест.

Но ни арест Иванова, ни бесплодные поиски его возможных сообщников среди сотрудников и обслуги американского посольства, к большому разочарованию организаторов операции, не меняли результат – никакой реакции со стороны американцев на информацию Иванова не последовало. Стало ясно, что операция провалилась.

Где же была допущена ошибка? Мне кажется, что ответ содержится в тех же мемуарах Л. Копелева:

«…Американец – говорил лениво-медлительно и недоверчиво-равнодушно.

– А потшему вы это знаете? А потшему вы эту информацию нам даваете? А что хотите полутшит?.. А потшему я могу думать, что вы говорил правда, а не делал провокейшн?

Тот отвечал натужно. Раз-другой прорывались нотки истерического отчаяния:

– Но это я не могу вам сказать… Поймите же, я очень рискую… Почему вам звоню? А потому что я за мир.

– О, аи си! (Прозвучало едва ли не насмешливо.)».[449]

Прозорливости американца можно позавидовать! Ведь ответ звонящего «А потому что я за мир» в этой нервной ситуации высвечивает его «советскую суть» лучше рентгена – это же типичный штамп из политинформации. Звонящий действительно сначала натужен, а потом, в «истерическом отчаянии» от срывающегося выполнения задания, практически сбрасывает маску и