Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том II. Книга I - Юрий Александрович Лебедев

Канаду.

За псевдонимом Иванов скрывается реальный человек. Вот его характеристика в мемуарах Л. Копелева со слов начальника Акустической лаборатории Абрама Менделевича Трахтмана (в романе Адам Вениаминович Ройтман):

«Ведь обыкновенный, наш советский парень. Как говорится – из хорошей семьи. Отец – член партии, на крупной работе, где-то в министерстве. И мать тоже, кажется, в партии. Сам был в школе отличником, активным комсомольцем. Приняли в дипломатическую школу, в армию не взяли. Там вступил в партию. Потом работал в МИДе. Ему доверяли. Ездил за границу. И вот теперь получил крупное назначение – второй советник посольства. Должен был ехать с семьей. Жена – комсомолка, тоже работала в МИДе, двое детей, плюс еще теща. И в тот же день, как получил билеты, стал звонить по автоматам в посольство».[443]

Эта характеристика, в моём осознании тогдашней действительности, полностью соответствует типичной биографии удачливого сексота.

Почему для передачи информации использован именно телефонный звонок? По двум причинам.

Во-первых, в сообщении приводятся сведения, требующие немедленного реагирования – через пару дней, «в четверг», Коваль уже будет в Нью-Йорке!

Разработчики операции «звонок в посольство» рассчитывали, что в силу бюрократических процедур передачи информации из посольства через Госдепартамент к силовым структурам никаких действий по предотвращению «встречи Коваля с американским профессором» в радиомагазине американцы предпринять просто не успеют. Так что Коваль (как должно было показаться американцам, когда они, наконец, возьмутся за дело) после этой встречи просто растворился в многомиллионном Нью-Йорке и «с полученными сведениями» покинул территорию США. И пусть американцы (и канадцы, уже однажды чуть не сдавшие в руки чекистов Гузенко) кусают локти от того, что не были достаточно оперативны!

Фамилия Гузенко упомянута здесь не случайно. Мы ещё вернёмся к более подробному обсуждению последствий его поступка для послевоенной деятельности всех структур советской разведки в США. Здесь же только отметим, что бежавший в сентябре 1945 года из Советского посольства в Канаде шифровальщик Гузенко едва избежал насильственного возврата:

«Мытарства Гузенко после бегства из посольства многократно описаны в канадской литературе и им самим. Его плохо выслушали в «Оттава Джорнел» и не приняли в министерстве юстиции… На следующий день Гузенко предпринял очередную попытку привлечь к себе внимание журналистов и государственных чиновников, и вновь безрезультатно. Вечером семья Гузенко укрылась у соседей-канадцев, опасаясь, не без основания, вмешательства со стороны советских сотрудников, вскрывших квартиру Гузенко и учинивших там обыск. Вызванные соседями полицейские вынудили их удалиться, несмотря на резкие протесты В. Павлова, официально исполнявшего обязанности второго секретаря посольства, на самом же деле возглавлявшего посольскую службу НКВД… Разговор, который трясущийся перебежчик имел возможность подслушать из-за соседней двери, происходил в грубой и совсем не дипломатической форме».[444]

Но американским спецслужбам дается надёжная зацепка – адрес магазина. С него они и должны будут начать расследование. А этот магазин был, вероятно, одним из подразделений фирмы «Рейвен электрик», в которой Коваль действительно работал, и которую также было решено «сдать», поскольку она уже отыграла свою роль, и больше не была нужна нью-йоркской резидентуре чекистов. То, что это «напрягало» ГРУ, которому эта фирма принадлежала, для чекистов «было неважно». С грушниками можно было договориться – мол, дело-то общее!

Во-вторых – запись телефонных звонков позволяла провести проверку эффективности работы Марфинской шарашки.

Конечно, для успеха операции нужна была поддержка американских родственников Жоржа, и, прежде всего, Гарри и Голды Гурштелей, участвовавших в прикрытии его деятельности во время командировки. Это должны были обеспечить «соседи»-грушники, тоже заинтересованные в безопасности своей агентурной сети.

Несколько беспокоила неизбежно возникавшая угроза Жоржу – он становился в глазах американцев главным «официальным виновником» провала их контрразведки. И, хотя Жорж был, казалось, вне досягаемости для американского правосудия, но ведь у спецслужб, как известно, «длинные руки». Но «укорачивать» эти руки должны были не чекистские разведчики, планировавшие операцию, а контрразведка. А это другой отдел и другая ответственность.

В общем, сообщать Ковалю об этих «вновь возникших обстоятельствах» вряд ли сочли целесообразным. Особенно в условиях ужесточения компании «борьбы с космополитизмом». Учитывая это, понятно, что и ГРУ не настаивало о предупреждении своего отставника. По крайней мере, до тех пор, пока не прояснится результат операции «звонок в посольство».

В связи с этим очень любопытна сцена, описанная первым биографом Жоржа Абрамовича, Владимиром Лотой:

«Во время нашей первой встречи Жорж Абрамович спросил меня, читал ли я роман Александра Солженицына «В круге первом». Книгу эту я читал. Когда Коваль спросил меня о ней, я сразу же вспомнил ее обложку незабываемого кровавого цвета.[445] Вспомнился и ее сюжет. Не дожидаясь моего ответа, Жорж Абрамович сказал:

– Солженицын в своем романе упоминает мою фамилию…

Я вспомнил, что в романе Александра Солженицына упомянута не только фамилия, но и имя разведчика, с которым мы сидели в его небольшом рабочем кабинете в квартире одного из домов Мичуринского проспекта Москвы. События, описанные в начале романа Солженицына, происходили в декабре 1949 года. Сотрудник министерства иностранных дел СССР Иннокентий Володин позвонил в американское посольство и сообщил о том, что «…на этих днях в Нью-Йорке советский агент Георгий Коваль получит… важные технологические детали производства атомной бомбы в радиомагазине…».

Жорж Абрамович посмотрел на меня и добавил:

– В декабре 1949 года я уже находился в Москве. Моя командировка в США завершилась, и я больше не собирался никуда выезжать. У меня были другие планы…

Видимо, упоминание Солженицыным фамилии Коваля в романе не прошло бесследно для Жоржа Абрамовича. Возможно, это каким-то образом льстило его самолюбию. Сам о своей секретной работе он открыто говорить в 1949 году не имел права. А после, с 1949 по 2000 год, Коваль, расставшись с военной разведкой, ни разу не напоминал ей о себе, стремясь вычеркнуть из памяти девять лет жизни, которые провел в опасной специальной командировке в США. Военная разведка тоже не беспокоила его…».[446]

Интересно было бы узнать, почему, по мнению В. Лоты, Жорж стремился «вычеркнуть из памяти» свою работу в ГРУ? Вопрос, конечно, риторический.

И, конечно, удивляет в описании этой сцены то, что на не сформулированный в тексте, но явно напрашивающийся вопрос Жоржа: «Как же попало упоминание о «Георгии Ковале» в роман Солженицына?», Лота так и не ответил. Вернее, не привёл своего ответа, наверняка данного в этой беседе.

Ведь из контекста ясно видно, что Жорж, зная, что перед ним сидит представитель ГРУ, спрашивает его об этом эпизоде. Он разъясняет нынешнему сотруднику ГРУ, что не