Маленький красный дом - Андерссон Лив

Джеймс снова посмотрел на газету.

– Когда это произошло?

Я сказала ему.

– Может быть, есть связь между домом и моей матерью, Евой Фостер. – Когда он с удивлением посмотрел на меня, я отмахнулась от его невысказанных вопросов. – У этого дома есть история, Джеймс. Здесь что-то произошло, я чувствую это нутром. Я не могу не задаться вопросом, связана ли смерть Эми с тем, кто написал «маленький красный домик» в кроссворде.

Джеймс не выглядел убежденным.

– Ясно одно – ты не можешь здесь оставаться.

Я открыла шкафчик над раковиной и достала бутылку водки – хорошей, той, которую приберегала на случай кризиса. Налила себе стакан.

– Будешь?

– Нет, спасибо.

– Ты же не на службе!

– После этого разговора, полагаю, мне придется вернуться, чтобы посмотреть, смогу ли я помочь идентифицировать эту женщину.

Я кивнула и сделала глоток. Рот и гортань обожгло, и тогда я сделала еще один.

Допила рюмку и снова налила.

– Сейчас тебе нужно перебраться куда-нибудь, в другое место. Если ты права и существует какая-то связь, ты можешь быть следующей.

– Я не уйду отсюда.

– Кто-то дразнил тебя этим кроссвордом. Или, что еще хуже, предупреждал.

Я взяла газету и отнесла ее обратно в свою комнату. Я больше не хотела смотреть на эти ровные красные буквы. Оттуда я пошла в ванную и плеснула холодной водой на лицо. Конечно, он был прав, но это не означало, что я уйду.

Вернувшись на кухню, я открыла коробку и взяла кусок холодной пиццы.

– Хочешь?

– Конни, ты же знаешь, что не можешь здесь оставаться! И притворяться, что все в порядке. Это ничем хорошим не закончится.

Я сделала еще глоток водки, запила его глотком пива, а затем откусила кусочек пиццы. Он был жирным и тяжелым, и я сразу же пожалела об этом. Я сделала еще один глоток пива, чтобы избавиться от привкуса.

– Конни…

– Черт возьми, Джеймс, это мой дом! Это все, что у меня есть! Я не сбегу. – Мои мысли переключились на Еву, на все те ночи в городах по всему миру, на ее игры, трахающие мозг, и ее жестокие соревнования, и красный гребаный разрез ее злого рта. К чужим постелям, к мукам голода, к сырому, гложущему страху и одиночеству. – Никто меня не прогонит.

Он покачал головой, мягко взял меня за запястья и посмотрел мне в глаза своим невероятным взглядом: забота и доброта угрожали утопить меня в цунами эмоций. Это было чересчур. Все это было чересчур! Я вывернула свои запястья из его рук. Он открыл было рот, чтобы сказать что-то еще, и я прижалась к нему всем телом. Я поцеловала его, крепко, потянувшись к пряжке его ремня. Я никогда раньше не спала с полицейским.

– Конни…

– Заткнись. – Я сняла свою рубашку и начала расстегивать его. – Пожалуйста, Джеймс, просто заткнись.

Мы сделали это там, на моем кухонном столе, мои ноги обхватили его крепкий торс, тело содрогалось от страха, одиночества и гнева. Когда мы закончили, он задержался у меня на кухне, его мягкие детские карие глаза казались чуть рассеянными, чуть растерянными. Я хотела, чтобы он остался на ночь или еще дольше. Но я позволила ему уйти – обратно во тьму Нихлы.

Глава тридцать восьмая

Констанс ФостерНихла, Нью-Мехико – наши дни

Бекки Смит выдернула меня из очередного дерьмового сна на следующее утро в половине восьмого. Ей пришлось повторить свое имя три раза, прежде чем я вспомнила, кто она такая. Приземистая женщина, грязные колени. Ее дядя – бывший помощник окружного прокурора.

– Я держу свое слово. Сегодня Джосайя в здравом уме, – сказала она. – И он хочет тебя видеть.

Я села в постели.

– Да, конечно… Когда я могу приехать?

– Боюсь, у тебя небольшое «окно». Я понятия не имею, как долго это продлится и не передумает ли он, когда ты приедешь сюда.

– Поняла. – Я вскочила с кровати, прижимая телефон плечом и подбородком и одновременно натягивая джинсы. – Выезжаю. Я буду минут через двадцать или около того.

Я повесила трубку, почистила зубы и надела рубашку. Моя голова раскалывалась от вчерашней выпивки. После ухода Джеймса я утопила свои тревоги в еще нескольких рюмках, прежде чем провалиться в беспокойный ночной сон. Теперь я пожалела о водке, но не о Джеймсе.

Я набрала ему из машины. Переадресация на голосовую почту. Я дала отбой – позвоню позже.

Мне потребовалось пятнадцать минут, чтобы добраться до жилища Смитов. Я обнаружила, что входная дверь открыта, а Бекки и ее дядя сидят в вызывающей клаустрофобию гостиной, в которой настырно пахло мазью бенгей и кошачьей мочой. Бекки жестом пригласила меня войти. Она свернулась калачиком на темно-синем диване с кошкой на коленях. Пожилой мужчина полулежал в таком же мягком кресле. Его глаза были открыты. Его рот шевелился, но слов не было слышно. Стопки книг и бумаг покрывали все поверхности, включая большую часть бежевого ковра на полу. Полный беспорядок. Серебристый полосатый кот поприветствовал меня крепким тычком и громким мяуканьем.

– Это Пирожок, – прокомментировала Бекки. – Его сестра прячется под столом – она боится гостей. А это Принцесса. – Она погладила рыжую кошку у себя на коленях. – Это наши детки.

– Твои детки! – пробрюзжал мужчина.

Я наклонилась и погладила кошку, чувствуя, что все пять пар глаз смотрят на меня.

– Дядя Джо, это та женщина, о которой я тебе говорила, – громко сказала Бекки, тщательно подбирая слова. – Вот, можешь сесть на диван. – Она передвинула стопку старых фотоальбомов, похлопала по подушке, и я села, неудобно близко к ней. – Дядя Джо немного глухой, так что…

– Я все слышу.

– Забавно! – с досадой откликнулась Бекки. – Тогда, выходит, большую часть времени ты просто игнорируешь меня?

Мужчина в кресле хмыкнул и закрыл глаза. Он весь состоял из костей и сухожилий, с островком седых волос на макушке и грубым, покрасневшим лицом алкоголика.

– Чаю со льдом? – спросила Бекки.

– Она не хочет чай со льдом.

– Мистер Смит, – начала я, – я надеялась поговорить с вами о том, что произошло здесь, в Нихле. Еще в девяностые.

Один слезящийся красный глаз открылся и бросил на меня косой взгляд.

– Уходи, – бросил мужчина своей племяннице. Затем более мягким голосом: – Выйди на улицу, Бекки. Повеселись в своем саду. Я знаю, тебе это нравится.

Бекки послушно встала. Когда она ушла, Джосайя перевел кресло в сидячее положение и повернулся ко мне.

– Не думай, что она делает это по доброте своего увядшего сердца. Я плачу` за этот дом. Ей негде было жить после того, как ее муж-ублюдок ушел, поэтому она остается со мной. Это справедливый обмен – забота обо мне за крышу над ее головой. Справедливо, хотя и некомфортно для нас обоих. Я вынужден мириться с ее присутствием, ее забытыми богом кошками и этим беспорядком, а она… ну, ей приходится иметь дело со мной. – Он кашлянул в носовой платок. – Иногда жизнь состоит из неприятных компромиссов.

Я была удивлена силой его голоса. Он не был похож на того человека, которого описывала Бекки.

– Вы многое знаете о неприятных компромиссах.

Джосайя улыбнулся.

– Умная девочка. Хотя в наши дни я должен говорить «женщина». – Он покачал головой, вытер слезящиеся глаза. – Нельзя называть человека черным, китайцем или геем. Все такие чувствительные! Люди такие, какие они есть. С каких это пор признаки стали чем-то плохим?

Я не собиралась спускаться в кроличью нору с этим парнем.

– Вы были прокурором, который курировал дело против Нортона Смоллвуда и Марка Леброна.

– Это утверждение или вопрос?

– Заявление.

Его кивок был едва заметен. Он снова закрыл глаза, отгораживаясь от меня. Казалось, он был очень хорош в том, чтобы отгораживаться от мира, когда ему это было удобно. Какая часть его болезни была реальной, а какая – притворной? Как долго я буду привлекать его внимание – пока ему не надоест?