Генерал В. А. Сухомлинов. Воспоминания - Владимир Сухомлинов

«…Наконец, судя по прошлым моим разговорам с французскими министрами, третья предложенная Вами мера – занятие нами Трапезонда или Баязида, а французами и англичанами – Смирны и Бейрута, вызовет здесь особенные опасения и возражения. Французское правительство убеждено в том, что всякое активное выступление в пределах именно Малой Азии неминуемо вызовет активное вмешательство Германии и приведет к немедленному разделу Азиатской Турции, со всеми сопряженными с этим опасностями. Кроме того, необходимо иметь в виду, что если бы Франция и решилась на подобное выступление, то она ни в коем случае не согласилась бы добровольно предоставить Англии занятие ни Бейрута, ни даже Смирны, где, по ее понятию, должны преобладать французские интересы. По этому поводу считаю долгом напомнить Вам о мнении, высказанном мне Палеологом, от лица Бомпара, что мы могли бы послать броненосец из Черного моря в Босфор. Это, мне кажется, лишний раз доказывает, что здесь считают более целесообразными действия, которые имели бы объектом не азиатские, а европейские владения Турции…»

Весной и летом 1914 года я дважды вынужден был вмешаться в политические вопросы. Печатная полемика приняла чрезвычайные размеры. Все газетные редакции мира казались в высокой степени нервными, в особенности в Петербурге и в Берлине. Миссия Лиман-Зандерса в Турции вызывала у нас впечатление, будто в Константинополе хотят организовать воинские части, долженствующие помочь туркам в любое время, а по надобности – закрыть проливы. А это означало – война. В этом у государя не было никакого сомнения. В «Кёльнише Цейтунг» появилась статья с выпадами против Военного министерства, которая не могла оставаться без ответа ввиду того, что пестрела неверными показаниями о развитии русской армии и обвиняла нас в приготовлении нападения на Германию. Против этой статьи я резко восстал. Немецкие пилоты, спускавшиеся даже на Урале, давали общественному мнению повод опасаться, что Германия со своей стороны подготовляет нападение на Россию. Эти трения не оказали бы, быть может, такого глубокого влияния, если бы одновременно не появилась на горизонте в момент критического положения на Балканском полуострове опасность, заключавшаяся в возможной практической ценности русско-французского союза. Во Франции кабинет Думерг – Кайо, опиравшийся на леворадикальное большинство, которое вовсе не относилось к России с большой симпатией, получил возможность руководить новыми выборами, что в свою очередь дало Думергу возможность предоставить государственный выборный аппарат целиком в распоряжение этих пацифистских и по отношению к нам враждебно настроенных партий. В связи с этим и результат выборов в пользу левых радикалов совпал как раз с тем важным моментом, когда вопрос о введении трехлетнего срока службы, которое нам обещали Жоффр и Пуанкаре, был принят парламентом. Чтобы заставить французов вспомнить свой долг, одновременно сгладить паническое настроение у нас и поднять нашу самоуверенность, я распорядился напечатать ту статью в «Биржевых Ведомостях», которую немцы приняли за угрозу по их адресу: «Россия готова, Франция также должна быть готова». Это было в начале июня. Статья эта не сумела успокоить Петербург, так же как и ставшие вскоре гласными сведения об отношении нового французского правительства к России не сумели успокоить нервного настроения. После заключения морского соглашения с Англией русская дипломатия почувствовала себя достаточно сильной, чтобы проводить свои планы, не считаясь с немцами. Общественное мнение же придерживалось взгляда, что Россия не должна снова упускать случая и что русские интересы не должны стоять в зависимости от внутренних политических течений Франции.

1 Перевод с немецкого.

Часть восьмая. Мои преобразования в военном ведомстве

Глава XXII. Бюрократия, финансовые заботы, парламент

Для выполнения моих задач необходимо было полнейшее ко мне доверие государя. С той поры, как государь убедился, в какую пропасть своим военным дилетантством вел дело его дядя Николай Николаевич, доверие его величества ко мне было настолько велико, что во всех военных вопросах – до самого начала войны – мое мнение оказывалось решающим.

Николай Николаевич до войны утратил настолько свое влияние на государя, что неспособен был создавать мне серьезные, непосредственные затруднения.

А это уж было очень знаменательно, при известных семейных наклонностях государя.

* * *

Поддержку более прочную, чем у царя, имел я в лице председателя Совета министров Петра Аркадьевича Столыпина, но, к сожалению, слишком рано ее лишился. Я сходился с ним в основных воззрениях на дело, как и во мнениях относительно внутренней политики. Во время моих неоднократных посещений по должности киевского генерал-губернатора, когда затрагивались самые серьезные вопросы, мы с ним имели возможность ближе ознакомиться друг с другом. И как военному министру мне приходилось довольно часто обращаться к нему лично, чтобы то или другое дело направить на верный путь. Делал я это охотно, так как обмен наших мыслей происходил при полнейшем взаимном доверии. К сожалению, этот человек преждевременно скончался от руки убийцы.

В Киевском военном округе назначены были в 1911 году большие маневры, на которых государь пожелал присутствовать, а вместе с тем быть и на открытии памятника императору Александру II.

Для меня лично поездка эта представляла громадный интерес как по существу дела, так и по прекрасным воспоминаниям о лучших днях моей государственной службы.

Государь с семьей разместился во дворце, П.А. Столыпин в доме генерал-губернатора, а я в доме командующего войсками генерала Иванова, в моем бывшем жилище.

Маневры происходили вблизи Киева, мы ежедневно выезжали туда на автомобилях. Государь пребывал в отличном расположении духа. Погода была прекрасная, ход маневров успешный, и царь, неутомимый ездок, закатывал концы верст по 12 без передышки. Половина свиты при таких условиях зачастую сильно отставала. На остановках же, пока она подтягивалась, государь обсуждал происходившие у него на глазах эпизоды боевых столкновений и маневрирований.

На этих маневрах масса артиллерии принимала участие в боях. Чтобы дать государю живую картину современного образа действий этого рода оружия, разрешено было экономии в холостых патронах не соблюдать. Многие батареи при оживленной пальбе преждевременно израсходовали свои патроны, и критики указывали на подобный чрезмерный расход зарядов, возможный лишь на парадном маневре. В Маньчжурии в среднем расходовалось всего по 500 выстрелов на орудие. Но на этих маневрах должно было создаться впечатление, что нужны будут тысячи. Именно об этом недостатке у нас артиллерийского снабжения мы и говорили со Столыпиным у рампы, перед самой его смертью. Вопрос о боевом снабжении был, таким образом, до некоторой степени одним из последних его помыслов. Мы с ним уговорились, что на следующий день я ему сообщу все основания по делу современной потребности боевого снабжения, а тогда он доложит государю о предъявляемых мною требованиях… Таково было его намерение, осуществление которого, быть может, дало бы решительные последствия, – но провести его он уже не смог…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});