Афганская бессонница - Николай Еремеев-Высочин

Нет, мой кровный брат терпеливо ждал. Подарок заставил его немного расправить брови. Он внимательно осмотрел чемоданчик, открыл и закрыл все «молнии», как если бы он собирался его покупать. Я показал, как вытягивается телескопическая ручка, чтобы его удобнее было катить на колесиках: вот здесь нажимаешь кнопку, а потом вытягиваешь. Асфальта в Талукане не было, но и санитар, и часовые одобрительными кивками и возгласами оценили удобство. Не знаю, когда у санитара представится возможность куда-нибудь полететь на самолете, но он оценит и то, что с таким багажом его пустят в салон. Объяснить это было сложно, и я и не стал пытаться. Главное, мой кровный брат был доволен.

Я быстро придумал, как я повезу изумруд. Поскольку ранено у меня было плечо, а его прибинтовать плотно к телу невозможно, под слоями бинта образовался своего рода карман. Камень входил туда идеально. Чемоданчик, раз пропажа изумруда обнаружилась, еще могли осмотреть. Сознательный таможенник — хотя я сомневался, что такая служба здесь существовала, — мог бы даже раскрыть гнезда для колесиков. Но ощупывать забинтованное плечо человека, которого ранили только вчера, не станет никто!

Я вернулся в свою комнату, освободил одно отделение в сумке Димыча — в ней было больше места — и забросил туда свои вещи. После того как я надел последнюю майку и последний свитер, из багажа у меня оставалась лишь пара носков, трусы на смену и мои приобретения из лавки древностей. Я еще раз полюбовался многовековым поцелуем и бронзовой ящеркой, которой тысячелетия придали естественный для ящерки цвет.

Мне впервые остро захотелось домой. Вернуться в нашу квартиру на 86-й улице, найти на полках место для новых безделушек, определиться, что я подарю Пэгги. Хм, безделушек! На самом деле я собирался показать свои древности в музее Метрополитен, в Обществе друзей которого я состою уже лет десять. Я был уверен, что эти штуковины подлинные, но все же мнение специалистов не помешает!

Эти мысли привели меня к заключению, что мое бессознательное, которое многие вещи знает лучше и заранее, сочло период выживания завершенным. Дальнейшая жизнь казалась предсказуемой. Всего-то дел осталось: найти ребят и вывезти «Слезу дракона»!

3. Наджаф. Пайса. Ребята

К моему облегчению, за мной приехал Наджаф — рыжий телохранитель Масуда, который говорил по-английски. Он привез мне болеутоляющее — вдруг плечо заболит, а в больнице, как известно, лекарств всегда не хватает. Не знаю, чья это была деликатная предупредительность, Асима или его самого? Может быть, обоих! Ведь и Фарук привозил мне таблетки, когда я простудился. Кстати, благодаря ли естественному ходу событий или из-за количества вколотых мне антибиотиков, та, мелкая болезнь, от меня, похоже, отстала.

Наджаф приехал не один, и даже не на одной машине. За его «Тойотой»-пикапом стояла еще одна, и в обеих в кузове сидели на корточках бородатые бойцы Дикой дивизии в пакулях и с автоматами, поставленными между ног. Я обрадовался этим лицам, как Робинзон, увидевший Пятницу. Нет, определенно, жизнь снова становилась понятной.

Я помахал басмачам рукой. «Лёт фан» — крикнуло мне в ответ несколько голосов. У меня даже комок появился в горле.

Мы с Наджафом пошли к казарме пешком и уже подошли к воротам, когда до нее добрались и развернувшиеся «Тойоты». Люди знали, что делать. По команде они двумя цепочками вбежали во двор и соединились за плацем. Теперь место было оцеплено.

Казарме досталось. Стены построек были сплошь в следах от пуль, местами штукатурка отвалилась, обнажая плетенку из длинной щепы. Одно из двух жилых зданий было разворочено бомбой, посередине плаца, там, где мы снимали рукопашный бой, зияла огромная воронка.

Я ожидал увидеть командира Гада. Но командовал здесь наш герой — тот корсиканский бандит, у которого сын был, как ангел. Я с облегчением нашел мальчика глазами — тот робко махнул мне рукой. Но отсутствие Гады было плохим признаком. Он что, уже арестован?

По команде Наджафа, транслированной корсиканцем, во дворе собрались все доступные басмачи. Многие узнавали меня и дружески махали — я махал им в ответ. Пайсы среди них не было.

Наджаф вопросительно взглянул на меня.

— Это все? — спросил Я.

— Все!

— Его здесь нет!

— Хорошо! Поедем по городу!

Цепочка нашего подкрепления разомкнулась и трусцой, двумя ручейками вылилась наружу. Вон они уже рассаживаются по машинам. Я в очередной раз поразился, как они умеют материализоваться из ничего и растворяться в воздухе. Духи!

Мы ехали по улицам, по которым снова, ежесекундно сигналя, ехали «уазики», стучали копытами ослики, семенили забаррикадированные со всех сторон мамаши с детьми, проезжали украшенные бумажными цветами пролетки. Магазины были открыты, на лотках, как обычно, громоздились кучи пластмассовых украшений, кричали продавцы ковров, разносчики, чеканщики, плотники. Поразительно все-таки, как привычная жизнь мгновенно возвращала здесь свои права!

Патрулей на улицах было заметно больше. Завидев их, водитель сбавлял ход, чтобы я мог рассмотреть лица.

— Нет! — говорил я. — Поехали дальше!

Мы покрутились так с полчаса, объехав весь город. Может быть, Пайса был героем не только перед камерой, и его убили?

— Его точно не было? — спросил Наджаф.

— Точно!

Наджаф задумался. Это задание не было для него в тягость, но и не возбуждало его. Эмоции здесь вообще были ни при чем. Ему четко поставили задачу, и он четко ее выполнял.

— Давайте проверим посты? — подсказал я.

— Давайте проверим!

Мы выехали из города — теперь у нас было время поговорить. Я спросил, все ли мои знакомые живы.

10 — Масуд жив и здоров, доктор Абдулло тоже. У нас вообще потери очень небольшие, — ответил Наджаф. — У талибов, кстати, тоже. Жалко гражданских — их погибло больше всего.

— Вы специально не стали обстреливать город перед атакой?

— И талибам не было никакого смысла применять артиллерию, тем более ночью. Это была акция устрашения! Но ее единственным результатом было то, что жители города обозлились. И мы этим воспользовались. Мы-то ведь ушли из города практически без боя, чтобы не было лишних жертв. И все это оценили.

— Наджаф, я видел, с талибами был один русский офицер. Его не было среди убитых?

— Не офицер, генерал, — поправил меня Наджаф. — Нет, он ушел. Кстати, тот пакистанский офицер тоже. Так что вы его уже не снимете!

Мы ехали на запад — туда, где мы снимали передовую. Однако обстановка здесь была уже другая. Во-первых, линия фронта теперь проходила чуть ближе к городу — там, где нас тогда пытался остановить первый басмач. На посту, где мы снимали, в ста метрах отсюда, стояли талибы. Во-вторых, и с той, и с другой стороны работали снайперы — то и дело слышались одиночные выстрелы.

Наджаф пошарил рукой у себя под ногами и протянул мне каску:

— Наденьте лучше!

— А вы?

— Мы не носим!

Действительно, все были в пакулях.

— Наденьте! Нам всем будет спокойнее!

Я вообще ничего не боюсь. Ну, разве что превратиться в идиота или паралитика и стать обузой для своих близких. Нет, выглядеть ряженым мне точно не хотелось!

— Не надо! Рабби уарахам ту! Моджахеды переглянулись и заулыбались.

— Э! Рабби уарахам ту!

Машины съехали с дороги и укрылись за глинобитной стеной дома. Мы вышли, и опять басмачи знали, что делать. Они рассыпались по местности так, что весь пост оказался в их поле зрения.

Может быть, командир Гада здесь? Я, пока мы ездили по городу, все время искал его глазами — больше, чем его, я хотел бы снова увидеть только Пайсу. Но и здесь бойцы выходили во двор, а его не было. Наджаф для очистки совести вошел в дом. Через секунду он вышел, толкая перед собой Пайсу. Тот чистил автомат — в одной руке у него был «ствол», а в другой — промасленная ветошь. Увидев меня, Пайса вздрогнул. Это был хороший знак!

— Это он! — сказал я Наджафу.

И дальше все вышло из-под моего контроля — если считать, что когда-то это было иначе. В мгновение ока Пайса оказался на земле, еще через секунду запястья у него были одним узлом, но надежно схвачены за спиной, а в следующий момент он уже был на ногах. Все это Наджаф проделал молниеносно и без чьей-либо помощи. Пайса снова посмотрел на меня — и с такой ненавистью, что я почувствовал, как, окрыленное надеждой, у меня в груди застучало сердце.

Я полагал, что сейчас Пайсу начнут допрашивать, но моджахеды действовали по своей схеме. Даже не дав ему надеть галоши, они стволами автоматов погнали Пайсу в проулок. Все происходило слишком быстро, и я побежал вслед. Проулок между двумя стенами домов выходил на большую долину, лежащую метрами тридцатью ниже. Это был потрясающий пейзаж! Крутой, почти отвесный обрыв, в километре отсюда — голые каменистые холмы, а все пространство до них разбито на клеточки рисовых полей. Как будто кто-то наступил сюда ногой, чтобы земля просела и собрала все текущие в округе ручейки. Но я это все только мысленно сфотографировал — восторгаться мне было некогда!