Войны Роз - Джек Ландер

На следующий день герцог Кларенс прибыл в Палату совета в Вестминстере, привезя с собой известного доктора права из ордена миноритов по имени Уильям Годдард[122], чтобы тот смог прочитать покаяние и заявление о невиновности вышеупомянутых перед лордами в Совете, что он соответственно и сделал, после чего удалился. Король был тогда в Виндзоре, но когда ему рассказали об этом, то он очень рассердился и решил предать огласке полученные им прежде сведения, свидетельствующие против брата, которые он долго хранил в тайне; он велел герцогу появиться в определенный день в королевском дворце Вестминстера, где в присутствии мэра и олдерменов города Лондона самолично стал яростно выступать против поведения вышеназванного герцога, презирающего законы государства и весьма опасного для судей и присяжных заседателей повсюду в королевстве. Но к чему долго говорить об этом? Герцог был заточен в тюрьму и с того дня до самой своей смерти, как известно, так никогда больше и не увидел свободы.

Я содрогаюсь при мысли, что должен описать события, произошедшие на заседании следующего Парламента, участники которого стали свидетелями прискорбной вражды этих двух высокородных братьев. Ни единый человек, за исключением короля, не произнес ни одного слова против герцога; и никто не ответил королю, кроме герцога. Многие терзались сомнениями относительно некоторых участников и не знали, будут ли они представлять сторону обвинения или свидетелей, ведь в данном случае им не подходила ни одна из этих ролей. Герцог опровергал все выдвинутые против него обвинения и предложил, в случае если все-таки состоится слушание дела, самостоятельно защищать себя. Но к чему устраивать проволочки и многословие? Парламент, считая, что они знают уже достаточно, вынес приговор признать его виновным, о чем провозгласил Генрих, герцог Бэкингем, назначенный по этому случаю сенешалом Англии. После этого наказание было отсрочено на некоторое время, пока спикер Палаты общин не прибыл со своими товарищами в Верхнюю палату с новым напоминанием о том, что это дело нужно каким-то образом завершить. Поэтому несколькими днями позже в Лондонском Тауэре состоялась казнь (какой бы она ни была[123]) — и какие беды она за собой принесла!..{156}

Насколько мирной была ситуация в Англии в сравнении с некоторыми континентальными странами в это время во многом говорит уже то, с каким безразличием граждане Лондона отнеслись к планам восстановления городских стен. Большая Хроника описывает проект Ральфа Джосселина, которым он занимался с начала 1477 г. на протяжении года своего мэрства.

…Который после назначения на должность решил восстановить городские стены. Так, сначала он нашел глину для изготовления кирпича, чтобы всегда иметь его под рукой. Затем он установил печь для обжига извести у так называемых Мурских ворот (Moor Gate), в Кенте купил мел по самой выгодной цене и доставил по воде в Лондон. И пока делали печь и везли мел, рыли глину для кирпича и заливали в формы, готовя к обжигу.

Ради осуществления этого замысла он дал указание Городскому совету, чтобы все граждане со всех округов Лондона любого положения, так же как и свободные люди, должны были платить каждое воскресенье в течение того года по 5 пенсов; более того, Джосселин, отправляясь в город осматривать рынки и другие места согласно своей должности, всегда имел при себе специальную коробку для подношений и, встретив любого благородного человека, призывал его пожертвовать сколько-нибудь на это дело; а также он собрал достаточно денег с вдов и палачей, так что на эти средства сделал одну или две большие печи для обжига кирпичей, и также заготовил извести в таком количестве, что каменщики приступили к работе уже следующим летом и восстановили часть стен, а чтобы ускорить работу, он так настойчиво уговаривал почтенных сограждан, что многие из них жертвовали деньги на строительство других частей стены: он предоставлял известь и кирпич, а они только оплачивали работу. И чтобы подбодрить других, он начал со своей собственной гильдии торговцев тканями, заставив их сделать ту часть стены, которая протянулась от Церкви Всех Святых к Епископским воротам, и затем призвал торговцев шелком, бакалейщиков, ювелиров, портных и прочих взять под свою опеку другие части стены. И дело пошло столь быстро, что за время его мэрства большая часть работ была завершена, и многие мудрые люди думали, что за этот год он должен был израсходовать весь кирпич и известь. Однако он сделал такие значительные запасы, особенно кирпича, что в последующие годы, поскольку никто из его преемников так и не приложил особых усилий для завершения начатого им благородного дела, часть того кирпича была утеряна и растащена, а то, что сохранилось после превратностей непогоды, пошло на ремонт домов и других построек, принадлежавших городу, или продано королевскому камерарию для нужд двора.

И таким вот образом этот благородный человек затеял замечательное дело ради всеобщего блага, и пока он находился на своем посту, то продвигал его в надежде на то, что его преемник закончит начатое им, поскольку за время своего мэрства он сделал большую часть стены вокруг города. Но тогда люди были настроены так, что кем бы ни было начато хорошее дело, преемник этого мэра не будет завершать дело своего предшественника, полагая, что слава будет приписана его предшественнику, а не ему. И много раз случалось так, что Совет Палаты общин принимал какой-либо хороший закон, внесенный одним мэром, а его преемник разрешал не обращать на него внимания или же как-либо еще вредил ему; получалось так: один мудрый человек делает, другой, безрассудный или жестокий, ломает…[124],{157}

Сэр Томас Мор и кройлендский хронист описывают последние мирные годы Эдуарда. Мор, который, разумеется, вовсе не был сторонником внебрачных отношений, все же дал снисходительное, даже благосклонное, описание любовницы короля, Джейн Шор.

Эта женщина родилась в Лондоне, получила достойное воспитание, и ее удачно выдали замуж, правда, слишком рано; ее муж был честным гражданином, молодым и видным, и хорошего положения. Но поскольку, когда они поженились, она была еще слишком юна, нельзя сказать, чтобы она пылко любила того, кого никогда не желала. Вероятно, поэтому она легко откликнулась на страсть короля. Как бы то ни было, уважение к его королевскому величию, надежда получить блестящие наряды, праздную жизнь, полную удовольствий, и прочие нежданные богатства способны быстро растопить сердце. Но, когда король воспользовался ею, ее муж (будучи честным человеком и понимая превосходство короля над собой) не осмелился коснуться его любовницы и сразу оставил ее ему.

Когда король умер, лорд камерарий забрал ее к себе и, несмотря на то, что он был очарован ею еще во дни здравствования короля, он все же не смел посягать на нее, то ли из почтения, то ли из определенной дружеской верности. Она действительно была все еще прекрасна, ничто в ней не изменилось, она стала даже еще привлекательней. Так говорят те, кто знал ее еще в юности, хотя некоторые, видевшие ее теперь (ведь она все еще жива), находят, что она никогда не была хороша. Мне кажется, они судили о ее красоте так, как судят о красоте кого-нибудь давно умершего по его черепу, вынутому из склепа, поскольку сейчас она стара, тоща, ее красота увяла, от нее не осталось ничего, кроме кожи да костей. И все же даже в нынешнем ее облике можно найти следы былой красоты и представить себе, какой она была.

К тому же люди восхищались не столько ее красотой, сколько приятным обхождением: она была весьма остроумна, могла хорошо читать и писать, была весела в компании, на все у нее был готов ответ, никогда не молчала, но и не болтала попусту, иногда могла быть острой на язычок, но без злости и шутя. Король обычно говорил, что у него было три любовницы, каждая из которых была непревзойденной в одном из достоинств: одна самая прекрасная, другая — самая хитрая, третья — самая благочестивая проститутка в его государстве, поскольку запросто могла, выйдя из церкви, сразу отправиться в его кровать. Две другие были достаточно высокопоставленные персоны, и, несмотря на их покорность, не следует называть их имен и возносить похвалы их достоинствам.

Но «самой прекрасной» была жена вышеупомянутого Шора, которой король особо благоволил: у него было много женщин, но ее он любил; она же, в свою очередь, сказать по правде (здесь грех не встал на службу дьявола), никогда не использовала покровительства государя, чтобы навредить кому-нибудь, а прибегая к нему только лишь для помощи и утешения. Когда король раздражался, она успокаивала его; когда кто-либо оказывался в опале, она помогала ему вернуть королевское расположение; для многих провинившихся она добивалась прощения; других она спасала от конфискаций; и, наконец, она часто оказывала услуги, когда к ней обращались с ходатайствами, или бескорыстно, или за очень незначительное вознаграждение, и то, скорее, за что-нибудь эффектное, нежели дорогое; делала она это или потому, что ей приносило удовольствие делать добро, или она стремилась показать, как может крутить королем, или потому, что такие распутные женщины не всегда обязательно корыстны.