Имперский престол - Денис Старый

при этом задание по ведомству Захария Ляпунова, Яков Иванович, во всю ощущавший процесс перерождения из зверя в человека расплакался. Ну и как водится напился возле могил своих родных. Как он очутился в хате кузнеца, между прочим, жившего на землях Коростылева, помещик не помнил.

И вот тогда Коростылеву поднесла девица студеной воды. Скорее, нет, не девица. Вдова с двумя детками, дочь кузнеца. Молодая еще, двадцати лет от роду. Через три дня в небольшой часовенке были повенчаны раб божий Яков и раба божья Прасковья. Перед отъездом на задание Яков узнал, что его жена беременна. И необычайно обрадовался. Он уже воспринимал двух детей Прасковьи как своих. И то, что его семья увеличится, вселяло страх в мужчину. Не за себя, за свою семью. Он испугался быть убитым. Но такова судьба мужчины — защищать семью. И, чем дальше от дома проходит линия обороны, тем больше шансов у семьи жить достойно.

Прошел час, когда стрелки были уже на новой позиции. По всем расчетам именно тут, где-то рядом, должен появится шах Аббас. Его нужно ликвидировать именно во время боя, где-то на подходе шахзаде и лучше всего было бы синхронизировать появление наследника и смерть шаха.

Яков понимал, что неплохо бы сменить позицию еще раз, но это было на грани невыполнения задания, так как появлялся большой риск быть обнаруженным. Уже и так стрелки залегали почти что на позициях второй волны персидских штурмовиков Эрзерума, между обозами и боевыми порядками. Отход уже казался сложно решаемой задачей.

Гремели пушки вдали, где начали держать оборону русские полки, когда любопытство Аббаса все же взяло верх и он выехал со своей свитой чуть в сторону. Шаха закрывал один из его военачальников, двигавшись ровно так, как и сам правитель.

Только два выстрела: один от Якова, второй от напарника и все… На перезарядку время не будет. Пули еще есть, но их было приказано уничтожить. Винтовка могла бы попасть в руки персов, но пуля, никогда. Поэтому Яков прикопал коробочку с пулями под камнем. Никто не станет копать землю в поисках чего-то, о чем и не догадываются. Ну а в теле убитого конструкция пули будет мало узнаваема. Да и догадывался Корастылев, что акция по ликвидации шаха не может быть не согласована с наследником, в интересах которого не проводить тщательное расследование, тем более в условиях войны.

Одежда турецкого янычара мешала прицельно стрелять. Персы должны быть уверенными в том, кто именно убил их шаха. Поэтому увидеть янычара они должны, но только его убегающую спину, никак не лицо, тем более Корастылева. Попасться в руки персов было никак нельзя.

«Ты снимаешь первого, я ликвидирую объект», — жестами показал своему напарнику Корастылев.

Один расчет на уход — это паника и растерянность в свите шаха.

— Тыщ, Тыщ, — прозвучали два выстрела, почти одновременных, с интервалом в три секунды. В общем грохоте выстрелов сразу не было понятно, что именно произошло.

Смотреть в оптический прицел было некогда, да и не профессионально. Каждый хороший стрелок после выстрела знает, попал ли он и куда именно.

— Я да! — в голос сказал Кайсак Мурзаев, напарник Корастылева, крещенный, из кассимовских татар.

— Я да! — отвечал уже не Зверь, а человек. — Уходишь первым!

Яков отдал свою винтовку с оптическим прицелом Кайсаку и тот рванул прочь, демонстрируя красную одежду, типичную для рядовых янычар. Следом собирался отправится и Яков, но… Он совершил ошибку, большую ошибку, о которой мог бы рассказывать в школе при подготовке стрелков. Слишком много дум передумал, от того отлежал правую ногу и не заметил, как перестал ее чувствовать. Поэтому, когда Яков поднялся и оперся на ногу, он упал.

Время упущено, попасться к персам нельзя. Мужчина бросил взгляд на бегущего к коням напарника.

«Уйдет», — подумал Яков.

Полковник смотрел на уходящего Кайсака, а руки делали свое дело. Нога могла бы вновь быть ощущаемой, но для этого нужно секунд двадцать, в лучшем случае. И Яков обязательно побежал бы, вот только персы удивительно быстро опомнились и уже три пули просвистели где-то рядом, а одна ударилась о камень, за котором прятался Корастылев. Может они и были на отлете, но риск быть раненым, оставался. Нельзя попасться, никак. Яков не собирался показывать даже свое лицо, чистое, рязанское, с веснушками. Никаких подозрений на русских.

Человек, ранее разучившийся плакать, рыдал. Не в голос, но слезы текли по щекам воина, исполнявшего свой долг до последнего. При этом не было ни мгновения, чтобы Яков остановился. Нет, он уже обильно лил на себя горючую смесь, которую нельзя потушить ни водой, ни даже песком. Вместо воды, Яков держал именно такую жидкость.

«Только бы кресало не подвило», — думал в этот момент мужчина.

Кресало не подвило, с третьей высеченной искры Яков Иванович Корастылев, по прозвищу Зверь, запылал огнем.

— А-а-а! — такая боль была непереносима, как не хотел молчать, человек все равно закричал.

Воин пылал, кожа моментально вскипала, а пузыри лопались, мясо становилось белым, быстро превращаясь в темные угольки. Крича от боли, Яков смог вытянуть заряженный турецкий пистолет и…

— Просковья… — сказало сердце, но наружу вырвался только хрип.

— Тыщ, — пистолетный выстрел прекратил жизнь, очень сложную и противоречивую жизнь, мужчины, человека.

А Кайсак Мурзаев преспокойно уходил, уже не догоняемый никем. Он выполнял приказ, так было правильно, приказ не обсуждается. После, он, ранее никогда не употреблявший хмельного, напьется, но не сейчас.

Те, кто бежал к убийцам шаха были столь впечатлены горящим человеком и его самоубийством, что потеряли время и второй стрелок, янычар, ушел.

— Янычары — шахиды! — сказал кто-то из наблюдающих за смертью убийцы.

А в это время, в трех часах от Эрзерума, с севера, с подкреплениями шел шахзаде Мухаммад Бакер Мирза, ставший, через пожертвование, долг и исключительный профессионализм русского стрелка шахом Ирана.

Аббас еще был жив, хотя пуля и попала в голову, но он потерял сознание и больше в себя не придет, умерев на следующий день. Его ближайший воевода, который находился на линии огня был сражен Мурзаевым так же в голову,