Григорий Распутин: правда и ложь - Олег Жиганков

Запылал костер. Металлический гроб был при помощи кирок разбит. При свете луны и отблеске пламени показалось завернутое в кисею тело Распутина. Руки были сложены крестообразно.<…>

Труп Распутина вынули из гроба. Он оказался набальзамированным и, по уверению одного из очевидцев, лицо Распутина было нарумянено. Труп и костер были обильно политы бензином и подожжены. Это было часов в 5 утра, и только через несколько часов сожжение было окончено»[313].

В книге В. А. Возчиков а, Ю. Я. Козлова и К. Г. Колтакова «Костер для „святого черта“» авторы пересказывают свидетельство одного из участников тех событий — Михаила Николаевича Шабалина: «Установили гроб на штабель, отошли… На сердце — беспокойно: он хоть и мужик, Распутин, но все ж православный, христианин…

И опять не вспомнить: Купчинский ли Филипп Петрович или Кочадеев Владимир Павлович спичкой чиркнул… Оба они колдовали у основания штабеля дров, оба одновременно — в два факела — стали поджигать со всех сторон. Вспыхнули соломкой гладкие досточки, воспламенили мелкий сушняк. Пронеси и спаси!..

Выше, выше языки пламени… Освещенный дым густыми клубами потянулся в небо. Послышался утробный треск — это огонь проник в глубь штабеля, расправляет плечи. И уже высветился уголок леса — угрюмый, настороженный. И гроб высветился, неестественно засверкал в огне полированными боками…

Неужели бессильно пламя?.. Тогда и впрямь поверишь в Гришкино могущество, неземную мощь его влияния.

— Михаил! — кто-то из студентов дернул Шабалина за рукав, разогнал оторопь. — Катись оно, это зрелище. Айда за сушняком!..

— Как? Еще?.. — и увидел, что черный силуэт гроба уже объят легким невесомым пламенем и накренился, как тонущий корабль. Еще миг — и из него вывалится…

Теперь пришлось отходить от костра дальше. Высушенные морозом березы и елки кучей легли на гроб…

Шабалин опять побрел за сушняком, потом еще, еще. Вспомнилась сердобольная старушка, по простоте душевной подбросившая в костер инквизиции свою хворостинку.

Стало светать. Часы Купчинского показывали шесть. Измученные студенты валились с ног, а огромная грудь старца не хотела гореть. Вот уже и семь утра наступило…

Ротмистр решительно приблизился к костру, с силой ударил штыковой лопатой в ком, оставшийся от груди. Еще, еще… Ком стал разваливаться. Смрад паленого шибанул по ноздрям… Кто-то из студентов взял вторую лопату: — Прости, Григорий Ефимович!..

Около восьми утра они разрубили останки того, кто недавно был всемогущим Распутиным.

Потом таскали снег, „заливали“ костер, откидывали чадящие головни. Около девяти перекопали оттаявшую на штык землю, в девять пятнадцать уже ехали в город. А в десять родился документ, короткая записка, унизительная для человека, каким бы он ни был, как бы ни грешил в жизни: „Мы, нижеподписавшиеся, между 7 и 9 часами утра совместными силами сожгли тело убитого Григория Распутина, перевезенное на автомобиле уполномоченным временного комитета Государственной думы Филиппом Петровичем Купчинским в присутствии представителя Петроградского общественного градоначальника ротмистра 16 уланского Новоархангельского полка Владимира Павловича Кочадеева. Самое сожжение имело место около большой дороги от Лесного в Пескаревку, в лесу при абсолютном отсутствии посторонних лиц, кроме нас, ниже руки приложивших:

Кочадеев, Купчинский.

Студенты Петроградского политехнического института: С. Богачев, Р. Яшин, С. Пиро… Н. Моклович, М. Шабалин, В. Вакулов.

Печать круглая: Петроградский политехнический институт, начальник охраны. Приписка ниже: акт был составлен в моем присутствии и подписи расписавшихся удостоверяю. Прапорщик Парвов“»[314].

«Пепел рассеян по полю и засыпан снегом, — ликовали в „Биржевых ведомостях“. — Когда придет настоящая весна — вешние воды смоют и пепел, и грязь, и, может быть, буйные всходы новой жизни вытеснят из нашей памяти и самое имя Распутина»[315].

Варламов подчеркивает: «Глумление над останками Распутина открыло дорогу кощунству в куда более страшных масштабах. Может быть, именно поэтому никакие вешние воды и свежие всходы имя сибирского странника из нашего сознания не вытеснили. Напротив, чем дальше отстояла от потомков его смерть, тем чаще они к ней возвращались, стремясь постичь ее подспудный смысл и находя ему самые разные объяснения»[316].

«Но как же похожа эта смерть-предсказание на блаженную кончину царственных мучеников, в точности повторивших таинственный смертный путь своего друга! — написал уже в наше время А. Щедрин (Николай Козлов). — То же нисхождение в зловещий подвал, тот же труп убитой собаки, подбрасываемый рядом с Их Честными Телами, то же сожжение окровавленных одежд, перезахоронение и сожжение тел. И те же попытки изуверов вот уже на протяжении 70 лет всеми способами и средствами скрыть, затемнить картину происшедшего на месте убиения, несмотря на, казалось бы, достаточное количество свидетельских показаний и улик, продолжающую оставаться неясной»[317].

Глава 31

Ящик Пандоры, или Меч революции

«Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе!.. Се, оставляется дом ваш пуст».

Евангелие от Матфея, 23:37–38

«Дорога в очах Господних смерть святых Его!»

Псалом 115:6

Относительно сожжения тела Распутина «один из выдающихся архиереев на интимный вопрос верующего дворянина из выдающейся старой родовитой семьи Б. ответил ему в том смысле, что так-де и нужно»[318], — написал в мемуарах митрополит Вениамин. Эта оценка выражала общее церковное настроение.

Варламов замечает: «Отрицательное отношение к Распутину, уверенность в том, что он сыграл ужасную роль в делах Церкви и в назначении последнего обер-прокурора, несомненно, стали одной из причин того, что, когда за несколько дней до Февральской революции обер-прокурор Раев предложил Синоду выступить с обращением к народу поддержать монархию, члены Синода сделать это отказались, а февральский переворот и отречение от престола не только государя Николая Александровича, но и его брата Михаила однозначно и практически единодушно поддержали»[319].

Весной 1917 года отношение к Распутину и отношения с Распутиным, по сути, стали критерием достоинства того или иного клирика или мирянина. Например, протопресвитер Шавельский исключительно благодаря своей антираспутинской позиции стал в дальнейшем (равно как и Самарин) одним из двадцати пяти претендентов на звание патриарха.

В те дни и была учреждена 13-я Комиссия, наделенная чрезвычайными полномочиями. Варламов пишет: «Одни раскаивались в связях с Распутиным, другие приписывали себе заслуги по борьбе с ним, третьи его роль всячески преуменьшали, четвертые выпячивали, но говорили о Распутине почти все…»[320]

Особую готовность сотрудничать с комиссией и именно в связи с личностью Распутина проявил С. П. Белецкий, чьи письменные показания заняли сотни страниц. «Вчера в третий раз Белецкий в крепости растекался в разоблачениях тайн того искусства, магом которого он был, так что и в понедельник мы будем опять его слушать, он уже надоел, до того услужлив и словоохотлив», — писал в письме матери Александр Блок, исполнявший обязанности секретаря комиссии.

Белецкий в угоду комиссии утверждал, что Симанович по секрету сказал ему, что Григорий оставил семье хорошие средства — до 300 тыс. рублей. Однако, как выяснилось, это был нелепый слух. Гораздо более, чем богатства денежные, комиссию интересовали чудеса Распутина и «секрет» его силы. Но не давалась сила святого людям, одержимым витавшей в воздухе идеей Ницше о «сверхчеловеке». Несовместима была эта сила добра с богоборческими стремлениями новых господ России. И дело о Распутине стало преследовать более достижимую задачу — очернить имя старца.

Бывший министр внутренних дел А. Н. Хвостов похвалялся своей борьбой с сибирским крестьянином и попытках физически его уничтожить, а последний царский министр внутренних дел Протопопов в числе прочего утверждал, что Распутин возил царице и Вырубовой деньги (причем фальшивые), которые он «берет за свои хлопоты о делах и наградах с разных людей». Эти и другие свидетели, такие как Манасевич-Мануйлов, Андронников, Комиссаров, наперебой спешили демонизировать Распутина.

Новой властью были возвращены из ссылок епископ Гермоген и протоиерей В. И. Востоков. О последнем в «Русском слове» писали: «8 марта в Епархиальном доме состоялось собрание Московского духовенства и преподавателей духовно-учебных заведений. <…> В. И. Востоков признал необходимость, чтобы лица, замаравшие себя в грязи распутинства, были смещены со своих должностей. Им следует сказать: „Руки прочь!“ <…> На собрании было прекращено дело В. И. Востокова»[321].