Григорий Распутин: правда и ложь - Олег Жиганков

В повествовании Юсупова, этого способного артиста, есть откровенные места, придающие его истории видимость правдоподобности. Но все эти отрывки связаны с его внутренними чувствами и переживаниями, а не с тем, как собственно проходило убийство.

Из этих строк видно, что в эту минуту будущее России висело на волоске и зависело от голоса совести одного человека — князя Феликса Юсупова. И этому голосу совести Юсупов не внял, обрекая себя самого на жалкую будущность и на вечные сомнения и страх. Как бы он ни уверял других в том, что поступил правильно и не виноват в том, что последовало за этим, в глубине души он не мог не знать, что в тот роковой вечер, перешагнув в последний раз знакомый порог дома гостеприимного Распутина, он целовал старца поцелуем Иуды.

В темном подъезде старец бережно провел Юсупова за руку. В эти минуты сердце молодого князя страшно колотилось. Но Распутин ничего не сказал ему. „Где же его ясновидение? Чему послужил его дар предвиденья, если он не видит ловушки, расставленной для него?.. Мои угрызения совести уступили место твердой решимости выполнить свое дело…“ — так впоследствии писал Юсупов в эмиграции.

Ответ на эти „сложные“ вопросы Юсупова по-евангельски прост: оставляя за Иудой право свободы действий, Иисус не остановил Своего предателя. Этому вышнему примеру последовал и Распутин. И если бы только в этом темном подъезде молодой князь прислушался скорее к голосу (пока еще слышимому) своей совести, а не к обманчивому „чувству долга“, то иначе сложилась бы и его судьба, и судьба России.

Вот еще один отрывок из книги Юсупова, как впоследствии окажется, выдуманный по сюжету, но, видимо, достаточно близко передающий внутреннее состояние „Маленького“ во время убийства: „Распутин удивленно, почти испуганно посмотрел на меня. Я прочел в его взоре новое, незнакомое мне выражение: что-то кроткое и покорное светилось в нем. Он близко подошел ко мне, не отводя своих глаз от моих, и казалось, будто он увидел в них то, чего не ожидал. Я понял, что наступил последний момент. „Господи, дай мне сил покончить с ним!“ — подумал я и медленным движением вынул револьвер из-за спины. Распутин по-прежнему стоял передо мною не шелохнувшись, со склонившейся направо головой и глазами, устремленными на распятие.

„Куда выстрелить, — мелькнуло у меня в голове, — в висок или в сердце?“

Точно молния пробежала по всему моему телу. Я выстрелил“[295].

У меня нет никакого желания подробно разбирать романтическое вранье Юсупова и Пуришкевича, от которого воротил нос главный участник убийства — великий князь Дмитрий, прервавший с ними всякие отношения после публикации их выдумок. О том же, что на самом деле произошло в подвале Юсуповского дворца (а возможно, и в другом месте), никто из участников убийства писать не посмел.

В чем же причина такого упорного молчания и многократно повторенного вранья? По всей видимости, в том, что участники убийства во время его исполнения столкнулись с чем-то таким, о чем они говорить просто не могли. На мой взгляд, это могли быть две вещи. Во-первых, они стали более чем свидетелями смерти праведника, смерти, необычной уже в том, как она была принята Григорием Ефимовичем. Нет ничего сильнее, чем свидетельство смерти, и отрекающиеся этого свидетельства пересекают страшную черту невозврата.

Во-вторых, вполне возможно, что сам характер убийства не позволял говорить об этом. Действительно, Распутина могли убить на улице из пистолета, могли, наконец, бросить в него бомбу, разорвать на части. Даже царям не удавалось укрыться от бомбометателей. И желающих сделать это было хоть отбавляй. К чему было так долго готовить помещение и приводить туда Распутина на всю ночь? Ведь, по признанию самих убийц, им потребовалась целая ночь на то, чтобы убить Григория Ефимовича. Очевидно, в этом они не лгали — такое убийство могло носить только ритуальный характер — медленной пытки. Юсупов вспоминал про многочисленные раны старца, из которых текла кровь, про „его изуродованное ударами и кровоподтеками лицо“.

В интервью газете „Матэн“ 19 июля 1928 года великий князь Дмитрий сказал: „Убийство было совершено нами в припадке патриотического безумия… Мы обязались никогда не рассказывать об этом событии… Юсупов поступил совершенно неправильно, опубликовав книгу. Я сделал все возможное, чтобы удержать его от этого намерения, но не имел успеха. Это обстоятельство прекратило нашу дружбу…“

Дружбу с человеком, который на протяжении многих лет был его любовником. Дружбу с человеком, которому из своей ссылки в Персию (последовавшей за убийством), он писал: „Мой дорогой, мой любимый, мой верный друг. Я могу сказать без страха впасть в крайности — мой самый дорогой друг!“

А вот отрывок из еще одного интервью, данного великим князем Дмитрием русской газете, издававшейся в Париже: „Ни один человек, не исключая моей семьи, не слышал от меня о событиях той страшной ночи… Та самая сила, которая толкнула меня на преступление, мешает и мешала мне поднять занавес над этим делом“.

Страшно даже подумать, что это была за сила. Великий князь Дмитрий, так же как и князь Юсупов, был оккультистом и масоном, экспериментировавшим со страшными культами, за которыми стоял сатана. И эта сатанинская сила заставила „царственного юношу“ Дмитрия решиться на преступление. И эта же сила потом стремилась держать дело об убийстве старца в тени, очернить добрую память о Григории Ефимовиче.

Государю была очевидна лишь косвенная причастность к смерти Григория Ефимовича тех, кого весь Петербург поздравлял с „патриотическим актом“. Вот запись из дневника императора: „В 9 час. поехали всей семьей мимо здания фотографии и направо к полю, где присутствовали при грустной картине: гроб с телом незабвенного Григория, убитого в ночь на 17 декабря извергами в доме Ф. Юсупова, стоял уже опущенным в могилу“»[296]. Государь, обратим внимание, не назвал убийцами тех, кто ими назвался сам, но говорит об извергах, подчеркнув изуверский характер убийства. Он и наказал подставных убийц символически, выслав Феликса Юсупова в его курское имение и отправив великого князя Дмитрия Павловича в действующую армию в Персию. Пуришкевича же, уехавшего 17 декабря со своим санитарным поездом на фронт, наказание, даже символическое, не постигло вовсе.

Эта безнаказанность, безусловно, встревожила подлинных убийц, ожидавших следственных действий против себя, и, понимая всю непрочность обвинений против самозванных убийц, они в дальнейшем постарались тщательно укрыть следы ритуального преступления, сразу же после свержения императора торопливо сожгли тело мученика Григория.

И Дмитрий Павлович, и Юсупов, по свидетельству великого князя Александра Михайловича, признались ему, что приняли участие в убийстве, но отказались, открыть имя главного убийцы. «Лицом» этого преступления тем не менее стал князь Юсупов. Позже, когда Феликс Юсупов пересказывал знакомым обстоятельства убийства Распутина с никогда не бывшим выстрелом в сердце, его спросили, нет ли у него угрызений совести, он ответил, что всего лишь убил собаку. И князь не лжет, он действительно, как выяснится, убил собаку из собственной псарни, чтобы скрыть следы человеческой крови или, наоборот, имитировать убийство Распутина во дворе собственного дома.

Через три года после обнародования «дневника» Пуришкевича Феликс Юсупов опубликовал свои мемуары под названием «Конец Распутина», где воспроизвел обстоятельства убийства, описанные уже Пуришкевичем, но полностью игнорировал материалы следствия, известные к тому времени по публикации прокурора Завадского.

Следствие по делу об убийстве Григория Ефимовича Распутина длилось всего два с небольшим месяца и было спешно прекращено 4 марта 1917 года. Тело мученика Григория было торопливо сожжено в ночь с 10-го на 11-е марта, на месте сожжения начертана на березе символичная надпись на немецком языке: «Hier ist der Hund begraben» («Здесь погребена собака») и далее «Тут сожжен труп Распутина Григория в ночь с 10 на 11-е марта 1917 года».

Журналистка Наталья Голицына встретилась с английским историком Эндрю Куком, и вот фрагмент их беседы:

«Наталья Голицына: Новое расследование убийства сибирского старца, оказывавшего опасное, с точки зрения его современников, влияние на российскую политику предвоенного и военного периода, проведено бывшим офицером Скотленд-Ярда Ричардом Калином и известным историком разведки Эндрю Куком. Согласно их версии, находившиеся в Петрограде агенты британской разведки капитаны Джон Скейл и Стивен Али, а также лейтенант Освальд Рейнер были серьезно обеспокоены дошедшими до них сведениями о возможном сепаратном мире России с Германией, которого добивался Григорий Распутин. Заключение мира с Россией позволило бы Германии перебросить с восточного фронта на западный 350 тысяч солдат, что создало бы критическую ситуацию для англофранцузских войск и могло привести к их поражению в войне. В попытке предотвратить такой исход событий британские разведчики составили заговор против Распутина, в который вовлекли князя Юсупова и великого князя Дмитрия Павловича. Один из британских офицеров разведки, как доказывают Калин и Кук, непосредственно участвовал в убийстве Распутина. Как же случилось, что подробности столь важного эпизода российской истории, как убийство Распутина, до сих пор не были известны?