Операция прикрытия - Сергей Синякин

Глава третья

Нет, ребята, в госпитале есть свои прелести, обычно отсутствующие в обыденной жизни. Медсестры молоденькие глазками стреляют, начальство, посещая, дополнительный паек приносит, хотя в госпитале и без того хорошо кормили — масло, отбивные, стакан какао в обед, а желающие даже добавку получали. Да и само время провождение в госпитале ничем особо не было ограничено. Имелись, конечно, и минусы — вроде уколов в задницу, ежедневных обходов и операции, которую Вережникову сделали на третий день после многочисленных анализов и консультаций, которые вели озабоченные врачи. Перелом у Вережникова был сложным, но вроде бы все обошлось, через несколько дней Вережников потребовал себе костыли и начал обход палат в поисках знакомых. Нога, закованная в гипс, ничего не чувствовала, только вот, сволочь, ныла по ночам, но от болеутоляющих уколов он категорически отказался. Причина была вполне прозаическая — Вережников с детства побаивался уколов, и вид стеклянной трубки с иглой вызывал у него отвращение и легкую дрожь.

Генерал Сметании лежал в отдельной палате, как ему и полагалось по высокому генеральскому чину, посещать генерала врачи не рекомендовали, да и сам Вережников к генералу не рвался. В друзьях они не ходили, а свидетельствовать свое верноподданничество и без Вережникова было кому.

Но в шестой палате он увидел знакомое лицо.

— Серов, ты? — Вережников торопливо дошкандылял, опираясь на костыли, до кровати больного, осторожно присел у лейтенанта в ногах.

— Я, товарищ подполковник, — сипло отозвался тот. — У вас нога излишне чувствительной оказалась, а у меня ребра слишком нежные.

— Так ты тоже в бою участвовал? — взволнованно спросил Вережников.

— Так это был бой? — слабо усмехнулся лейтенант. — Вот уж не думал. Били нас, товарищ подполковник, по всем правилам. Мы последними взлетали, я помню, что тогда в воздухе творилось!

Вережников торопливо огляделся по сторонам. Кроме Серова, в палате лежали еще несколько человек, поэтому Вережников предостерегающе прижал палец к губам.

Тот согласно прикрыл глаза.

— Ты выздоравливай, — сказал Вережников. — Летчик ты нормальный, сам видел. А все остальное приложится.

Тоскливо подумал, что об ином им с Серовым думать надо. Скорости растут, нагрузки становятся иными, и еще неизвестно, допустят их после выздоровления к полетам или скажут: кончилось ваше время, ребята, думайте, чем заняться на гражданке. Не всем же быть Маресьевыми.

Вошедшая в палату медсестра прервала неприятный диалог.

— Шли бы вы, больной, в свою палату, — проворчала она. — Мне лейтенанту укол сделать надо. И вообще, не видите — устал человек, чего его зря вопросами донимать Его и так уже замучили. И ходят, и ходят…

Тут и гадать не стоило, кто же уделяет такое внимание лейтенанту Серову. СМЕРШа, правда, уже не было, а вот особые отделы в армии пока еще никто не отменял.

В этот же день эти особисты пришли и к Вережникову.

Нет, собственно, это было бы слишком сильно сказано — особисты. Где вы видели, чтобы они ходили парами? Не арестовывать же шли, если бы так, может, кодлой нагрянули бы, все-таки боевой летчик, пусть и со сломанной ногой, А этот капитан поговорить пришел. У каждого ведь своя работа — один в небесах парит, другие навоз разгребают. Это Вережников понимал. По совести говоря,, трудно ведь сказать, чья работа важнее. Вот перед войной всех напугали, а не напугали бы? Говорят, Тухачевский с немцами спутался. А что, если действительно так? При нормальных генералах от границы до Москвы топали, а где бы были с предателями?

И все-таки можно уважать дерьмовозов за их нелегкий труд, но любить их очень трудно. Особенно если живешь ближе к Богу. А десять тысяч над землей — они и есть десять тысяч над землей. С такого расстояния и особисты тараканами кажутся. Тем более что вопросы капитан задавал такие, что Вережников даже при желании на них ответить не мог.

Через неделю нога уже болела не так сильно, но зато здорово беспокоила лангетка из гипса. Нога под бинтами чесалась, но добраться до нее можно было только при смене повязок, когда она, освобожденная от бинтов, совсем не чесалась. С костылями Вережников управлялся совсем ловко, Серову тоже разрешили вставать. Лейтенант был курящим, поэтому такое разрешение он воспринимал за счастье — попробуй полторы недели пролежать в постели и не сделать ни одной затяжки. Рехнуться можно!

Вережников вообще-то тоже курил, но, попав в госпиталь, решил это дело бросить. В кармане синего госпитального халата у него лежал портсигар, только вместо обычного «Беломора» или «Москвы» набит он был разноцветными леденцами, которые Вережников грыз, если уж совсем было невмоготу. Да и сестричек с нянечками всегда было чем угостить.

Они с Серовым выбирались в пустой гулкий коридор, садились на подоконнике у настежь распахнутого окна. Серов закуривал, а Вережников жадно вдыхал дым, перекатывая языком леденец во рту.

Разговоры были самые разнообразные, но каждый раз все скатывалось к обсуждению памятного боя, в результате которого они оба попали в лапы к эскулапам.

— Это не бой был, — мотал все еще забинтованной головой Серов. — Это, Илья, бойня была. Ручаться могу, два эрэса я в эту самую штуку вогнал, а толку-то? А ведь не я один такой меткий был, сам видел, как к диску десятка два дымных хвостов понеслось. И что же это за аэроплан такой, если наши ракеты ему как слону утиная дробь? Про пушки я уже не говорю, пушки его вообще не достали.

— Значит, броня у него такая сверхпрочная, — сказал Вережников. — Я помню, мы в сорок третьем один «фок-кер» двумя звеньями долбили, еле сбили. А потом специалисты поехали его осматривать — ё-моё! — у него бронирование такое, как у штурмовиков не найдешь. Экспериментальная модель была, снаряды наших пушек и пулеметов ему были как семечки. Не снеси ему случайно эрэсом винт, еще неизвестно, упал бы он на нашей территории или бы до немцев долетел.

— Броня, — мрачно сказал Серов. — Какая броня, если наши снаряды и до корпуса не долетали, сам видел, как они на подлете рвались. Но ты, Илья, скажи — чья это машина? Если наша, то какого хрена мы на нее кидались, а если чужая — то чья? Если у американцев такие машины появились, то с их атомной бомбой и такими аэропланами они нас запросто уделают. Сам посмотри, одна такая машина — и от авиационного полка один пшик остался.

Ты еще аэродрома не видел, — мрачно сказал Вережников. — Бетонку перепахали, от ангаров и домов одни развалины остались, а что до техники, так вообще без слез глянуть невозможно. Меня гражданские нашли и по началув расположение отвезли. Так что я все своими глазами видел. Только не думаю, что это американцы, Паша. Я с ними в войну на бомбежки летал. Их «крепости» у нас под Полтавой базировались. Взлетят, отбомбятся над Германией, а садятся уже в Англии. А оттуда другая группа таким же манером на бомбежку вылетает. А мы с фронтовых аэродромов подлета взлетаем и им в сопровождение пристраиваемся. Так что я тебе хотел сказать? Машины у них, конечно, мощные были, «крепости» эти самые, но не до такой степени, Паша, не до такой, чтобы мы их достать не могли. А ведь у нас сейчас и пушки помощнее, и эрэсы в два раза калибр увеличили.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});