Русские ночи - Владимир Одоевский

"Скажите мне, сделайте милость, химический состав тех или других веществ, употребляемых в пищу, какое может иметь влияние на организм человека и, следственно, на один из источников общественного богатства?" Извините, это не по моей части; я занимаюсь лишь финансовою наукою.

"Скажите, нельзя ли объяснить некоторые исторические происшествия влиянием химического состава веществ, в разные времена употреблявшихся в пищу человеком?" — Извините, я не могу развлекаться изучением истории — я химик.

"Скажите, действительно ли изящные искусства и в особенности музыка имеют такое сильное влияние на смягчение нравов — и какой именно род музыки?" — Помилуйте, ведь музыка так, забава, игрушка — когда мне ею заниматься? — я юрист.

"Скажите, не может ли нынешняя ваша постоянно страстная, или блистательная музыка нарушить равновесие нравственных стихий, от которых зависит устройство общества?" — Извините, этот вопрос от меня слишком далек — я играю на скрипке.

"Не можете ли мне объяснить значение обрядов, которые наблюдались в древности жрецами Цибелы[204] или Земли?" — Извините, филология до меня не касается — я агроном.

"Скажите, нет ли между древними процессами земледелия таких опытов, которые ныне забыты и которые бы не худо было повторить?" — Извините, я не сельский хозяин, — я филолог.

"Не знаете ли, чему приписать особенное размножение и часто появление тех или других насекомых в том или другом году? — не замечено ли в истории каких-нибудь периодов в этих явлениях? не осталось ли об этом какого-либо хоть темного предания в климатерических годах, о которых толковали астрологи?" — Извините, я космологиею вообще не занимаюсь — я рассматриваю мошек в микроскоп и, признаюсь, не без успеха, — я открыл с десяток совершенно новых пород.

"Скажите, не заметили ль вы отношения между уклонениями магнитной стрелки и необыкновенным урожаем[205] того или другого растения или особенною смертностию между животными?" — Извините, я не могу входить в такие частности — я посвятил себя чисто магнетическим наблюдениям.

"Скажите, милостивый государь, до какой степени распространение теорий за и против врожденных идей в платоновом смысле может иметь влияние на административные меры в том или другом государстве?" — Какой странный вопрос! он слишком далек от меня — я чиновник, бюрократ.

"А вы, милостивый государь, не можете ли мне сказать, до какой степени гармоническое построение души человеческой должно быть принимаемо в соображение при полицейском устройстве города?" — Это, кажется, принадлежит к камеральным наукам, а я преподаю логику и реторику.

"Скажите, нет ли возможности по наружным формам растения определить его внутренние свойства, как писал об этом Раймонд Луллий, — например, то или другое его врачебное свойство?" — Это собственно было бы медицинский предмет, я же занимаюсь только ботанической классификациею, а Раймонда Луллия мне не удавалось читать — я не библиоман.

"Не заметили ль вы аналогии в наружных формах растений, имеющих одинаковое врачебное действие? — нельзя ли при пособии этого явления составить более правильную, более постоянную систему растительного царства и на основании такой системы прямо искать еще не открытого растения, или в данном растении — того или другого вещества, а не наудачу?" — Это бы очень усилило наши средства, и пример тому хинина, которую гораздо удобнее употреблять, нежели самую хину; что же касается до аналогии, о которой вы говорите, то ее нельзя не заметить; так, например, большая часть ядовитых растений имеют нечто общее в своей физиономии; я не могу однако ж взяться за разработку этого предмета: это дело ботаников, а я — практический медик.

"Скажите по крайней мере, что такое жинсенк[206], это странное растении, которое в Китае продается на вес золота и которому приписывают такую чудную силу?" — Я могу вам сказать: это — Panax quinquefolium, из семейства диоспирей; какие же свойства этого растения, о том спросите у химиков, а я — ботаник.

"Скажите, какой состав этого странного растения, какое его действие на организм и как его употребляют?" — Всего вернее, что оно состоит из кислорода, водорода, углерода и, может быть, азота; какое же его действие, спросите у ориенталистов или у путешественников.

"Вы, милостивый государь, один из немногих людей, которые долго жили в Китае, вы человек образованный, скажите, что такое это растение и как его употребляют?" — Слыхал я об нем, что его несколько родов, из которых один очень обыкновенный и не производит никакого действия, но другой очень редкий — или {* Возможно, описка — "и"? — Ред.} как я сам видел, действительно спасает самых трудных больных. Какое различие между этими родами и в каких случаях употребляют тот или другой, я не мог этого изучить — потому что не занимаюсь естественными науками: я лингвист и ориенталист.

"Милостивый государь, вы так хорошо пишете, — что бы вам написать книгу человеческим языком, которая бы сделала для всякого привлекательными и доступными физические знания". — Что делать? это не мой предмет! я занимаюсь только изящною литературою.

"Вы, милостивый государь, вы так глубоко изучили физику и естественную историю, — что бы вам исправить варварскую физическую номенклатуру, которая отталкивает читателей и делает лучшие физические сочинения непонятными для всякого не физика". — Что делать? это не мой предмет! я не литератор.

"Я слышал, милостивый государь, что вы напечатали вашу книгу о дифференциальном и интегральном исчислении; говорят, что если вникнуть в ваши формулы, то в них найдется объяснение почти всех физических, химических, этнографических явлений! как я рад, что вы наконец напечатали вашу книгу!" — Что пользы! ее едва ли прочтут десять человек, — а поймут едва ли трое в целом мире.

"А вы, милостивый государь, — вы, который по существу вашей науки должны иметь обо всем сведения, скажите, отчего разбрелись все ученые в разные стороны и каждый говорит языком, которого другой не понимает? отчего мы все изучили, все описали и — почти ничего не знаем?" — Извините, это не мой предмет; я только собираю факты — я статистик!..

Вячеслав. Будет! будет! если ты намерен собирать все недомолвки ученого мира, то можешь проговорить до скончания века…

Фауст. Я ищу: не сольются ли где-нибудь эти капельки крови, которые так усердно выпускаются этими господами изо всех жил природы, каждый из своей?

Виктор. Успокойся! они начинают сливаться: например, утверждено тожество электричества, гальванизма, магнетизма…

Фауст. Пора! об этом Шеллинг говорил уже лет 30 тому… что ж далее?..

Виктор. Тебе бы все хотелось философского камня! этим, к сожалению, наш век угодить тебе не может… точно так же, как ни магией, ни кабалой, ни астрологией…

Фауст. Спроси у Берцелия[207], Дюма[208], Распайля[209] и у других химиков, принимают ли они наверное металлы за простые тела и станут ли они теперь смеяться над тем, кто бы стал отыскивать не философский камень — нет! как можно в XIX-м веке! нет! а радикал металлов, — то есть именно то, чего искали алхимики! — правда, они называли предмет своих исканий очень странными именами: Меркурием, квинтессенциею, девственной землею, — что совершенно непростительно с их стороны. — Скажу вам, господа, маленький секрет, только держите его про себя, — а не то скажут, что я, не в шутку, занимаюсь алхимиею. В новейшей химии есть одно несчастное простое тело, называемое азотом; это вещество служит очистительным козлищем для химических грехов; когда химик не знает, что он такое нашел, — тогда это не знаю он называет или потерей, или азотом, смотря по обстоятельствам; азот в наше время, несмотря на то, что об нем говорят беспрестанно, есть вещество совершенно отрицательное; если химикам попадется газ, который не имеет свойств ни одного из известных им газов, — то его называют азотом. Вот вам мой секрет: мне сдается, что азот не только был известен алхимикам, но что даже он для них был — сложное тело. Когда в этом убедятся и наши химики, тогда останется один шаг до металлического газа — или так называемого ныне, с ужимкою, — радикала металлов. Теперь я могу сказать, как некогда алхимики в конце загадочной страницы: "Сын мой! я открыл тебе важную тайну!". — Все это хорошо, — только вот что худо: когда это совершится, то, боюсь, люди точно так же будут смеяться над нашими атомами, исомерией, каталитическою силою, может быть, даже над нашими окислами, окисями, недокисями, перекисями и другими изящными именами, — точно так же, как мы смеемся над Меркурием, зеленым и красным драконом алхимиков…

Вячеслав. Разумеется, науки совершенствуются — и как знать, где они остановятся…

Фауст. Обман слов — по крайней мере, в нашем веке. Я вижу в нем одно: мы трудились, трудились — и опять дошли до того же, что до нас было известно. По-моему: незачем было ходить так далеко…