Лилии над озером - Роксана Михайловна Гедеон

собой некоторую вину, но, несмотря на банальность такого обычая, я не находила в нем ничего скверного. Тем более, что свою любовь Александр доказал недавно со всей полнотой, отбив меня и детей у республиканцев… Я аккуратно приколола брошь к корсажу. Потом не сдержала улыбки, лукаво взглянув на мужа из-под длинных ресниц:

- Похоже, вы не собираетесь наказывать меня за недавний уход?

- Ах, долго думал об этом, - протянул герцог с притворным вздохом. - Дьявольски хотелось поскандалить. Однако вы, оказавшись под арестом, сами себя наказали, и я решил не добавлять вам горя.

- Вот как… Спасибо, конечно. К сожалению, я не приготовила вам ответного подарка.

- Мой подарок у вас под сердцем. И он драгоценнее любых бриллиантов.

Мне понравились эти слова. Мне так же чертовски понравилось то покровительственное отношение, которое он демонстрировал мне все эти дни и которое так нежно подтвердил сейчас. Я хотела, чтобы так было всегда, но, увы, воспоминание об англичанке не давало мне полностью насладиться моментом. Я некоторое время обдумывала, как бы о ней заговорить. Потом, прикасаясь кончиками пальцев к подаренной только что броши, произнесла:

- Надеюсь, мне ничего не кажется… и все, что я чувствую сейчас, - правда… Я ведь не выдумываю? Нам действительно хорошо, не так ли?… И… не будет больше огорчений… тех, что заставили меня уехать отсюда?

Я не могла произнести имя Мелинды вслух. Но Александр понял меня. На его лицо набежало облако.

- Этих огорчений и не было, Сюзанна. Поль Алэн имел дерзость говорить с вами о вещах, которые причинили вам боль. Я уже достаточно хорошо объяснил ему это.

- Но ведь он говорил правду.

- Правду, мадам? - Тон Александра стал запальчивым. - Та женщина была в моей жизни, это правда. Но правда так же и то, что в вашей жизни был… некий Клавьер. Разве не так?

Когда он произнес это имя, мне показалось, будто гром небесный ударил над Белыми Липами. Никогда прежде я и представить не могла, что он озвучит в моем присутствии то, что наболтал ему когда-то покойный Ле Пикар. Пока я с бьющимся сердцем размышляла, что на это ответить, и тысячи мыслей лихорадочно метались у меня в мозгу, герцог порывисто поднялся. Громыхнув стулом, он отошел к камину, склонился над огнем, будто хотел совладать с собой.

Я поднялась тоже. Мне хотелось последовать за ним, но я не смела, потому что так и не нашлась, как правильно реагировать.

- Александр, не было… - Мой голос прозвучал как-то беспомощно, и я сама на себя рассердилась за это. - Господи, да не было никакого Клавьера!

Он резко обернулся, глаза его метали молнии:

- Не было?! А как же газеты? Сплетни? Пересуды? - Герцог будто наступал на меня, произнося эти слова. - Слухи о том, что этот человек - отец ваших дочерей?

- Это так, но это было, когда я не знала вас!…

Эти слова я почти выкрикнула. Меня до глубины души поразило то, что он мучится ревностью к человеку, который по определению никак не мог претендовать на мою благосклонность. Разумеется, к Клавьеру можно было сильно ревновать - он был богат, умен, красив, влиятелен, но именно для меня этот завидный во всех отношениях мужчина не мог представлять никакого интереса, потому что уж слишком омерзительно закончился когда-то наш роман!

- Вы думаете, - произнесла я задыхаясь, - вы думаете, что я могу любить человека, который однажды бросил меня с детьми на произвол судьбы? Неужели вы настолько плохо знаете меня, что предполагаете такое? Он отец моих дочерей, я признаю это, но он ровным счетом ничего не значит для меня… Я презираю его так, как только может женщина презирать мужчину!

Александр порывисто обернулся, лицо его было искажено:

- Зачем, в таком случае, вы виделись с ним? Зачем искали встреч?

Несправедливость обвинения так поразила меня, что я затопала ногами от гнева и почти пронзительно выкрикнула в ответ:

- Я спасала вас! Я… Господи ты Боже мой, я узнала, что он английский шпион, и шантажировала его этим, чтобы он помог мне подкупить своего друга… этого негодяя Барраса! Мне надо было спасти вас, несносного гордеца!

С трудом, потому что обида душила меня, едва выталкивая из себя слова, я сбивчиво рассказала ему о тюрьме Консьержери, в которой меня с Клавьером свела судьба. О том, что тогда ни у кого не было надежды на жизнь и все сословные предрассудки стерлись.

Там были просто люди, желающие почувствовать тепло друг друга перед смертью. Этот тюремный ад и стал местом зачатия Вероники и Изабеллы. Когда кровавый туман террора рассеялся, вернулись и предрассудки. Банкир бросил меня с девочками, вероятно, потому, что хотел расквитаться за презрение, которым я обливала его долгие годы до этого.

- Да что же я, черт возьми, совсем не имею достоинства, чтобы любить его? В уме ли вы, господин герцог?!

Мой голос вибрировал от возмущения. Герцог, не сводя с меня потемневших глаз, глухо спросил:

- В таком случае, кто же? Кто был там, в Париже?

Я поняла, что он имеет в виду. Кровь прилила к моим щекам.

- В Париже? Да просто ошибка! Это единственное название для случившегося. Недоразумение! Досадная оплошность женщины, оставшейся в одиночестве! Минутная слабость… ведь я за нее уже сто раз заплатила, Александр!

Воцарилось молчание. Слышно было, как гудит огонь в камине. Зимний ветер на миг ворвался в дымоход, бросил в столовую тучу чада. Я закашлялась и почувствовала, что не могу сдержать слезы, дрожащие на ресницах. Секунда - и они градом покатились у меня по щекам.

- Вы плачете?

- Да, плачу… потому что мы говорим о пустяках, о прошлом. О том, что значения не имеет! Но о госпоже Дэйл мы не сказали ни слова. А ведь она была не просто минутной слабостью. Вы жили с ней! Называли ее женой!

Не в силах больше молчать о главном, я произнесла:

- Вы наверняка даже планировали продолжать эту связь и в Англии! Я, она, еще какая-нибудь Эжени… плюс леди Гамильтон - именно эта жизнь турецкого паши вам по нраву? Именно это вы для меня готовили в Блюберри-Хаусе, не так ли?

Я хотела говорить еще что-то, но он схватил меня за руки, потом ладонью мягко зажал мне рот. Я и сама умолкла, вглядевшись в его глаза. В них было что-то, что поразило меня до