Разбой - Петр Воробьев

Три винтокрылых машины быстро нагоняли духоплавы. Предвесенняя Сунна отблёскивала на лопастях и бронестёклах. Стали различимы чёрные грифоны на рулях направления.

– Унька, дура, куда целишь? – донеслось со Свекольной башни. – Наш же зубец снесёшь!

– Без моего знака не стрелять! – рявкнул Деян, доставая из кобуры ракетницу.

– Полгросса, ты говорил… Полгросса не наберётся, едва дюжины три, – заметил кузнец. – Хорошо б стража их в плен взяла, чтоб духоплавы не пропали.

Неожиданно ведущий гироплан заложил крутой поворот, за ним повернул второй.

– Как? Почему? Обратно к Гдину? – возмутился Избор.

Последняя винтокрылая машина сбавила ход. В одном из окон прерывисто заблестел зайчик гирогелиографа[222].

– Гдине… грабят… оружейный… склад… – вслух разобрала Меттхильд. – Задержите… налётчиков… удачи…

Гироплан дважды качнул плоскостями, удаляясь.

– Не иначе, этих только и послали шуму наделать да стражу отвлечь, – рассудил кузнец, пристраивая трубу ружья на собранный учениками станок.

– Как белки́ глаз станут видны… – Деян снял ракетницу с предохранителя. – Огонь!

Что-то просвистело в воздухе, а что-то ещё со звоном отскочило от Деянова панциря. Протарахтела очередь. Меттхильд спряталась за зубцом, сожалея, что в кладовой не завалялось для неё, например, про́клятого слонобоя. Отсвистела-отгрохотала ещё одна разбойничья очередь, на этот раз, высекая осколки из валунов. Хлопнула Деянова ракетница, шваркнуло Воемилово ружьё.

– Заряжай, – крикнул кузнец.

Металлически загрохотал пулемёт на Свекольной башне. Прозвучал близкий раскат взрыва.

– Недолёт, – разочарованно сказал Задар, один из учеников.

– Унька, короткие очереди, короткие! – заорал отставной йомс. – Учил же!

Меттхильд случайно зацепила камень зубца одним из отростков на шлеме. В поле зрения опустилась пара призмочек – лунный серп гребня Шадаа Зунари скрывал стереоперископ – очень своевременно, чтобы высунуть рожки из-за обтёсанного валуна и глянуть, что творится. Духоплавы жались к восточному берегу, держась на почтительном расстоянии от замка, и продолжали подниматься вверх по реке. Снова шваркнуло ракетное ружьё.

Разрыв тряхнул передовое русалочно-тюленевое судёнышко, выкинув нескольких налётчиков за борт. По грудь в ледяной каше, трое побрели к берегу. Четвёртый шмякнулся на льдину покрупнее и безжизненно соскользнул с неё в воду.

– Опять недолёт, прицел у тебя сбит, что ль? – буркнул Деян. – Всё, больше мы их не достанем. К Гнёву пошли. Задарко, беги звонить гнёвским воеводе да старосте, скажешь, мол, два духоплава, две дюжины да десять душегубов, тяжёлого оружия нет.

С парома, кто-то на прощание провёл вдоль зубцов стены ещё одной очередью.

– Погодите, – Меттхильд вглядывалась в облака брызг и ледяной пыли над восточным заберегом[223].

Отблески Сунны в следе заиграли по-другому: духоплавы сошли со льда, поворачивая на запад. Вывод следовал один:

– К Сомову озеру идут!

– Святовит защити, там же на южном берегу конюшня и левады! Вот им, каложерцам, зачем паром-то! – сообразил Воемил.

Лошади, пасшиеся на лугах у Сомова озера, были знаменитой породы – липицкие тяжеловозы, завезённые в Поморье из восточного Гардара ещё в те века, когда конные отряды танов и союзных с ними венедских племён ходили дозором вдоль берега Янтарного моря, вглядываясь в северный окоём – не покажутся ли паруса враждебных сноргов или кронийцев-грабителей. Теперешний набег был и так безнадёжно анахроничен, и вдвое, если его целью были…

– Рога им от дохлой метари́ны[224], а не пеплинских коней! – возопил Избор.

Он перекинул дубину через плечо и повернулся к проходу через башню.

– Куда попёр? – остановил конюшего пестун, схватив за левую руку.

– Во дворе тачанка, только запрячь! – Избор попытался вырваться и уронил дубину. – Ну смотри, что наделал…

Ослоп упал на крышу, ломая черепицу, и загрохотал дальше вниз.

– Коногон-ослопник, без налёта нам весь замок разнесёшь! – укорил Воемил.

– Избор, – не выдержала Меттхильд. – Тебя Ведрфольнир[225] в темя клюнул? Зачем ты вообще…

Она хотела сказать, «припёр эту дубину», но осеклась, вспомнив про копьё в собственной руке. Ответ был очевиден – у дубины не перекосит затвор, а где пулю поворотит доспех врага, палица собьёт неприятеля с ног, невзирая на…

– Как ты на тачанке два духоплава остановишь? – тщился уразумить конюшего отставной йомс.

– Из ракетного ружья по турбине!

– У их пулемётов дальность вдвое против ружья, – с сожалением в голосе напомнил кузнец. – А брони для коней нет.

– Но что-то сделать надо, – решила Меттхильд. – На броневозе?

– Хозяйка, я вторую луну говорю, котёл мгновенного пароообразования в чистку надо, на теплообменнике соли осели, он через полчаса только парообразует! – пожаловался Воемил.

– На бесхвостке[226]! – предложил Гладыш, второй кузнечный ученик.

– Двух воинов и ружьё не подымет! – возразил кузнец.

– Двух воинов нет, а меня с Задаром подымет, – прикинула младшая пеплинская владычица. – Пошли за бесхвосткой!

– Доченька, там стрелять будут, а где стреляют, ненароком и убить могут, – сказал пестун, складывая треногу диоптра. – Тебе не жалко жизнь на кон ставить против табунка лошадей, сперва Гудалик-Йона припомни, что ль, а потом о муже и родителях подумай!

Невидимо, под личиной Шадаа Зунари щёки Меттхильд вспыхнули – приходилось признать, и от гнева, и от осознания правоты старого йомса. «Доченька» в его исполнении прозвучала не так ласково, как издевательски, но в остальном…

– Гудалик-Йон, это у которого Гундахар пару коней отнял? Да, вот уж где ладно не вышло, – согласился Воемил.

Воспоминание об Усобице Двух Коней направила мысли Меттхильд в новое русло – не погони Гудалик-Йон тех злополучных лошадей на рынок…

– Избор, звони Гостирадке на конюшню – пусть откроет леваду, пугнёт тяжеловозов, чтоб разбежались, и сама с Дубыней прячется в лесу! Воемил, Гладыш, к броневозу! Разводите пары! Остальные – на южную стену!

Забрало Деянова шлема было поднято, так что Меттхильд смогла полюбоваться сменой его выражений – удивление, возмущение, наконец, неохотное согласие. Пестун хотел добавить к приказу ещё что-то, но конюший, кузнец, и один из учеников уже побежали в Свекольную башню, подхватив ружьё и станок под него. Бывшему йомсу осталось только сунуть диоптр Задару и топать на юг.

Шагая вдоль зубцов, Меттхильд бросила сторожкий взгляд в сторону моста через Сомову протоку. Драный паром погрузил скеги в воду, протискиваясь под пролётом. Налётчики с маленького духоплава с росписью обменивались огнём с пулемётом на Выездной башне, то прячась за каменной опорой моста, то выводя судёнышко из-за неё и поднимая тучу брызг винтами. – Ратимирко, дурень! – крикнул Деян в сторону башни. – По парому, по парому бей!

За поворотом боевого хода, открылась небольшая плошадка с подъёмником. Из его клети вышла Венцеслава в сопровождении пары видных молодых воинов – Синдри и Златодана. На Деяна вообще стало любо-дорого глядеть: с его лица, досаду по поводу ещё одной женщины, способной отдать приказ, смыла неудержимо поднявшаяся снизу волна отравления андрогенами. Веселья добавляло, что организм пестуна так бурно отозвался на вид матери троих детей и бабушки двух внуков, вдобавок облачённой в боевые доспехи. Правда, доспехи свекрови не были спешно найдены в кладовой, где провалялись невесть сколько лет. Не только платья Венцеславы делались на заказ и втридорога: её справа использовала ту же недавнюю технологию, по какой делались космические скафандры высокой подвижности. Вследствие этого, старшая пеплинская владычица блестела металлом, как ожившее этлавагрское изваяние Астеродоты Астрархе – длинные ноги, крутые бёдра, тонкий стан, гордо расправленные плечи под серебряными грифонами наплечников, и видимая между поднятым забралом крылатого шлема и бевором[227] верхняя часть прекрасно-надменного лица.

– Как тебя… – Венцеслава соблаговолила заметить пестуна.

– Деян, хозяйка!

– Деян, как идёт… – свекровь глянула поверх зубца в небольшой диоптр, отделанный серебром и слоновой костью. – Осада?

– Хозяйка, замку угрозы нет! – выпалил пестун. – Они вроде за конями повадились!

– Конокрады, – одно это слово свекровь произнесла так, что оно оказалось обернуто саваном пренебрежения, брошено в могилу незначительности, и сверху присыпано щепотью брезгливого удивления, как что-то настолько пошлое, как конокрадство, ещё вообще возможно в земном круге. – Воины, вы знаете, что делать.