От денежной кладовой до Министерства финансов - Л Бердников

Союз служащих палаты в вопросе чрезвычайной, не только профессиональной, но и государственной важности пошел по линии наименьшего сопротивления.

Я не ошибусь, если скажу, что соображения личного благополучия сыграли здесь решающую роль. Эту линию для себя я признаю неприемлемой и констатирую, таким образом, расхождение наших с палатой путей, заявляю палате, что не признаю ее комиссара Когана, не признаю ее коллектива, питающего себя иллюзией власти, и прекращаю с ней всякие деловые отношения.

Податной инспектор Минусинского уезда Хруцкий» (ГАКК, ф. 160, оп. 5, ед. хр. 1, л. 3–4).

Непоправимый удар по финансовой системе губернии нанесли большевики. Отступая под напором белогвардейцев, как пишет И. В. Коняхина, они в ночь на 17 июня 1918 года похитили из Красноярского отделения Госбанка 34 пуда золота и 32 миллиона рублей кредитными билетами. И все это награбленное народное добро перевезли на пароход «Сибиряк». Три миллиона рублей забрал себе председатель исполкома Г. С. Вейнбаум, остальные довольствовались более мелкими суммами. Слухи о том, что большевистские главари бегут на пароходах из Красноярска в Енисейск, быстро дошли до красноярцев. Началась погоня. Вот как комментировали это событие газетчики:

«19–20 июня прошли пароходы с награбленными в Красноярске золотом, деньгами, всевозможными товарами, увозя в своих каютах советских деятелей, красноармейцев, красногвардейцев, мадьяр, немцев, швабов и пр. и пр. Прибыл и «Сам»: самый интернациональный интернационалист товарищ Вейнбаум со своей свитой побывал на телеграфе, осведомился о положении отсутствующей советской власти в Красноярске, получил нежелательный для себя ответ и отбыл дальше… Все это совершалось, а мы, казачинцы, ошеломленные всем виденным и слышанным, бессильные, безоружные, смотрели и тоскливо думали: когда же настанет конец этой неслыханной подлости, этому политическому распутству, этой содомии?..

Нашелся среди нас один храбрец, который побывал на пароходах и не только не был увезен в качестве аманата (заложника) в Туруханск, но и благополучно возвратился обласканный милостивым приемом.

Наконец наступил и наш черед принять хотя маленькое участие в ликвидации большевистской авантюры.

25 июня г. Шишкин привез достаточное количество винтовок, и немедленно была сформирована охрана под командой поручика А. Н. Глазунова. Охране повезло: часа два спустя после раздачи оружия в Казачинское приехал комиссар уездной милиции знаменитый Портных с поручением от уездного исполкома произвести аресты каких-то лиц; так как у нас уже советской власти не было, то Портных и был арестован сам, при обыске у него найдено без мала 600 рублей. На другой день к зданию волостного правления подкатил со звоном г. Степь, командир кавалерийского отряда, он же комиссар парохода «Первенец Сибирский», ехавший принимать команду на пароход. При нем оказалось свыше 3000 рублей денег и солидный запас окороков, чаю, сахару и машинного масла. «Ход» большевика продолжался с неделю, и за это время поймано свыше 20 крупных и мелких «товарищей» и отобрано у них свыше 30 000 рублей. В большинстве случаев деньги оказывались ловко запрятанными в одежду, обувь, фуражки и т. д. Деньги исключительно были в крупных ассигнациях: 1000-, 500- и 250-рублевых, что дает повод предполагать, что в Енисейске «дуванили» (!) увезенные из Красноярска миллионы. Как ни была милостива Немезида к казачинским дружинникам, но самый крупный сюрприз она приберегла под конец.

15 июля комендант Глазунов получил сведения, что в село Мокрушенское, 23 версты от Казачинского, прибыл проездом в Красноярск не кто иной, как сам бывший председатель Енисейского исполкома «товарищ» Иоффе, что ездил он переодетым переселенцем на собственной запряженной в двуколку кляче. Немедленно г. Глазунов лично с тремя дружинниками выехал в погоню. И в 69 верстах от Казачинского настиг беглеца.

Еще Сквозник-Дмухановский сказал, что если Бог захочет наказать человека, то прежде всего отнимет у него разум, так случилось и с «товарищем» Иоффе; всегда осмотрительный и осторожный во всех своих нечистоплотных большевистских делах и начинаниях, он на этот раз действовал с неосторожностью новорожденного мышонка. В Мокруше он остановился на отдых в семействе некоего С., бывшего политического ссыльного. Захотелось «товарищу» Иоффе покурить, а бумаги подходящей не случилось, и вот он достал из кармана телеграмму, оторвал клочок, соорудил козью ножку, закурил, телеграмму бросил на стол и вышел сам из комнаты. Женское любопытство, погубившее весь род человеческий, не пощадило и господина Иоффе. Одна из хозяек из любопытства посмотрела адрес на телеграмме «неизвестного» переселенца и прочла на нем чересчур «известную» фамилию Иоффе, а заглянувши в текст, прочла там тоже «известную» фамилию Замощина. Сделав такое неожиданное открытие, любопытная хозяйка позвала одного знакомого, лично знавшего Иоффе, который и раскрыл ей тайну маскарада. Об открытии было немедленно сообщено в Казачинское. При обыске у Иоффе обнаружено 2500 рублей и зашитыми в седелке свыше 30 000 рублей. Нельзя не подивиться искусству и ловкости, с какими даже интеллигентные большевики запрятывали благоприобретенные денежки в одежду, обувь и проч. Иоффе же побил рекорд. В этом отношении замечается большое сродство между коммунистами, большевиками и профессиональными уголовниками.

Привезенный 17-го числа в Казачинское, Иоффе сегодня на пароходе «Красноярец» отправлен к вам в Красноярск. При отправке Иоффе выразил сожаление, что его отправляют не в Енисейск, где бы его, наверное, освободили; что давало повод «товарищу» Иоффе к такой уверенности, мы не знаем, и не думаем, чтобы енисейцы были так просты».

А в это время царившая в сибирских селах и деревнях разруха заставляла мыслящую интеллигенцию задавать обществу самый больной вопрос — как поднять на ноги промышленность и сельское хозяйство. Наиболее интересными и аргументированными были в то время работы журналиста и историка Андрея Михайловича Гневушева (1882–1920).

Это был высокоодаренный педагог и просветитель. После окончания историко-филологического факультета, как пишет профессор М. Б. Шейнфельд, он был рекомендован для подготовки к профессорскому званию. Несколько лет Гневушев занимался в московских архивах. Итогом его работы стала выпущенная им книга «Очерки экономической и социальной жизни сельского населения Новгородской области после присоединения Новгорода к Москве».

В 1913 году историк становится директором частной гимназии и одновременно читает лекции в Московском обществе народных университетов. В середине 1915 года он переезжает в Красноярск, где активно начинает изучать историю Сибири, совмещая эти занятия с педагогической деятельностью в качестве учителя. В 1917 году Гневушев редактирует местную газету «Наш голос», работает над рукописью «Очерки по истории Сибири. Книга для чтения в школе и дома. Часть первая (XV–XVII)», дальнейшая судьба которой до сих пор неизвестна.

По докладам жандармов, Гневушев являлся серьезным партийным работником СД. В городе Красноярске он несколько раз присутствовал на нелегальных собраниях, разъясняя рабочим «точку зрения социал-демократии, в частности, известного партийного работника Мартова».

В 1919 году Гневушев опубликовал небольшой очерк «К вопросу об экономическом возрождении Сибири». В нем он акцентировал внимание читателей на том, что торговый, а не промышленный характер, свойственный сибирскому капиталу, непременно нужно принимать во внимание при решении вопроса о возрождении сибирской промышленности. Далее Гневушев предлагал как можно быстрее извлечь деньги из крестьянской среды, где они лежат без всякого производительного употребления, и направить их на развитие промышленности, чтобы не допустить дальнейшего падения курса рубля на внутреннем и внешнем рынках. Еще необходимо было быстрее ликвидировать товарный голод, который стал остро чувствоваться со времени начала войны с Германией. Однако, как полагал Гневушев, при существующих условиях получить нужное количество товаров, кроме как из-за границы, нельзя. Поэтому вот тут-то, писал историк, и выступает на первый план вопрос о возрождении сибирской промышленности.

Действительно, чтобы покупать что-нибудь за границей, развивал дальше свою мысль автор, необходимо было и со своей стороны что-нибудь туда продать, иначе торговый баланс может оказаться столь невыгодным для Сибири, что рубль совершенно потеряет всякую ценность и финансовое положение сибиряков от таких закупок, без соответственного вывоза, придет еще в большее расстройство. Некоторые финансисты выход из этого положения видели в привлечении крупного внешнего займа, при условии закупки на этот же заем иностранных товаров. В случае успеха эта мера привела бы к сравнительно быстрому наполнению рынка необходимыми товарами.