Бизерта. Последняя стоянка - Анастасия Ширинская

Письмо на хорошем французском языке, написанное элегантным женским почерком, приглашало меня в Германию, в семью фабриканта с двумя детьми: девочкой 16 лет и мальчиком 14 лет. К письму приложена фотография: большой дом посреди деревьев. Фотография черно-белая, но ясно чувствовалась зелень елок и ухоженного газона. Письмо было подписано: Маргрит Штюбген. Для меня открывалась дверь. Я не стала колебаться. Деньги на дорогу были, но самое трудное — получить паспорт. Русские беженцы в Тунисе никогда не имели Нансеновского паспорта. «Контроль сивиль» им выдавал подобие паспорта, а иногда просто два листочка. Я получила зеленоватую книжечку со словом «паспорт», написанном от руки на обложке. Как всегда, чтобы решить все административные сложности, понадобилось время и помощь друзей. Де Моркур знали хорошо «контролера сивиль» Виктора Мот. В течение всей жизни мне придется бороться со сложностями получения бумаг, паспортов и виз…

В ожидании визы мы готовились к отъезду. Ольга Аркадьевна Янцевич помогала маме шить и вышивать ночные рубашки, воздушное розовое платье. Все это было очень красиво. Зато серое пальто, синяя шляпа и ношеные коричневые туфли выглядели печально. Только теперь я отдаю себе в этом отчет!

Барышне в путешествии полагался туалетный несессер. Я об этом не думала, но преданный Коля Юров его не забыл. Он мне подарил красный чемоданчик полный пустых флаконов; мы не очень задумывались об их назначении. Я смогла уехать только в мае. Мама скрывала свое беспокойство. В 30-е годы воздушных сообщений с Европой еще не существовало. Переход на корабле из Бизерты в Марсель длился больше 24 часов. Маршрут Марсель — Страсбург — Эрфурт был с пересадками.

Из экономии я, конечно, путешествовала в 4-м классе, на палубе. Помню, что я покидала Бизерту во вторник, что меня провожало много друзей и что даже некоторые шли по молу, пока пароход выходил из канала. Только в открытом море я начала устраиваться. Взяв напрокат шезлонг и одеяло, я искала спокойный уголок, поближе к какой-нибудь семье. Увы! Вокруг меня были только демобилизованные молодые люди, возвращавшиеся во Францию. К моему счастью, один из них мне представился, назвав общих друзей. Чтобы я могла спокойно спать, он устроился у моих ног на палубе. Мне посчастливилось, что он ехал до Страсбурга. Он потерял два-три часа, чтобы посадить меня на поезд в Германию. Только в четверг, в 5 часов утра, я добралась до Эрфурта.

Есть имена, которые остаются дорогими на всю жизнь. При слове «Эрфурт» улыбка подымается из глубины души. Конечно, в то далекое серое утро, когда я спускалась на перрон, усталая и потерянная, я не могла улыбаться.

Меня ждали. Маргрит и Рудольф Штюбген с дочерью Иной. Мальчик Хатто еще спал дома… Мы подъехали к дому на большом черном автомобиле; крутой поворот налево при въезде в парк, и машина остановилась перед парадным входом с двумя массивными колоннами из серого камня. Цириак штрассе, тихая улица, вся в зелени и богатыми особняками, еще спала.

Переступая порог, я попадала в другой мир, в котором с давних пор жизнь протекала в комфортабельном богатстве. Мы пересекли большой зал со стенами, облицованными узорным деревом, и бильярдным столом, поднялись по широкой лестнице, покрытой зеленым ковром, на первый этаж, где на обширную центральную площадку выходили двери комнаты мадам Штюбген. Доведя меня до нашей с Иной комнаты, она посоветовала мне отдохнуть. Две кровати, ночной столик для каждой, шкаф и комод. Окно выходило на поляну. Я уснула мгновенно. Только за обедом, в половине второго, познакомилась я с другими членами семьи.

Хатто, высокий, спортивного сложения, с открытым лицом, но что-то еще ребяческое в манере держаться. Он подошел поздороваться и немного нерешительно сказал несколько слов по-французски. Ина, красивая девочка, очень большая для своих шестнадцати лет, казалась более решительной. «Ома Кох», мать мадам Штюбген, была тяжеловесная старая дама, которая активно участвовала в жизни семьи. Мне объяснили, что «Ома Ольга», мать мсье Штюбгена, которой собственно принадлежал дом, оставила за собой несколько комнат на первом этаже. Там она вела самостоятельную жизнь при помощи старой Лины, которая служила у нее сорок лет. При этом я узнала, что в молодости Лина служила у одного барона в Веймаре, к которому очень часто приходил композитор Лист. Лина очень хорошо готовила и особенно отличалась своими пирогами; мне пришлось есть те же пироги с вишнями, что и Листу! Хотя и кулинарная, но все же связь!

В столовую с тяжелой мебелью свет проникал из застекленного зимнего сада, в котором благодаря постоянно поддерживаемой температуре росли пальмы и тропические растения. Горничная в черном платье и белом переднике прислуживала за столом. Обед был простой и очень вкусный. Я узнала позже, что мадам Штюбген — прекрасная хозяйка. Как большинство немецких девушек, имеющих средства, она, закончив образование, прошла курсы хозяйственной школы, где училась с дочерью Вильгельма II.

Вечером мы пошли с визитом к «Оме Ольге». Как могли эти старые дамы быть всегда безупречно причесанными во всякое время дня, держаться прямо и достойно в неудобных черных платьях? Мадам Штюбген-старшая приняла нас любезно в своей строгой гостиной. Чтобы отметить мое прибытие, она предложила нам белое рейнское вино в хрустальных стаканах и открыла большую коробку шоколадных конфет.

* * *

Очень быстро я почувствовала, что принята в семью. Позже я узнала от Ины, что ее родители оценили, что с первого же дня я энергично взялась за обучение своих питомцев. Узнав за обедом, что у Ины на другой день письменная работа по-французски, я попыталась понять, что от нее требуется, и подготовить внимательную девочку — у меня уже был трехлетний опыт. А на следующий день она получила высший балл за работу на сослагательное наклонение, к общей радости и, вероятно, к успокоению мадам Штюбген. Это она настояла на моем приезде, хотя многие не советовали ей выписывать неизвестную русскую беженку.

Первый раз за многие годы я не была «завалена работой». Конечно, я помогала Ине и Хатто в занятиях, занималась с ними также и по математике, мы говорили вместе по-французски, но когда они были в лицее, у меня оставалось много свободного времени. Я выходила часто с мадам Штюбген, знакомилась с городом, коммерсантами, друзьями семьи. По средам и субботам мы ездили на рынок. Крестьяне выставляли продукты на большой площади, и здесь можно было найти все что угодно. Мсье Штюбген по дороге на фабрику оставлял нас на базаре, и автомобиль приезжал в назначенный час.

Эрфурт известен в Германии как «город цветов». Известен и за пределами Германии. Мадам Штюбген тщательно подбирала цветы: длинные стебли и яркие цвета к круглому столу в кабинете, маленькие нежные лепестки к столику в гостиной перед гобеленом. Она много занималась домом, так как три человека прислуги не могли со всем управиться. Старая Лина занималась только бабушкой Ольгой, но в то же время она знала все, что в доме происходит. Кухарка Эрна с улыбающимся и краснощеким лицом была еще слишком молода и неопытна. Хрупкая Эрмина, скромная горничная, не могла одна содержать в порядке большие парадные залы, затянутые шелком стены, персидские ковры, богемский хрусталь и растения зимнего сада. Шофер Оскар, который жил с семьей в кокетливом домике за большим домом, работал теперь на фабрике и ухаживал за садом. Требовалось много усилий, чтобы поддерживать прежний образ жизни. Прошло то время, когда Маргрит и Рудольф проводили сезон в Сан-Морице или Гаормине.

Германия прошла через тяжелые годы безработицы и инфляции, и фабрики еще сталкивались с, казалось бы, непреодолимыми трудностями. Мадам Штюбген часто разделяла со мной свои повседневные заботы, которые поглощали много времени и много энергии, но никогда не теряла она интерес к окружающему ее миру. И мир этот был бесконечно богат. Благодаря ей я научилась его видеть. Эту любовь к жизни она сумела передать своим детям. Мы проводили все свободное время вместе и всегда могли найти общие интересы. Начиная с понедельника, за обедом ставился вопрос, что мы предпримем в следующее воскресенье? Каждое предложение сообща обсуждалось, и когда выбор был сделан, мы готовились к поездке в течение недели. Воскресенье было для нас действительно праздничным днем. А как часто для многих этот долгожданный день тянется в беспредельной скуке!

Правда, леса Тюрингии — сказочная местность для пикников. Хатто с отцом ловили форель в ручьях или уходили охотиться. Мы оставались на солнце в траве, натираясь кремом, чтобы лучше загореть. Часто мы ездили в Веймар, в получасе от Эрфурта, и каждый раз я попадала под его очарование. Иногда мы ездили с Иной поездом. Мы уезжали на целый день, увозя из дома бутерброды, чтобы сэкономить карманные деньги на посещение нашей излюбленной кондитерской. Ее пирожные со взбитыми сливками были одной из привлекательнейших сторон нашей веймарской экспедиции, что не мешало нашим романтичным прогулкам в поисках XVIII столетия. В Веймаре не трудно себя чувствовать в окружении Карла-Августа, Гете и Шарлоты фон Штейн. Город жил еще в эпоху Гете, сто лет после его смерти. В его патрицианском доме, в дворцах принцев Сакс-Веймар живо чувствовались следы того блестящего умственного развития, которое сделало из скромного городка культурный центр Европы. Имена писателей, философов, музыкантов, самых известных ученых тесно связаны с историей маленького города. Прогулки, полные очарования, неожиданные встречи, иногда любопытные. «Hotel de l'Elephant»! Гостиница, которая видела столько знаменитостей! Откуда это название? Мы как-то спросили об этом швейцара. Говорят, что когда-то давно балаганы проходили здесь со слоном, который притягивал народ. В одном маленьком летнем дворце, вокруг которого только павлины бродили по аллеям, мы остановились однажды перед портретом во весь рост совсем молодой девушки, тоненькой и грациозной, Софии фон Ангальт-Цербтской, будущей Екатерины Великой. Но слава Веймара — это Гете, присутствие которого здесь во всем и навсегда.