Темные (сборник) - Владимир Кузнецов

Вот с этого непроизвольного движения все и началось. Крысеныш немедленно ухватился за палец обеими передними лапками и ловко взобрался на ладонь Людочки. Взобравшись же, пискнул, склонил набок мордочку и уставился своими черными бусинами прямо ей в глаза. Удивительное дело – взгляд этот показался Людочке не только совершенно осмысленным, но и как будто оценивающим. Во взгляде крысеныша не читалось испуга или вообще страха, напротив, он словно изучал новое для себя человеческое существо, внимательно всматривался и запоминал черты склонившегося над ним лица. Продолжалось таковое рассматривание всего несколько секунд, затем крысеныш зевнул, обнажив розовый ротик, снабженный покуда крошечными, но уже острыми зубками, свернулся клубком и заснул прямо на Людочкиной ладони.

Людочка оказалась в затруднительной ситуации: одно дело – уничтожить на месте преступления шныряющего где не положено вредителя и совсем другое – лишить жизни доверившееся тебе существо. Тем паче доверившееся столь бесхитростно и оттого еще более трогательно. При всех недостатках (они же – достоинства) женской природы на подобное вероломство Людочка способностей в себе не ощущала. Она отнесла крысенка в дом и с осторожностью, стараясь не нарушить младенческий сон, уложила в высокую шляпную коробку.

Дальнейшее – очевидно.

***

Юрий Карлович, доктор исторических наук, профессор, представитель плодовитого и разветвленного рода Медогоновых-Гозманидзе, являл собой тип законченного интеллигента в четвертом поколении. И диссидента – в третьем. Один из дедов Юрия Карловича боролся с царизмом, отец и мать – с коммунизмом. Некогда, в кровожадную хрущевско-брежневскую эпоху, оба родителя его состояли непременными членами всяких разных хельсинкских и инициативных групп, входили в состав всех возможных правозащитных фондов, комиссий и объединений. Изведали гонения, даже ссылку (не то в красноярское, не то в краснодарское захолустье) и мелочно-пристальный интерес компетентных органов. Правда, отсидок в мордовских и якутских лагерях не удостоились. Избежали и лап карательной психиатрии. Бог миловал. Ну так ведь и тогда далеко не каждый стремился довести меру собственных страданий до эдакой крайности. Единицы, подвижники и страстотерпцы. Уезжать Медогоновы-Гозманидзе не хотели, хотя и были такие предложения (или, скорее, настоятельные рекомендации) от властей предержащих. Покинули они постылое отечество лишь после девяносто первого года. Сейчас оба жили в Северной Америке: отец – в Лос-Анджелесе, мать – в Торонто.

Сын, натурально, пошел по стопам предков. Вот только времена изменились. Чересчур вегетарианские настали времена. Политические преследования инакомыслящих сделались до обидного редки. Самиздат превратился в смешное ретро, интересное разве букинистам. Литературу распространяй какую душе угодно. Правительство не хает только ленивый. И что? И ничего. Это особенно раздражало Юрия Карловича. Ибо для любого мыслящего человека было очевидно – режим-то не поменялся, кровавый, насквозь прогнивший антидемократический режим. А репрессии? Где они? Какие-то выборочные, несерьезные, малахольные даже репрессии. И как тут, скажите на милость, не возненавидеть родные осины? Как не затосковать по героическим временам глобального противостояния систем и мировоззрений?

Нет, Юрий Карлович, конечно, не сдавался, боролся… Ну не то чтобы боролся, но в СМИ по крайней выступал и высказывался охотно и регулярно. Со всей бескомпромиссностью. Дабы оставаться рукопожатным в кругах людей честных и демократически настроенных. Любил порассуждать о «фантомных имперских болях», тотальной лжи на правительственных телеканалах и продажности официальной прессы. Ну и вполне естественно, будучи историком, основной упор делал он на обнародовании и развенчании извечно-захватнической, мракобесно-имперской политики любимого отечества. Ясно ведь, что применительно к России даже и патриотизм – есть явление сугубо отрицательное, вредное и абсолютно неприемлемое, не что иное, как тупая агрессия, лапотное тщеславие. Сплошной барабанный бой.

По жизни, среди друзей и знакомых, Юрий Карлович тоже слыл вполне симпатичным человеком. Не красавец, но бонвиван, жизнелюб, жуир и большой ценитель удовольствий, в том числе и женщин. Женщины, со своей стороны, не оставались равнодушны к импозантному профессору. То есть буквально липли. Вот и Людочка как-то прилипла. Встретила его на курорте в Южной Италии и прилипла. А после, обладая решительным и твердым характером, спешно женила на себе годящегося ей в отцы ученого мужа. Но едва миновал медовый месяц, как новобрачная, увы, совершенно охладела к избраннику своего сердца. Выяснилось, что профессор – непримиримый, кристально честный и неизменно последовательный в борьбе за либеральные ценности – в личных отношениях предпочитает придерживаться несколько иных, точнее, прямо противоположных принципов.

Но что того неприятнее – профессор оказался жутко ревнив. Учитывая, что сам он не слишком обременял себя правилами морали, был даже слегка безалаберен в быту, это могло показаться странным. Тем не менее подобное сочетание отнюдь не редкость. При развитом (если не гипертрофированном) собственническом инстинкте Юрий Карлович полагал к тому же, что ответственность за поддержание домашнего уюта и упрочение семейного благополучия целиком лежит на плечах супруги. Искать радостей на стороне – не женское дело, но полностью мужская прерогатива. Людочка не разделяла взгляды мужа, и атмосфера в доме равномерно накалялась, периодически доходя, как водится, до точки кипения. Впрочем, обыкновенно зачинщицей скандалов и истерик становилась сама Людочка. Так сказать, задавала тон. Ибо Юрий Карлович в любой ситуации старался себя блюсти, сохраняя холодную вежливость и язвительную учтивость среди всех домашних бурь. Понятное дело, такое поведение лишь распаляло гнев Людочки и в конечном итоге усугубляло растущее обоюдное отчуждение.

Не следует думать, будто Людочка обладала депрессивным или мнительно-тревожным характером. Совсем нет. Но много ли уравновешенных особ женского пола встречали вы на своем веку? Автору, по крайней мере, нечем похвастаться в этом смысле. Вместе с тем Людочка уважала порядок. Даже любила. Законы, нормы, запреты и ограничения (особенно – запреты и ограничения!) – суть костяк, становой хребет любого общества. Если, разумеется, речь идет о правильном обществе. На всю жизнь запомнила она слова отца, сказанные ей в детстве: «Убери из самого занюханного и законопослушного городишки органы правопорядка, детка, и увидишь – через день каждый станет плевать и мусорить на улицах, а через два – воцарятся хаос и смертоубийство». Отец был прав. Некогда он принадлежал к верхушке партийно-хозяйственной номенклатуры, руководил крупной добывающей отраслью, а значит, сам устанавливал правила. Хотя бы в этой отдельно взятой отрасли.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});