Буревестник - Петру Думитриу

Радостное настроение прочно установилось у господина Зарифу. Он заметно помолодел, часто шутил, хлопал по плечу сослуживцев, которые были намного моложе его, и грозился, что будет с ними бороться и непременно одолеет, — словом, стал неузнаваем. Сослуживцы смеялись его шуткам, шутили сами:

— Ну, дядя Тасули, как ваша вторая молодость?

— Хорошо, очень хорошо! — радостно хихикал будущий директор, председатель правления и владелец экспортно-импортного общества, пароходства и морского транспортного агентства.

Еще бы: эти глупцы, мелкие конторские служащие в Констанце, и понятия не имели, что под скромной личиной старичка в изношенном костюмчике и черных атласных нарукавниках скрывается великий Атанасиос Зарифу!

Анджелика, между тем, незаметно выходила по вечерам из дому и встречалась под венецианским фонарем с молодым человеком, у которого волосы были гладко зачесаны на висках и собраны на макушке в виде кудрявого гребня, а штаны отличались необычайной узостью. Этот юноша ходил раскачиваясь, словно на каждом плече у него висело по сто килограммов, хотя плечи эти казались худыми и костлявыми.

— Ты давно меня ждешь? — спрашивала Анджелика с дразнящей улыбкой, смотря на него из-под полуопущенных век.

— Ничуть! Я только что пришел… — отвечал юноша, которому было никак не более двадцати лет. — А вот за то, что ты нарочно опаздываешь, я сейчас вклею тебе такую пощечину, что ты так и будешь гулять с перекошенной физиономией! Мне некогда возиться с девчонками, я занят!

— Ерунда! — шептала Анджелика. — Чем ты занят? Собираешься открыть фабрику табачного дыма?

— Эге! Были бы денежки… Достал бы я себе грузовичок, что надо. Знаешь, дурочка, сколько сейчас зашибают те, у кого есть грузовик? Карманы у них от тысячелеек отвисают, девать некуда, ей-богу!

— Вот жалко, что у тебя нет денег! — лепетала Анджелика, крепко сжимая жилистую, мускулистую руку юноши.

Он только вздыхал:

— Не горюй, раздобуду… Вот возьму да и ограблю «Гастроном», когда они вечером считают кассу…

— А если бы у тебя были деньги, ты взял бы меня в Бухарест? — допытывалась Анджелика, даря юношу особенно значительным взглядом.

— Так и быть, взял бы, — соглашался он с видом покровителя, хотя наверное знал, что денег у него никогда не будет. — Одел бы тебя, как куколку, в магазине «Ромарта», водил бы по ресторанам, по кино… Вот пожили бы!..

Он вздыхал, она больше молчала, только раз как-то спросила:

— А сколько тебе нужно?

— Хотя бы тыщенку — чтобы хватило до Бухареста. А там я уж знаю, что делать.

Анджелика больше с ним об этом не заговаривала, только напряженно думала, где бы ей достать тысячу лей: «Загнать разве что-нибудь из дому?» Но она никак не могла придумать, какую бы вещь из их дома можно было бы продать за тысячу лей.

XXXIII

Первый секретарь областного комитета партии был раньше моряком, много повидавшим на своем веку и хорошо знавшим людей. У него были густые брови, крупный нос и толстые, мясистые губы. Его умные карие глаза изучали сидевшего перед ним Адама. Второй секретарь, бывший шахтер, сидел в кресле по ту сторону стола и тоже смотрел на Адама. Адам, с вытянувшимся от бессонных ночей лицом, был мрачен.

— Что это вы так похудели? — спросил первый секретарь.

Адам пожал плечами:

— Не знаю… — проговорил он неохотно.

Второй секретарь рассмеялся:

— Тоскует по морю…

— Вот что, товарищ Жора, — начал первый секретарь. — Мы говорили о вас и пришли к заключению, что вам следует продолжать работу на «Октябрьской звезде».

Адам просиял. Его сердце забилось быстрее:

— И в рыболовной флотилии, — прибавил он торопливо.

Второй секретарь снова рассмеялся:

— Ишь он какой! Дай ему палец, а он хочет всю руку отхватить!

Первый секретарь испытующе посмотрел на Адама:

— Причем тут рыболовная флотилия?

— Пароход и флотилия неотделимы друг от друга, товарищ первый секретарь, — сказал Адам и принялся объяснять свою точку зрения.

Его терпеливо выслушали, после чего первый секретарь продолжал:

— Тут в первую очередь встает вопрос о вашей ответственности, товарищ Жора. Вы понимаете, какое доверие оказывает вам партия? Товарищ, — он назвал второго секретаря, — сказал мне, что вы очень стремитесь вернуться на эту работу, и мы это одобряем. Когда человек увлечен своей работой, он исполняет ее хорошо. Я слышал, что вы обещаете прекрасные результаты. Это тоже очень хорошо. Но подумайте и об ответственности. При малейшей ошибке с вашей стороны, люди скажут: «Мы обратились в обком за помощью, а они навязали нам этого инструктора». Понимаете? В каждой вашей ошибке будут винить нас. Ну, отправляйтесь! Желаю успеха!

Он крепко пожал руку Адаму. Второй секретарь вышел вместе с ним в коридор.

— Смотрите, чтобы мы больше не слышали о личных счетах! — сказал он, провожая Адама.

Тот остановился:

— Даже если Прикоп Данилов окажется бандитом? — спросил он, поворачиваясь.

— Бросьте вы эти глупости! — проворчал бывший шахтер. — Поступайте, как вас учит партия и чтобы никакие личные соображения — ни ненависть, ни дружба — не влияли на ваши решения. Это все, что я хотел вам сказать.

— Так я и собираюсь поступать, — сердито ответил Адам.

* * *

Вернувшись на пароход, Адам почувствовал, что Николау, боцман Мариникэ, Продан, капитан и многие другие довольны его появлением. Прециосу тоже встретил его дружелюбно. И даже Прикоп. Раз, после обеда, в самую жару, когда на палубе не было никакого движения и лишь внизу, на заводе, непрерывно стучали машины, закрывавшие консервные банки, Прикоп отвел Адама в тень, посадил на люк, сел рядом с ним и начал:

— Я давно собираюсь с тобой поговорить. Слушай, Адам, до каких пор мы будем официально называть друг друга «товарищ». Ведь мы знаем друг друга с детства. Верно?

— Верно, — подтвердил Адам. — Мы знаем друг друга с детства.

Его неприятно поразила эта дружеская откровенность Прикопа. Адам не верил ему и не мог верить: «Мы знаем друг друга с детства, — мысленно повторял он. — Еще бы!»

— Давай забудем то, что было. Не смотри на меня, как на сына Евтея Данилова. Я с ними порвал. С этим покончено. Но ты с самого начала на меня косишься. Почему? Я тебе ничего плохого не сделал. Разве я против того, чтобы ты нам помогал? Помоги, брат, спасибо скажем. В нашей работе, конечно, есть недостатки. Мы не боги. Не ошибается только тот, кто ничего не делает.

— Я вижу, что вы себя особенно не утруждаете, а из ошибок не вылезаете, — сухо заметил Адам.

— Опять начинаешь… Видишь какой ты? Я с тобой по-хорошему сговориться хочу, а ты опять за свое.

— Я вовсе не намерен с тобой сговариваться, — сказал Адам, вставая. — Мне хочется, чтобы партийная работа шла хорошо, больше ничего.

Он повернулся и ушел.

После этого разговора Адам проводил большую часть времени не на пароходе, а с рыбаками, на промысле. Свободные от вахты матросы или работницы рыбоконсервного завода, стоявшие в часы отдыха на палубе и смотревшие, облокотившись на планшир, как подходят куттеры с рыбой, часто видели на одном из них высокого, босого, голого по пояс, загорелого человека в серых парусиновых штанах. Адам — это был он — обычно сидел на палубе куттера, положив руки на колени, и ждал, пока куттер пришвартуется к пароходу, потом брал свои резиновые сапоги и стеганую куртку и карабкался по штормтрапу на борт. Он был так похож на рыбака, что никто не обращал на него внимания.

Один только Прикоп Данилов постоянно за ним следил. Он был неспокоен, хотя вначале и не отдавал себе отчета в подкравшемся к нему страхе, полагая, что волноваться из-за Адама не стоит, что они скоро от него отделаются. Но обком неожиданно вернул его на пароход. Это было первое, что напугало Прикопа, как бывает, когда идешь ночью по хорошей, ровной дороге и вдруг ступишь в яму. Он потерял уверенность и в себе и в этой дороге. Но разве что-нибудь произошло? Разве что-нибудь изменилось? На дороге, по которой он до сих пор так уверенно шагал, вдруг оказалось множество скрытых, предполагаемых опасностей. Много бессонных ночей провел Прикоп, думая об Адаме, о том, что должно было делаться у него на душе, о том, что произошло десять с лишним лет тому назад и от этих мыслей им овладевал страх. «Зачем я тогда это сделал?» — спрашивал он себя, но тут же спохватывался и заставлял молчать просыпавшуюся совесть. Важно было отделаться от неудобного инструктора и как можно скорее. Иначе ему, Прикопу, будет угрожать серьезная опасность. Слишком уж этот Адам Жора терпелив, слишком уж он ко всему присматривается и прислушивается, слишком уж внимательно за всем наблюдает, изучая, как работает на судне первичная организация. А Прикоп с Прециосу никогда не вели настоящей политической работы, да и не могли ее вести, хотя знали, что такого рода работа от них требуется, что именно они должны были руководить людьми, толкать их вперед, мобилизовать, воодушевлять. Но руководить они не умели, а умели только властвовать посредством страха и угроз, что, как известно, предполагает свойства, ничего общего не имеющие с действительным руководством. «А что, если с нас потребуют отчета? — мелькнуло в голове у Прикопа, — что, если нас попросят освободить занимаемые нами места?» Ведь для них, привыкших управлять при помощи грубого, наглого запугивания, это было бы не только унизительно, но и опасно.