Женщины на российском престоле - Евгений Анисимов

Царских дочерей начали обучать грамоте довольно рано. Уже в 1712 году Петр писал Елизавете и Анне записки, впрочем, без особой надежды на ответ. А вот в 1717 году переписка уже шла вовсю. Екатерина, которая была с Петром за границей, просила Анну «для Бога потщиться: писать хорошенько, чтоб похвалить за оное можно и вам послать в презент прилежания вашего гостинцы, на что б смотря, и маленькая сестричка также тщилась заслужить гостинцы». И вскоре, действительно, младшая заслужила гостинец! В начале 1718 года Елизавета получила от отца письмо: «Лизетка, друг мой, здравствуй! Благодарю вас за ваши письма, дай Боже вас в радости видеть. Большова мужика, своего братца (царевичу Петру Петровичу было чуть больше двух лет. – Е. А.)за меня поцелуй».

Совершеннолетней, то есть пригодной к браку, Елизавету признали 9 сентября 1721 года, когда ей не исполнилось еще и двенадцати. На торжественной церемонии Петр срезал с платья дочери маленькие белые крылышки, и начался новый этап ее жизни – она стала невестой на выданье. К этому царевен готовили чуть ли не с пеленок. С 1716–1717 годов кроме привычных мамок и нянек в окружении царевен появляется француз – учитель танцев. Графиня М. Маньяни и учитель Глюк преподают девочкам итальянский, немецкий и французский, последний взрослая Елизавета знала в совершенстве. В итоге дочери Петра умели читать, писать, бегло говорить на нескольких языках, разбираться в музыке, танцевать, одеться к лицу, знали этикет. А что еще нужно, чтобы, имея такую ослепительную красоту, стать французской королевой?

Именно такую судьбу готовил средней дочери (к этому времени родилась еще Наталия) Петр. В 1721 году он писал русскому посланнику во Франции князю В. Л. Долгорукому, что, будучи в Париже в 1719 году, он говорил матери короля Людовика XV «о сватанье за короля из наших дочерей, а особливо за середнею, понеже равно летна ему (Луи родился в 1710 году. – Е. А.), но пространно, за скорым отъездом, не говорили, которое дело ныне вам вручаем, чтоб, сколько возможность допустит, производили». Поручение царя оказалось для Долгорукого тяжелым и, в сущности, невыполнимым – Версаль не был в восторге от предложенной партии с дочерью прачки, рожденной, к тому же, до брака царя. Французы отговаривались юностью короля, а когда Петр Великий в 1725 году умер, с мнением его преемницы Екатерины I уже и вовсе не считались, женили Людовика на дочери когда-то свергнутого русскими войсками польского экс-короля Станислава Лещинского – Марии, и тем самым поставили точку в русско-французских брачных переговорах. Так и не суждено было Елизавете стать женой развратного Людовика XV и свекровью Марии-Антуанетты. Впрочем, ее судьба еще долго была неопределенна.

Наслаждение жизнью

Умирая в мае 1727 года, мать Елизаветы – императрица Екатерина I – завещала дочери выйти замуж за Карла Августа, младшего брата ее зятя – герцога Голштинского, мужа Анны Петровны. Карл Август – симпатичный, приветливый юноша – к тому времени уже приехал в Россию и ходил в женихах Елизаветы. Но, к несчастью, летом 1727 года он неожиданно заболел и умер. Впоследствии, в 1744 году императрица Елизавета расплакалась, увидев мать будущей Екатерины II, Иоганну-Елизавету, – так удивительно похожа была она, младшая сестра Карла Августа, на покойного жениха цесаревны.

Впрочем, тогда цесаревна-невеста печалилась недолго, она стала первой звездой двора юного императора Петра II, осенью 1727 года освободившегося от власти Меншикова и вкусившего наконец-то свободу самодержца. Но мальчик-император, сын погибшего в застенке Петропавловской крепости царевича Алексея, не мог самостоятельно управлять страной. Он оказался под сильным влиянием своего фаворита – девятнадцатилетнего князя Ивана Долгорукого – и всей большой семьи князей Долгоруких, которые стремились укрепиться у власти. С этой целью они потакали всем прихотям императора, всячески ублажали и развлекали его. Главной целью и смыслом жизни Петра II стала охота. После переезда двора в Москву в начале 1728 года Петр и князь Иван Долгорукий неделями пропадали в богатых дичью подмосковных лесах. Кроме того, князь Иван, прослывший в обществе человеком разгульного нрава, большим любителем дамского пола, втянул своего царственного приятеля в развлечения «золотой молодежи». В характере императора рано проявились малоприятные черты, которые обещали России правителя самовлюбленного, черствого и далекого от учения и труда. «Он очень высокий и крупный для своего возраста… – писала леди Рондо, – у него белая кожа, но он очень загорел на охоте, черты его лица хороши, но взгляд тяжел и, хотя император юн и красив, в нем нет ничего привлекательного или приятного». О жестоком сердце, посредственном уме, упрямстве Петра, его склонности к безделью и развлечениям, нежелании учиться писали и многие другие иностранные наблюдатели.

В конце 1727 года разнесся слух о романе императора и его красавицы тетушки. Действительно, для сплетен были основания: восемнадцатилетняя Елизавета не была пуританкой, а двенадцатилетний император не по годам был росл, крепок и в компании князя Ивана Долгорукого уже многое познал от древа греха. Петр и Елизавета стали на какое-то время неразлучны. У них нашлось много общего – оба были изрядными прожигателями жизни и без ума любили развлечения: праздники, поездки, танцы, охоту. Испанский посланник герцог де Лириа писал в Мадрид: «Русские боятся большой власти, которую имеет над царем принцесса Елизавета: ум, красота и честолюбие ее пугают всех…» У меня нет никакого желания разнюхивать, как далеко зашла нежная семейная дружба тетки и племянника. Пусть Петр и Елизавета останутся в нашей памяти такими, какими их увидел художник Валентин Серов: два изящных наездника на великолепных конях летят по осеннему полю, и юноша-император догоняет и не может догнать ускользающую от него красавицу с манящей улыбкой на устах…

Впрочем, дружба эта продолжилась недолго, и вскоре рядом с цесаревной по полям Подмосковья уже скакали другие спутники. В эти годы Елизавета была особенно беспечна и весела – жизнь, с ее кажущейся в молодости бесконечной вереницей лет, лежала перед нею. Она очень рано поняла значение своей божественной красоты, ее завораживающее воздействие на мужчин и стала истинной и преданной дочерью своего гедонического века, века наслаждений и удовольствий. Нега веселья и праздности поглотила Елизавету с головой. Об уровне интересов цесаревны и ее окружения выразительно говорит письмо ее ближайшей подруги, Мавры Шепелевой, из Киля, куда та поехала вместе с Анной Петровной: «Матушка-царевна, как принц Орьдов хорош!

Истинно, я не думала, чтоб он так хорош был, как мы видим: ростом так велик, как Бутурлин, и так тонок, глаза такия, как у вас цветом и так велики, ресницы черния, брови темнорусия… румянец алой всегда на щеках, зубы белы и хараши, губи всегда алы и хараши, речь и смех – как у покойника Бишова, асанка паходит на государеву (то есть Петра II. – Е. А.) асанку, ноги тонки, потому что молат; девятнадцать лет, воласы свои носит и воласы по поес… Еще ж данашу: купила я табакерку, и персона в ней пахожа на вашо высочество, как вы нагия».

В этом письме упомянут Александр Борисович Бутурлин. Этот красавец исполинского роста был камергером двора Елизаветы и ее любовником. Верховники – члены Верховного тайного совета, управлявшие страной при малолетнем императоре, – внимательно следили за поведением Елизаветы и, устрашенные слухами о кутежах цесаревны и ее камергера в подмосковном владении Елизаветы – Александровской слободе, нашли предлог отправить Бутурлина подальше от Москвы, в армию, на Украину. Впрочем, увлеченная прожиганием жизни, Елизавета легко перенесла разлуку с Бутурлиным – на его месте уже был другой.

Весной 1728 года Елизавета потеряла самого близкого ей человека – из Киля было получено известие о смерти ее сестры Анны. Судьба старшей дочери Петра Великого сложилась трагически. В 1725 году согласно воле покойного отца она была выдана за герцога Голштинского Карла Фридриха, причем Петр долго колебался, решая, какую из двух дочерей – Елизавету или Анну – оторвать от себя. В этом смысле судьба Анны могла вполне стать судьбой Елизаветы и наоборот. В столице Голштинии, куда ей пришлось отправиться с мужем летом 1727 года, среди чужих людей, дочь Петра Великого чувствовала себя одиноко, да и муж оказался недостоин такого сокровища, каким, по единодушному мнению современников, была Анна. Герцог был пьяница, распутник и гуляка. Письма Анны к сестре, Петру II полны тоски, слез и жалоб. Но изменить ничего уже было невозможно: Анна была беременна. Осенью 1727 года Мавра Шепелева писала Елизавете, что в кильском дворце шьют рубашонки и пеленки и что у Анны «в брюхе что-то ворошится».

В феврале 1728 года герцогиня родила мальчика, которого назвали Карлом Петером Ульрихом. Вскоре у Анны открылась скоротечная чахотка, и она умерла, завещав похоронить себя в Петербурге, возле родителей. Думаю, что Анне, так нежно относившейся к младшей сестричке, хотелось, чтобы та приехала на похороны – ведь все детство и юность они были неразлучны. Но ее тело доставили в Петербург только осенью, а осень – время охоты, и Елизавета не нашла двух-трех дней, чтобы домчаться до столицы и поклониться праху близкого человека. То, что она в то время была здорова, мы знаем точно.