Переворот.ru (СИ) - Маркеев Олег Георгиевич

— И что ты по сему поводу думаешь, Андрей Ильич? — спросил Игнатий Леонидович.

— Если о репортаже, то странно, что так резво дали в эфир.

— Об этой странности я покумекаю на досуге. Равно над тем, кому был выгоден «слив» информации. Так элегантно, черт возьми, проведённый. Сейчас я хочу услышать, как это вышло, что ты, Андрей Ильич, так подставился под этот «слив»?

— Чисто случайно. Токарев неоднократно писал о военной психотронике, я решил снять с него кое-какую информацию. Уж больно Коркин блудливо себя вёл. Что-то у него не чисто. А информации, чтобы прижать, у меня маловато. Вот и решил разжиться. Кстати, о конторе Коркина Токарев тоже писал.

— О лаборатории?

— Нет, о концерне, что её «крышует» и кормит. Статью мне Сергей из компьютера вытащил. У него такого добра навалом.

Игнатий Леонидович покивал головой.

— Логично… Но, тем не менее, странно. На подставу не похоже, но тем не менее — подстава. Как магнитом тебя сюда притянуло. Не раньше и не позже. И главное — точно по теме. — Он хлопнул себя по колену. — Эх, нам бы в сторонке от этого дерьма держаться. А тут мы прямо в кучу угодили! — Игнатий Леонидович ткнул пальцем за спину. — Видал, сколько героев борьбы с терроризмом понаехало!

Все переулочки за почтамтом были плотно забиты служебными машинами. Странно, но пассажиры из салонов не выходили. Все делали вид, что не замечают друг друга.

— Пусть облизываются, мы своего куска не отдадим! — неожиданно окрысился Игнатий Леонидович. — Правильно я разумею, Андрей Ильич?

Злобин счёл правильным промолчать.

Игнатий Леонидович пожевал нижнюю губу. Промычал что-то нечленораздельное себе под нос.

— Вот что мы сделаем, Андрей Ильич. На труп и его показания бросим Карпова, это я с Генеральным уже согласовал. А ты, друг мой, в рамках служебных полномочий поезжай-ка в Останкинский околоток. Сними показания по факту задержания той гражданки с динамитом. Что там за «учения» были, очень хочется знать.

— Здраво. Это единственное место, которое ещё не успели зачистить.

Игнатий Леонидович повернулся лицом к Злобину. Побуравил его взглядом.

— Очень рад, что ты тоже здраво мыслишь, — не тая иронии, произнёс Игнатий Леонидович.

— С таким шефом грех тупым быть.

— Не льсти, не умеешь, — Игнатий Леонидович усмехнулся. — Знаешь, какую кличку тебе менты прилепили? «Двое суток». За то, что ты, как только в Москве объявился, за двое суток районного прокурора на нары отправил.[39] А сейчас ятебе даю ровно пятнадцать часов. И не секундой больше, Андрей Ильич! Завтра в десять утра я должен не умозрительно, а совершенно точно представлять, кто стоит за этими «учениями».

— Домой можно заехать?

— Не рекомендую. Но охрану вокруг твоего дома я выставлю. За семью не беспокойся. Будет нужно, увезём в надёжное место.

Злобин нахмурился.

Он вполне отдавал себе отчёт в степени опасности ситуации. У Игнатия Леонидовича, оказалось, своё видение. Игра шла на такие ставки, что жизнь близких могла стать фишкой, брошенной на зелёное сукно.

«Сколько ещё виновных и неповинных перемелет в фарш эта чёртова рулетка, пока шарик не ляжет в лунку, и кто-то не отгребёт главный куш, — подумал Злобин. И добавил, в сердцах: — И когда вы, нехристи, передохните!»

* * *

Мёртвая петля

«Д» — 1

19:25 (в.м.)

Волкодав

Семейная жизнь Громова вошла в ту тяжёлую фазу, когда, чем реже появляешься дома, тем лучше себя чувствуешь. Опасность состояла в том, что, чем реже стресс, тем больше тоскуешь по тому, что было, или что могло быть. И вместо того, чтобы уйти и не вернуться, возвращаешься, чтобы снова уйти.

Громов понимал, что попал в замкнутый круг, но разорвать его не было сил. И все потому, что круг этот был образован из сцепленных рук близких и, несмотря ни на что, дорогих ему людей. Родители и младшая сестра — круг первый. Ноша на всю жизнь. Второй круг — дочка, жена и её родня. Это ярмо тоже будешь нести, пока ноги волочишь. Если не освободят от тягловой повинности ввиду появления нового тяжеловоза.

В глубине души Громов был согласен тащить на себе все и всех, лишь бы его успехам радовались как своим собственным. Но очень скоро выяснилось, что его успехи есть лишь средства решения чужих проблем. Средств вечно не хватало, а проблемы росли, как грибы в Чернобыле.

Иногда Громов чувствовал себя боевым верблюдом, которого, наплевав на верблюжьи виды на жизнь, гонит гордый и амбициозный наездник.

Лена высыпала в кипящую воду полпачки пельменей.

— Ты очень голодный?

— Если честно, как собака.

Лена посолила воду. Сунула остатки пельменей в холодильник.

— Я была у папы. Врач говорит, нужна операция. Без кардиостимулятора он и года не протянет.

Громов закатил глаза к потолку.

— Ленчик, ему как ветерану органов полагается бесплатная операция.

— Вова, у нас морге из шланга тебя фиг бесплатно помоют! У моего отца прогрессирует болезнь, а ты ничем помочь не хочешь.

Ложка со свистом полетела в раковину. Лена развернулась, скрестила руки на груди.

— Громов, ну когда ты начнёшь жить, как человек! Почему все должны из-за тебя страдать.

Громов взял нож, тщательно контролируя пальцы, чтобы не дрожали, намазал маслом ломтик хлеба. Сжевал, запил остывшим чаем.

— Начнём с того, Леночка, что у твоего папы «птичья болезнь». «Перепил» называется. Эту проблему я не создавал, но, почему-то решать обязан. А твоя мамочка ему бухло в больницу таскает, как Наина Ельцину. Логику в этом видишь? Лично я — нет.

— Вот ты ни черта и не делаешь!

— Если бы не делал, Демидыч не протянул бы три года после инсульта. Однако, выкарабкался.

— А ты в больнице дежурил?! — взвизгнула Лена.

— Я в ментовке дежурил. И после дежурства пахал на личном энтузиазме. И в Чечню напросился. Не ради «конституции и правопорядка». А чисто за деньги.

Пена вывалилась из кастрюли, шипящим плевками заляпала плиту.

Лена, чертыхаясь, загремела посудой.

Громов посмотрел на её фигурку, скупо прикрытую халатиком. И отвёл глаза. После родов Ленка не стала догонять в габаритах маму, чего втайне боялся Громов. Фигурка быстро обрела привычные вытянутые девчоночьи линии. Правда, характер вдруг резко пошёл по материнской линии. Ленка из весёлой обаяшки, неукротимо превращалась в милую стервочку с перспективой через десяток лет стать причиной инсульта или провокатором бытового убийства.

Пельмени плюхнулись в тарелку.

— Мама переезжает к нам, — объявила Лена.

Громов чуть не выронил вилку.

— Не понял?

— А что тут не понятного? — Лена поставил тарелку перед Громовым. — Папа всю зиму пролежит в госпитале, весной мы отвезём его на дачу.

— Угу, где мне опять лопату гнуть.

— На тебе пахать можно, Гром. Конь с яйцами… И жрёшь за десятерых. Короче, мы решили, квартиру мама сдаст, а сама переберётся к нам. Заодно за Дашкой присмотрит.

— А ты?

— Я пойду работать.

Громов подцепил разварившийся пельмень. Выдержал паузу.

— Не страшно так резко начинать? Ты же, как с третьего курса в декрет ушла, так исключительно семейно-строительным бизнесом занималась.

Лена захлебнулась от возмущения. Громов сунул в рот пельмень, морщась, стал жевать.

— У-у-у… У нас дознавателей недобор, — прошамкал он. — С твоими тремя курсами возьмут на «ура». Хоть завтра могу устроить.

Лена сверкнула глазами. Закинула ногу на ногу. Обнаружила на лодыжке белую крапинку теста. Стала показательно медленно отскребать ноготком. Ногти у неё были идеальной формы, как ножки и все прочее. Знала это. И знала, на что купился Громов.

— Громчик, я даже с красным дипломом к вам не пошла бы. Да и не актуально сейчас юристом быть. Прошла мода.