Правда о «Зените» - Игорь Рабинер

Мы вели борьбу с нецензурной лексикой. Дошло до того, что я штрафовал игроков за матерные слова, брали по сто долларов. В конце концов Мутко приехал на базу с дочкой и вздохнул с облегчением: "Ну наконец-то! Наступили времена, когда можно приезжать с семьей на тренировки!"».

Бышовец делал благое дело, приобщая футболистов к литературе, театру, живописи, отучая от нецензурщины. Не все в силу уровня своего развития это ценили, но наверняка есть немало игроков, которые спустя годы готовы сказать ему за это «спасибо».

И все же, открывая для них новый мир, Анатолий Федорович, мне кажется, делал это и для себя. На мысль об этом меня навел разговор с врачом-психофизиологом Виктором Неверовым. Он рассуждал о капитане сборной России Сергее Семаке:

— Есть известная альтернатива — быть или казаться. В молодежных коллективах зачастую понятие «казаться» преобладает. Настоящего мужика отличает именно установка на «быть». Таков Семак. Для него важнее то, что есть на самом деле, а не то, что кто-то о нем подумает или скажет. Этот стержень, который отличает его от многих, как раз и привлекает людей. Любой его поступок не надо трактовать — он ясен и понятен.

Бышовец по характеру — во многом противоположность Семаку. Каждое слово и поступок Анатолия Федоровича надо трактовать, и сделать это зачастую непросто. В его фразах заложены двойные подтексты, недоступные для понимания простых людей, каковыми в большинстве своем являются футболисты.

В альтернативе «быть или казаться» для Бышовца, может, не приоритетное, но очень важное значение имеет второй вариант. Ему хочется не только просвещать игроков, но и чтобы о нем говорили как об интеллектуале и просветителе. В своих интервью он нередко ссылается на известных людей, которые о нем говорили что-то комплиментарное, — и это намек на ту же черту.

Впрочем, «казаться» — тоже своего рода мотивация. И если она служит хорошим делам — то почему бы и нет?

* * *

Как и везде, в Питере доброго мнения о Бышовце далеко не все. Врагов он в достатке плодил везде и всегда. В своей книге Бышовец пишет:

«Перед тем как принять "Зенит", я попытался найти контакт с Сергеем Дмитриевым, которого знал раньше. "Сереж, Денис Зубко уходит, скажи на правах старшего, чтобы остался. Будут другие условия, перспективы…" Но Зубко ушел. Пришлось уйти и Дмитриеву, поскольку после пары эпизодов я понял, что этот игрок — мне не помощник. Сергей восстанавливался после травмы, ему предстояло тяжело входить в сезон, и однажды на тренировке он грубо ответил тренеру Бурчалкину, который сделал ему замечание. Дескать, я сам знаю, как себя готовить! Что ж, пришлось ему предоставить возможность готовиться самому. Но уже в другой команде».

Дмитриев трактует взаимоотношения с Бышовцем иначе:

— При Морозове и Садырине у нас стукачей не было. А вот Бышовец специально подбирал молодых игроков и прямо им говорил: хотите играть — докладывайте обо всем, что происходит в команде. Когда он пришел в «Зенит», сказал Вале Егунову, что тот должен рассказывать все, что Дмитриев говорит о Бышовце. Егунов тут же пришел ко мне. Я ответил: «Говори ему, что Дмитриев все время называет Анатолия Федоровича великим специалистом».

В свое время у нас с Бышовцем был серьезный конфликт в «Динамо». Поэтому, когда Мутко позвонил мне и сказал, кто будет тренером «Зенита», я схватился за голову. И вдруг — звонок Бышовца: «Сережа, помоги разобраться — здесь столько подводных течений!» Каюсь, принял его слова за чистую монету — думал, может, человек оказался выше того, что было раньше. Я рассудил так, потому что привык к Садырину — вспыльчивому, но не державшему зла. Тут оказалось по-другому.

При первой же возможности он меня из команды выгнал. Это в его стиле: сначала попользоваться, а потом вышвырнуть. Он увидел: в команде у меня слишком большой авторитет, и в городе тоже. И подумал: а вдруг у меня не попрет, и Дмитриев меня подсидит. Лучше я его выгоню заранее.

Бышовец всюду видел провокацию. Помню, в Израиле мы поехали в Иерусалим к Стене плача, а на обратном пути попали в банальную пробку. Так Бышовец воскликнул: «Провокация! Это специально делается, чтобы мы не успели на тренировку!» Спортивным директором «Зенита» работал Морозов — так Бышовец все время говорил, что Юрий Андреевич вставляет нам палки в колеса.

В книге Бышовец частично пояснил, что он имел в виду:

«В "Зените" оставил след Роман Максимюк. До приезда в Питер его никто не знал, а потом наперебой хотели "Локомотив" и киевское "Динамо". В итоге киевляне его взяли. В Киеве всегда пристально наблюдали за тем, что происходит в "Зените", и делалось это, естественно, с помощью Юрия Андреевича».

Морозов был другом и многолетним соратником Лобановского, что в глазах Бышовца было смертным приговором.

В своем отношении к Бышовцу Дмитриев не одинок. Я спросил директора школы «Зенит» Шейнина, правда ли то, что он участвовал в назначении Бышовца. «Да, было», — ответил он. И разразился на эту тему монологом:

— В то время меня как раз с Мутко поближе познакомили. Сделал это один из акционеров клуба Леонид Туфрин, очень приличный человек. Как-то разговаривали с Виталием Леонтьевичем, обсуждали варианты. И решили позвонить Бышовцу. Никто же не знал, что он за фрукт! У меня были не идеальные отношения с Садыриным, но Пал Федорыч по человеческим качествам Бышовцу сто очков вперед даст. Для Бышовца вообще ничего святого нет. Он такие вещи творил!

Приехал в Питер, подписал контракт. Одним из пунктов была трехкомнатная квартира. Но ее нужно было подобрать, и вначале Анатолия Федоровича поселили в гостиницу «Астория». И вот на Новый год (то есть чуть больше, чем через месяц после подписания контракта) он приглашает в Санкт-Петербург всех своих родственников, человек 15–20, устраивает их в «Асторию» и говорит клубу: «Оплатите. И ужин новогодний тоже». Представляете, во сколько все это могло обойтись клубу?

«Зенит» отказывается. И знаете, что тогда говорит Бышовец? «Если бы вы вовремя сделали мне квартиру, эти расходы были бы не нужны. Знали бы вы, как моя Наталья Ивановна готовит! Да я бы и думать забыл о вашей гостинице. А сейчас мучаюсь, ем неизвестно что».

Еще одно условие, которое поставил Бышовец, — чтобы квартира была с видом на Летний сад. Дескать, жена привыкла бегать по утрам в саду, а другого сада, кроме Летнего, я в вашем городе не знаю. Еще — поставить ему домой огромный телевизор. «Лучший тренер мира должен смотреть "Ювентус " — "Аякс " в нормальных условиях!» — до сих пор эту его фразу помню. Ему возражали: «Да у вас и так японский, 72 сантиметра по диагонали, лучше сейчас нет!» — «Я могу сам лучше найти». И нашел. За соответствующую цену. И «добил»-таки руководителя «Лентрансгаза» Сердюкова, чтобы тот ему этот телевизор оплатил. Премиальные за победы выбил себе вдвое больше, чем у футболистов. Даже за стрижку на сборах он предоставлял счет в клуб!

Меня назначили начальником команды, но шансов работать с Бышовцем я не имел никаких. Это сумасшедший интриган. Все время кому-то что-то на ухо шепчет, о чем-то договаривается… Он говорил мне: «Я не могу с тобой работать. Только начинаю о чем-то говорить — а ты уже знаешь, что ответить. Все футболисты идут к тебе, ко мне ни по каким вопросам не обращаются. А я привык руководить всем процессом. Два сильных человека работать в одной команде не могут». В конце концов, он добился того, чтобы Мутко меня убрал.

Бышовец был очень тщеславен. Постоянно пускал окружающим пыль в глаза. На сборах в Италии садимся на завтраке — он, Давыдов, Бурчалкин, врачи, я. Подходят официанты — и Бышовец им по-итальянски что-то говорит. Потом другие подходят — он опять. А я прислушался и понял, что он три раза одну и ту же фразу с разными интонациями повторил. Все головами качают: «О, Бышовец дает, по-итальянски!» — а мне смешно. Говорю ему: «Анатолий Федорович, вы не могли бы дать мне свой разговорничек, потому что мне нужно пойти купить замораживающие вещества для тренировки». Он вскинулся: «Какой разговорник?» — «Да тот, которым вы перед завтраком пользовались». Он очень обиделся. Толя Давыдов потом смеялся — мол, доиграешься. Но мне было все равно.

Помню, как он, чтобы произвести впечатление, во время тренировки московского «Динамо» залез на крышу «Петровского» и смотрел в бинокль, работает ли с командой Гришин. Я тогда подумал: полез бы туда Садырин?

Все истории, которые о Бышовце рассказывали, — что он приходит и бегает вокруг поля, где играет правительство Москвы, — именно о нем. Для него главное — это «понты».

Татьяна Садырина:

— Бышовец любит показать себя. Пройтись по Невскому, прогуляться по Летнему саду, обдумывая тактику и стратегию игры. И быть при этом в галстуке от одного дизайнера, рубашке от другого, носках от третьего… Павел Федорович был в спортивном костюме и не шел по аллеям Летнего сада, а мчался на машине на какую-нибудь сугубо футбольную встречу, о которой не напишут и не покажут по телевизору. В этом и заключалась разница между ними.