Устные свидетельства жителей блокадного Ленинграда и их потомков - Елена Кэмпбелл

Интервьюер: А получали ли вы письма от отца?

Информант: Очень редко. К сожалению, к сожалению, не знаю, почему мама не хранила, и открытки получали. Редко, редко. Он же, вот когда началось наступление, он сначала — вот взяли его, когда он, значит, пошел добровольцем, он попал в Кронштадт и был в Кронштадте. У меня даже фотография где-то его это есть, такая маленькая, он прислал это в тельняшке там, в этой матроске, такой вот худущий из Кронштадта, в 42-м году. Прожектористом его взяли, и он там. Они на кораблях там были. Потом. Когда пошло уже наступление, их всех в морскую пехоту. И он даже — где-то вот синявинские болота — там участвовал в наступлении[129]. Потом вот под Ораниенбаумом этот ораниенбаумский пятачок-то[130], там он был. Потом они пошли, пошли вот так вот. Он там уже был связистом. То есть связисты они тоже впереди идут, там вот эта… связь тянут. И им, конечно, давали все время водку, спирт. Наверное, спирт там и водка, не знаю, что им давали. В общем, они все время пили. Он до войны вообще не пил, красное вино если пил немножко и только вот по каким-то праздникам, там, торжествам. Он не пил, не курил. Вот. С войны он вернулся, он уже… психика была не та, и пил. Вот. И на учете в психдиспансере даже стоял поэтому, потому что вот. Да все тогда были вот эти. Я же помню после войны вот это жуткое время, о котором не принято и говорить, и вспоминать, когда вот эти инвалиды на этих тележках, самодельных колясочках, без ног вот катались. Они же работать не могли. Они прошли всю войну, вот такие. Их никуда не брали, и они на рынке… Вот мы жили на Чехова, и они все, смотришь, идешь, они там все на этих каталках своих туда… Или кто просит там… их, подавали им. А кто-то что-то там дадут поесть им. Потом их всех убрали, отправили кого там, кого куда. Избавились то есть. Портят город. Некрасиво это. А то, что люди отдали здоровье, жизнь там, все это — это… Вот. Исчезли. То есть в одно… в одно мгновение их не стало просто. Они исчезли и все.

Интервьюер: А когда вы оказались в эвакуации, вы помните, как к вам относилось местное население?

Информант: К нам относилось… мы когда вот приехали в эту глушь-то Локсово, это уже где-то за Сургутом уже, дальше Сургута, сто километров еще вниз по Оби. К нам-то хорошо относились, но они ничего, конечно, там про блокаду там ничего не знали. И вот. И у них радио там не было, ничего не было. И когда рассказывала там, спрашивали, я говорила: «Там дома такие многоэтажные». — «А как ты это ехала-то?» Я говорю: «Да сначала на поезде, там». — «Какой это поезд? Что это за поезд?» — Я говорю: «Вот паровоз впереди, потом вагоны». — «Да такого не бывает, это врешь все, — говорят. — И домов таких не бывает. Ты все придумываешь». (Смеется.) Вот так вот. Ну, в общем, они по-доброму относились. Вот там были переселенцы молдаване и немцы, которых, вот, выселили тогда, к ним очень плохо относились. Не знаю, почему. Может быть, внушили так. То есть они приехали… Молдаване они же в теплых там жили краях, а там суровые, 40 градусов морозы. Их поселили в домах, правда. Но дома были досчатые. То есть не зимние. Не бревенчатые избы как там должны быть, теплые. В общем, там многие, конечно, умирали, и с питанием плохо было, и на работу… Ну вот. Потом ребятишки учились, но их почему-то ребята дразнили. Ну они необычные на вид, наверное, были. Они такие… вот у них вот эти шапки такие высокие, одеты немножко как-то так вот. И мне их было жалко. У них был специально даже между вот тем… рыбозавод там был, поселок и деревня вот эта Локосово. А там было расстояние примерно три километра, у них был выстроен вот этот поселок такой вот. Почему-то даже местные боялись ходить через этот поселок. Может, какие-то себе басни придумывали про них, ну вот. Вот так.

Интервьюер: А немцы жили там же?

Информант: И немцы там переселенцы да вот эти жили. Некоторые даже жили… ну обрусевшие же немцы-то, они не из Германии немцы, обрусевшие, которые уже не одно поколение, тоже жили. Вот здесь же было на… этом… На правом берегу Невы колония немецкая, считалась. Жили. Их же вот выселили. То есть все оставили. Взяли с собой, что могли унести. Все осталось. Некоторые кинулись там их грабить, все. У кого что на уме. Вот. А там их поселили — их как раз поселили не как молдаван, их поселили среди местных. Ну вот какие-то маленькие тоже такие избушечки, такие вот вросшие в землю там были, вот они там жили. Вот. Тоже не очень по-доброму к ним относились люди. Ну, в общем, люди-то, конечно, не злые люди, добрые, но, видимо, это что-то шло через начальство, через что-то вот… Само слово, что переселенцы или как бы там… мы то были эвакуированные как бы вот, такие пострадавшие от немцев. А тут вот немцы. Вот, видимо, тут что-то переплеталось такое, что влияло на людей. Потому что они же не знали, если они даже (смеется) не знали, что такое паровоз, поезда и дома могут быть каменные, многоэтажные, то, у них представления свои были какие-то о людях. Значит, их за что-то, значит… они нехорошие, значит, они плохие. Что-то вот было в этом такое. А, в общем, их жалко. Ну я хочу сказать, что… Там никого не травили, никого там это не били, ничего. Просто настороженность такая была. Вот просто в людях к ним настороженность. А так ничего. Так вот это.

Интервьюер: А праздники вот в то время, когда вы жили в Ленинграде, когда уехали в эвакуацию отмечались какие-то?

Информант: Там, в эвакуации?

Интервьюер: И в Ленинграде, и в эвакуации.

Информант: В Ленинграде праздников, я думаю, что нет. Город был, вот пока мы знаем, блокада началась, все было как бы затемнение вот это, занавешивалось. Окна заклеивались бумагами. Занавешивались так, чтобы свет даже от коптилок, даже электричества потом не было. Коптилки там какие-то, чтоб никакой лучик, потому что так ходили вот эти, патруль там какой-то ходил. Если из окошечка какой-то там, светилось что-то, щель какая-то, они приходили в эту квартиру звонили и говорили: «Закройте». Вот так вот было. А потом здания такие, они тоже закрывались сетками, потому что как Исакий, там вот такие. Все это закрашивалось, там, маскировалось. Маскировка была. Потом вот эти были, как эти аэростаты, что это было там, колбасами их называли, девчонки и мальчишки все: «Колбаса, колбаса». Потом потащили колбасу. (Смеется.) Тащат ее, куда-то вешают там. Вот. Вот так вот. Праздников я не помню. Первый праздник, это я помню, ой, после, значит, войны, когда мы приехали, наверное, в 46-м году, праздновался вот этот День победы. Ой, Танечка, этого вообще не забыть, конечно. И в 47-м, последние вот, наверное, 46-й, 47-й — вот эти вот годы первый послевоенные — это было такое ликование! Это такая радость была! Всеобщая. Это просто… вот не знаю, даже вот по Невскому трамваи там ходили, все ехали на Дворцовую площадь, на набережные. Потому что там салют был. Потому что там концерты были там. Но народу было столько, что транспорт весь останавливался, естественно, люди шли сплошной толпой. Все. От и до, от стенки до стенки. Вот. И когда попадали… Мы как-то с мамой пошли и Борькой, конечно, он сам везде там бегал, а мы с ней. Мы вот так вот сцепились вот так, и нас уже толпа несла. Вот под арку Главного штаба мы туда, нас просто… можно было ноги поднять. И самое главное, страшное было, не упасть, потому что затоптали бы. Запросто бы. Потому что люди ничего не могли поделать. Их просто несло вот сила такая вот. И вот мы когда попадали на площадь, площадь тоже была полная, но там уже можно было встать на ноги. (Смеется.) Стоять там, потихонечку протискиваться так, ходить. И когда этот салют начинался — это же вообще было. Чудо такое. Вот именно радость переполняла, всех радость такая. И люди готовы целоваться со всеми прямо, казались все такие родные, все такие близкие, знакомые. Ну, конечно, и шпана гуляла, там бегала… там, у кого кошельки, у кого что там воровали, но это, в общем, вот так вот радость была всеобщая. Да. И даже и в 50-е еще годы было так вот. Мы очень так это, все это сильно в людях было. Действительно. Вот эти праздники — это… А там праздники, там праздники, конечно, может, и отмечались, но какие в Локосово в деревне салюты? Какие там что? В Тобольске? В Тобольске да, я там помню, праздник там это был, наверное, ноябрьский праздник, когда мы из Локосова приехали, там праздники праздновали, там демонстрации были как-то, ходили по главной улице, куда они еще ходили, не знаю. По-моему, я туда не ходила. Потом, когда День Победы, мы там встретили, в Тобольске. И потом приходили, когда уже до демобилизации, шли уже, шли, значит, с фронта уже, там, эшелоны, где железные дороги были, а здесь пароходы эти приплывали. Все бегали на пристань, все абсолютно. Особенно ребятня, все ждали своих. Встречать. Едут — не едут, не знаешь, но каждый с надеждой, и вот они, значит, как их встречали, Танечка, тоже. Ой! Даже не знаю. По-моему, там даже какой-то оркестр был. Ой! (Пауза. Диктофон выключен.)

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});