Белый ферзь - Андрей Измайлов

— Ну? — сдвинулась на попятную сиделка.

— Вам ведь еще учиться и учиться. И если всего лишь через неделю у вас будут отказывать нервы, то какой же из вас специалист!..

— Ага! Вы не представляете… — ища сочувствия, вскинулась девочка.

— Представляю! — осек Колчин. — Материально вас устраивает, не так ли?

— Иначе бы разве согласилась?! Нет, вы не представляете! Той, которая до меня, тоже платили еще как, но она тоже не выдержала.

— Она сама вам об этом рассказала?

— Да я и так знаю! Здесь достаточно сутки провести…

— Но вы беседовали с вашей предшественницей? — настоял Колчин.

— В глаза не видела! Меня по объявлению взяли.

— Вы давали объявление?

— Нет. Я прочла объявление. И пришла.

— В контору? Или сразу сюда?

— Сюда. В какую еще контору!

— Но вы же сейчас собирались звонить?

— А! Это не в контору. Это при мэрии — общество типа милосердия. «Требуется сиделка с опытом медицинской сестры для ухода за пожилым одиноким человеком». Звоню, говорят: приходите по адресу… ну вот этому вот. Прихожу. Открывает такой… амбал здоровенный. В костюме, в галстуке. Ничего себе, думаю, пожилой одинокий! Лет тридцати всего! Сразу паспорт потребовал, сразу отзвонил в их общество, продиктовал. Потом говорит: «Жду!» И трубку повесил. Меня стал изучать. Ну, глазами. Стою, как на допросе, только чего отвечать — не знаю. А он и не спрашивает, но все равно как на допросе. Потом телефон зазвонил, он взял, послушал. Говорит: «Вот и отлично!» Только после этого стал инструктировать: про ее заскоки, про питание, про режим дня. Какой тут режим!

— А он вас не инструктировал на тот случай, если в дверь будут посторонние люди звонить? — Колчина интересовал недавний визит Инны к матери. Амбал здоровенный — отнюдь не пустая предосторожность, дашь объявление про уход за пожилым-одиноким — явится полномочный представитель бандитского сообщества, специализирующегося как раз на отторжении жилплощади у пожилых-одиноких (а Ревмира Аркадьевна к тому же алкашка, завидная кандидатура!). И полномочный представитель отнюдь не обязательно выглядит рэкетиром в кроссовках-слаксах-куртке. Вполне дальновидно сначала выпустить на смотрины девчушку-милягу, а уж пото-ом… Потому и сверка паспортных данных, и прописки, и рода занятий претендента на вынос горшка, втыкания градусника в нужное место, прочая-прочая — тоже отнюдь не пустая предосторожность. Надо полагать, общество типа милосердия знает свое дело, а Валентин Палыч Дробязго знает, кому можно доверить заботу о маловменяемой жене. — Ну так что? Инструктировал? — повторил Колчин, ибо молчание, даже утвердительное, — не ответ. А молчание было еще и виноватым, насупленным.

— Да! Да! Что вам еще нужно?!

— Мне? — сыграл недоумение Колчин. — А вам? Вы открываете дверь совершенно незнакомому человеку, мужчине. Даже не на цепочку, сразу нараспашку. Никаких документов не требуете. Впускаете в квартиру…

— Но вы же родственник? — неуверенно возразила сиделка-Света. — Сами же сказали!

— Я мог сказать, что я даже порученец из Смольного.

Сиделка непроизвольно хмыкнула: ка-ак же! из Смольного! за партай-товарищем! на партактив!

— Вы зря смеетесь, — задушевно-инквизиторски дожимал Колчин. — Ревмира Аркадьевна, между прочим, меня не узнала, данные же о ее семейном положении и ее близких можно получить в жилконторе за плитку большого «Фазера», нет?..

— Но вы же… родственник… — с возрастающей опаской уточнила сиделка.

— Кто вам сказал?!

— Сами же…

— Вот именно! — поймал на слове Колчин. — А у вас что были за инструкции? — мол, давайте-давайте, перечисляйте, а я проверю, насколько хорошо вы усвоили урок.

— Никому не открывать. Даже если документы покажут. Ни почте, ни сантехникам, ни… в общем, никому. То есть открывать, но только после звонка в эту… типа милосердия…

— А вы? — Колчин еще подбавил суровости.

— А я как раз вот собиралась звонить! — отчаянно-безнадежно задним числом отбилась сиделка.

— Звоните, — поощряюще кивнул Колчин. — Только потом мне на минуточку трубку передайте.

Ей расхотелось звонить. Она потупилась провалившейся студенткой — вдруг сжалятся и поставят зачет: ну пожа-алуйста! меня ведь отчислят и стипендии лишат насовсем! неужели вы такой бессердечный?!

Такой. Бессердечный.

ЮК, измываясь над девицей, не испытал и малейшего укола совести.

«Что вам еще нужно?!»

Ему нужно знать, какой механизм допуска гостей к Алабышевой.

Знает: если Инна была здесь десять дней назад, об этом оповещена служба опекунства типа милосердия. Теперь знает. И при необходимости наведет там справки, которые будут подостоверней безумного карканья: «У меня нет дочери! У меня никогда не было дочери!», хотя — желтые розы…

«Что вам еще нужно?!»

Ему нужно поменьше светиться, и после измывательств над сиделкой, игнорирующей инструкции, можно быть почти стопроцентно уверенным: не станет девица дозваниваться до конторы типа милосердия с новостью о визите родственника. В крайнем случае сообщит, что приходил какой-то, а она не впустила… Нет, и в крайнем случае не сообщит — слишком замысловато врать придется, Колчин ведь — вот он собственной персоной, и язык у него еще не отнялся. А у сиделки — отнялся.

Зачем конкретно ЮК было нужно, чтобы о его посещении на Скобелевский, 17, прознало поменьше людей, он самому себе не дал бы отчет. Инстинкт. Если угодно, чувство боевой ситуации. Бой-война, разумеется, не с тешшшей, но с кем-то…

Сиделка-Света окончательно сникла. Даже утишила дыхание, прекратив возмущенно пыхтеть.

Колчин тоже молчал, нагнетая тишину. И поймал-осознал — в кухне тоже тихо.

Неуемная доселе Алабышева… притаилась? Шкодливая то была тишина. Сродни внезапной тишине в детской: значит, точно какую-то пакость претворяют в жизнь — пол чернилами красят или занавески режут на пеленки для куклы.

Выстрел!

В кухне хлопнул выстрел.

И тут же звон разбитого осыпающегося стекла.

И через до-о-олгую секунду — стеклянный взрыв внизу, в «скверике».

И — бабий визг снизу же: «Уби-и-или! Заре-е-езали!»

Да. Не дай мне бог сойти с ума. Уж лучше посох и сума.

Алабышева таки располосовала себе руки — не букетными шипами, так торчащими осколками выбитого окна.

Визжала («Уби-и-или! Заре-е-езали!») не она, визжала жиличка, перед носом которой просвистел клыкастый кусок стекла и разбрызгался в ничто, в мелочь буквально под ногами — в сантиметре, в двух. Визжала постфактум — ее даже не поранило, не посекло. Уф! А сделай она шаг, полшага вперед?! Вот и визжала — страх нагнал и окатил.

Сиделка-Света опередила Колчина и ворвалась на кухню. И не потому, что превзошла реакцией сэнсея ЮК. Наоборот. Колчин среагировал на два хода вперед и уже вполне сознательно позволил девице оторваться от него на ход — он мгновенно восстановил воображением, что и как могло грянуть на кухне. Потому и не поспешил. Только из невредимого комнатного окна отнаблюдал: как там внизу? убили? зарезали?

Кричит — значит, цела жиличка. Просто испуг. И на том спасибо.

Иначе пришлось бы застрять надолго.

А так — пусть каждый занимается своим: сиделка пусть отрабатывает немалую плату за опеку-надзирание, а он, Колчин, пожалуй… пожалуй, ему пора…

Он все-таки заглянул в кухню.

Так оно и есть. Как и подсказало воображение.

Алабышева в ошметках шипящей пены мертвой хваткой держала бутылку шампанского, норовя донести горлышко до рта.

Сиделка-Света зверски, неумело выкручивала полупустую бутыль из рук подопечной, отлепляла пальцы по одному и шипела пошумней шампанского.

Алабышева, хватанувшая из горла, икала от пузырьков, заталкивала в глубь себя, пускала носом. Дорвалась!

Сказано: опасайтесь пузырьковых!

Сказано: не доверяйте женщинам открывать шипучие вина.

Пробка выстрелила и разбомбила окно. Начхать! Главное — откупорилась! Глыть-глыть, пока не отняли!

— Отдай! Отдай, паразитка! — пыхтела сиделка. — Ты ш-што, не понимаеш-ш-шь?! Ты человека приш-ш-шибла! — наконец вырвала бутыль…

Колчин мог бы отнять шампанское у Алабышевой одним движением, но… подарки обратно не забирают, во-первых, а во-вторых, бой-война в полный контакт с тешшшей — это фарс, это дурной водевиль, ну вас к богу!

— Я от вас позвоню? — дал понять, что таким образом эвакуируется из обстреливаемой зоны.

— Да хот-ть!.. — выдохнула сиделка.

Он позвонил. Из комнаты, где был прежде. Коротко:

— Колчин. Да. Сегодня. Из Москвы. Да. Я бы сейчас подъехал, как?.. Ну, в пределах получаса. Да, я здесь неподалеку. Рядом… А, это телевизор!

Это не телевизор. Это наяву. Сиделка-Света на кухне устраивала громогласную выволочку княгине-комсомолке: