Произведения - Любовь Скорик

…Встречь утреннему солнцу — там тайга. С хожеными-перехожеными тропами. С певучими сладкими родниками. Возле одного ждёт меня забытая старенькая фляжка — верная примета обязательной будущей встречи…

…В стороне, где режут крыльями горизонт пролётные осенние птицы, — там горы. Заоблачно заносчивые и покорно согбенные. Сговорчивые и строптивые. Добрые и злые. Но все — дурманно-колдовские. Привораживающие навсегда. Соблазняющие неодолимо. Мои горы! С рассветами в полмира. С закатами в полжизни. С вершиной, на которую удалось вскарабкаться самым первым. С пропастью, где остался лучший друг…

…А коль повернуться прямо на закат и смотреть, смотреть не мигая, то из-за горизонта проступает город. И — тот дом. А в нём — она. И если тихонько дохнуть в ту сторону, глоток дыхания долетит и коснётся её. Она радостно поймает его губами и в ответ тоже дохнёт. Обязательно! Сейчас там ночь, но форточка у неё в ожидании всегда распахнута.

* * *

…триста шестьдесят два, триста шестьдесят три, триста шестьдесят четыре. Да это же — год! Ровно год — минус. Первый. Тяжкий. Чёрный и злобный. Беспросветный. Бесконечный.

И всё же он закатился за горизонт. Минул, канул, пролет… Э, нет — только не пролетел. Протащился, прополз стопудовым трактором. Да не мимо, не в объезд. Под самые гусеницы подмял. Протаранил насквозь. Пропёр напролом, впахивая в землю, размалывая в прах. Особо лютовал в самом начале. Уж как тогда этот зверюга-заплот пыжился замуровать здесь напрочь, отсечь от мира намертво. Во что бы то ни стало — от воли насовсем отвадить, усмирить, на колени поставить.

Ну и что, гад, вышло, а? Не на того напоролся. Я, я одолел тебя, чудище поганое! Ты мне не властелин больше. В любой миг, не спросясь, я — на воле. А, не веришь, супостат? Что: я всегда, неотлучно под твоим надзором, да? Эх ты, дубина стоеросовая! Да это же тут, перед тобой — лишь оболочка моя пустая, видимость одна. А уж где я в это время — тебе отродясь не вызнать. О том тебе ни одна птица пролётная не начирикает. Ей крыл не хватит за мной угнаться — ни вдаль, ни ввысь.

Теперь тут и время прибавило в скорости. Пометки на заплоте пошли почаще. Вторая-то половина года вышла гораздо короче первой. И дальше дни порезвее будут. Их, ещё здешних, — у-ух сколько: шесть тысяч девятьсот шестнадцать. Тьма, конечно, жуть! Но всё же… Самые-то чёрные, первые — позади. И тысяч уже не семь, а только шесть. И два десятка годочков разменены. И я теперь — не новоявленный. Здешний я, свой.

* * *

…тысяча восемьсот восемнадцать, тысяча восемьсот девятнадцать, тысяча восемьсот двадцать. Делим на триста шестьдесят четыре. Получаем ровно пять. Ага, вот и первая пятилетка позади! Итак, пять — минус. Выходит, четверть отмеренного отмахал. Хотя впереди ещё… Так, считаем: минусуем, получаем пять тысяч четыреста шестьдесят. Ещё, значит, без малого пять с половиной тысяч дней быть здесь. М-да, прямо скажем, — предостаточно! А с другой-то стороны, всего трижды по столько, сколько уже прошло тут. Да, ещё три раза по столько же, и всё здесь, здесь…

Ну и что, спрашивается, уж такого-то, что здесь? Это поначалу казалось: ах-ах, амба, приехал, туши свет! А если разобраться, чего его тушить-то? Оно ведь не зря говорят: "везде жить можно". А что? В чём для жизни главная нужда — здесь вот оно, пожалуйста. Крыша от непогоды. О хлебе голову не ломать. Не голый, одет-обут. Что ещё надобно? Правда, заплот вот — это уж точно. В кольцо замкнул, свет божий застит. Так ведь у него, у заплота, служба же такая. На то и поставлен испокон веку. А к тому же он — и защита. На воле-то какие вихри буйствуют — не дай Бог. А здесь всегда глухо, не колыхнёт. Опять же, солнце там — ослепнешь, опалишься. Тут же — вечно тень да прохлада. Это ли не благодать?..

Ох, а баламутно же снаружи, суматошно! Будто бурей там все окна повысадило, сквозняком всё подхватило и несёт неостановимо. Уж вот на что ничтожно моё-то оконце наружу, а и в него оттуда захлёстывает. Только подойдёшь глянуть — так и стеганёт нещадно. Да ведь не по лицу, не по глазам, которые вот они, рядом, а как-то всё изнутри, через какую-то брешь потаённую. И сразу взвихрится там всё, взбудоражится. Душа по-собачьи заскулит от всегдашней, заскорузлой уже боли. Мысли вздыбятся, сплетутся гадюками серыми в клубок и — ну жалить, ну рвать голову. А ведь по большей части — никчёмные они, мысли те, зряшные. Вроде: а вот если бы я тогда не… Или: а что будет, когда заплот распахнёт свою пасть и выплюнет меня отсюда? Ну ведь самые же пустые мыслишки, бесполезные. А скажи, какая от них сразу круговерть, какой зной в голове — так бы и размозжил её о заплот в мелкую крошку!

А горизонт всё чаще — не голубым окаёмом, а чёрной неотвратимой бездной. Оттуда выползают непроглядные вязкие клубы какого-то нелепого зловещего бреда. И никак не спастись от него, не отмахнуться. Даже в зажмуренные глаза просачивается. Одна картина — страшней другой.

…Только жалобно хрустнула под тракторной гусеницей та фляжка, что столько ждала зря у таёжного сладкого родника. Впрочем, и родник тот давно уж иссяк, умер.

…Имя моё тщательно стёсано с камня на вершине, куда я когда-то, ещё в той, прежней, жизни поднялся самым-самым первым.

…Её форточка в мою сторону закрыта накрепко, даже для надёжности ещё и гвоздями заколочена наглухо. Значит, некому больше послать глоток своего дыхания…

Нет, нет! Да бред же всё это, нелепый больной бред. Сатанинское наваждение. Тьфу, тьфу, чур меня! Прочь, нечистый, сгинь!

* * *

…три тысячи шестьсот тридцать восемь, три тысячи шестьсот тридцать девять, три тысячи шестьсот сорок. А, да вот же оно! Тут и арифметика — без надобности, и так всё ясно-понятно. Первую десятку отмахал! Полкуска отломил и в тартарары закинул. Отполовинил, значит! В самой серёдке стою. Да и не просто в серёдке. Раньше ведь всё в горку карабкался, пoтом захлёбывался, руки-ноги в кровь избивал. А теперь, назад-то, вниз, надсажаться ни к чему — само понесёт. С горки и время бегом побежит. Дни только замелькают, успевай считать. Кстати, их теперь на заплоте и рисовать ни к чему. Стирай каждый вечер по одной отметине — и лады. Дальше-то ведь счёт другой пойдёт: не сколько уже было, а сколько ещё остаётся.

ххх

Всё-таки как безбожно сквозит в это оконце! Другой раз — прямо наповал, сил нет удержаться. Сколько же там суеты и шебутни всяческой, если даже в такой малый просвет захлёстывает и достаёт до самого нутра. Так и переворошит там всё, взбудоражит до невозможности. Что, казалось, давным-давно уже перекипело и угомонилось, сразу так и вздыбится, и заболит заново, и заплачет навзрыд.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});