Призрак Белой страны - Александр Владимиров

— Опять за тебя пришлось волноваться! Когда же наконец образумишься?

— Чего волноваться? Я гуляла…

— А в городе — убийца!

— Говорят, он убивает агентов спецслужб. Я не из них.

— Откуда ты знаешь, кого он убивает?

Валентина вдруг испытала к Погребняк невероятный прилив дружеских чувств. «Надо же, волновалась!» Она не выдержала, призналась подруге:

— А еще я написала статью.

— Что ты сделала?!

— Написала материал о серийном убийце Старого Оскола. Первая серьезная журналистская работа. Следовало ожидать, что Надежда спросит: «Откуда у тебя данные?» или что-то в этом роде. Однако последовало иное:

— Как ты могла?!

— Что не так?

— Любая статья, особенно в зарубежной прессе, должна быть согласована с… ты сама знаешь с кем.

— Но там нет антисоветчины. Там вообще нет политики.

— Все равно. Валька, сумасшедшая! Надо отменить!

— Поздно. Газета в печати. А может, уже напечатана. Глаза Надежды расширились от ужаса, поступок Валентины грозил неприятностями им всем. Она уверяет, «никакой антисоветчины», а вдруг что-то ненароком ляпнула?

— Тогда следует… изъять тираж! — в отчаянии прокричала Погребняк, хотя прекрасно понимала, что говорит глупость. По крайней мере, она делала попытку помешать выходу статьи.

— Да не волнуйся ты так. Я не совершила ничего дурного. Наоборот, создала рекламу своей стране. Начинающая журналистка и вдруг — большая статья в ведущей газете буржуазного города. О чем это говорит? Советским гражданам подвластны любые рубежи. Нас похвалят… Не дрожи, ты не причем. Я все сама, даже не поставила тебя в известность. Я вообще ничего тебе не говорила. Честное комсомольское!

Надежда немного успокоилась. Действительно, в случае чего, она постарается отмазаться от любых нареканий в свой адрес. Она давно сообщала о некомсомольском поведении Валентины Репринцевой. Но, чтобы проникнуть в тайну ее поступков, надо быть волшебницей.

— Ложись спать. Завтра рано вставать.

— Не так уж и рано. Во сколько приедет машина? В десять или около одиннадцати?

— В семь.

— Как?!

— Местное руководство решило. Очевидно, хотят показать нам Курск. Да что с тобой? Наоборот хорошо, посмотрим еще один город.

— Мне надо позвонить.

— Куда?.. В Москву?

— В Москву… — Репринцева вспомнила, что так и не позвонила родителям. Вдруг линию уже исправили? И, конечно, созвониться с ним! Он придет провожать, а ее уже не будет в гостинице!

Валентина бросилась вниз. Сначала домой. Нет, опять непрерывные гудки. Теперь — ему!

Трубку сняла Лена, которая сообщила, что Александра пока нет.

—..А когда он появится?

— Понятия не имею. Он мне не докладывает.

— Я перезвоню позже. А лучше так… Передайте ему, что машина приходит не в десять, а в семь.

— Вы уезжаете?

— Уезжаю.

— Доброго пути.

— Не забудете передать?

— Не забуду!

— Я буду ждать!

Однако Лена уже положила трубку. Валентина поднялась к себе в номер. Надежда спала, с головой накрывшись одеялом. Или делала вид, что спала? Репринцева разделась и тоже шмыгнула в постель. Попробовала закрыть глаза, однако сон не шел…

Она безумно хотела увидеть мать и отца, но еще больше желала остаться здесь. Страшно даже представить, что никогда больше не увидит его! Да и сам Старый Оскол неожиданно стал ей таким родным и близким. Она лишь представила, как поедет на север, как будут меняться пейзажи за окном поезда: пышную зелень сменит более скучная, подмосковная. И лица у людей будут другие, меньше открытых, свободных взглядов, вместо них — что-то заискивающе-рабское в глазах. Она не сможет вот так просто зайти в церковь…

Валентину затрясло! Внезапно вспомнилось видение, где мать предупреждала ее не возвращаться в СССР. А что ей почудилось в беседке у колдуньи?..

«Глупости! Она не колдунья, а авантюристка! И никакая мама мне не являлась. Родители ждут, наверное, не спят. Мама печет пироги и готовит прочие приятности к моему приезду».

В ночи как будто раздались жалобные звуки. Или город прощается с Валентиной? Или беспощадный убийца опять вышел на охоту, и плачут его новые жертвы? Репринцева вспомнила о своей статье и о возможной мести. Правда, начальник полиции дал слово, что она будет в безопасности. К тому же завтра в семь их увезут отсюда. Если убийца решит мстить, будет уже слишком поздно. Не поедет же он ради этого в Москву.

Однако она поднялась, на всякий случай проверила, хорошо ли закрыла входную дверь.

Вернувшись домой, Горчаков первым делом позвонил Черкасовой. Она не слишком обрадовал позднему звонку.

— Извини, я насчет материала.

— Ради этого стоило поднимать меня с постели? Я давно подписала его в печать.

— А твое личное мнение?

— Я не читала.

— Как?!

— Если его писал ты, то все в порядке.

— Мы работали вдвоем…

— Пусть вдвоем. Но ведь ты тоже приложил руку. Если подвел, и статья говно, пойдешь искать другую работу, ваше сиятельство.

— Там есть спорные моменты.

— Мы не в СССР и не в Рейхе, различные точки зрения допускаются.

— И опять насчет того самого Ярослава Иванова…

— Все завтра.

— Я чуть опоздаю.

— Снова?

— Валентина уезжает.

— Ну-ну! Одной любовнице сообщаешь, что пойдешь провожать другую.

— Слышал бы тебя муж.

— Нет его.

— Вот как!

— Где-то шатается, уважаемый человек. Небось, у своей подружки.

— У него тоже есть подружки?

— Наверное. Мне безразлично. Отстань!

…Горчаков заметил, что обычно веселая Лена вела себя с ним настороженно, глаза были тревожными. Но внимание этому факту не придал.

— Я выйду подышать воздухом, — сообщил он служанке. Вечер выдался чудесным. Иным он и не мог быть: май плавно переходил в июнь, лето весело подмигивало: «Я пришло!». Как не согласиться с Тургеневым: лето — лучшее время в году, время терпких запахов, звонких птичьих песен, летних отпусков. День по-прежнему стремится увеличить свои горизонты, а ночь — крохотная, искрометная. Чуть потемнеет, и уже опять чернота тает под белыми красками; красок больше и больше, а затем вспыхивает золотом далекий горизонт, и небесное светило заступает на свое дежурство.

Но пока еще город во власти ночи! Горчаков упал на траву и глядя на темное небо, думал. Дум много и разных. Однако главная — о Валентине. Завтра она уезжает, а он?.. Так и не сможет помешать отъезду? Все остальное отошло на второй план, даже таинственный убийца. «Я мужчина или нет? Я обязан поговорить с ней еще раз, убедить ее остаться. Должна же она почувствовать, понять…»

Чем ее убедить? Какие аргументы использовать, чтобы окончательно разрушить ее сомнения? Родители останутся в заложниках… Серьезная проблема. Но у профессора Репринцева имя! Можно затребовать его через международные организации, не захотят же большевики полностью дискредитировать себя.

Стремление Валентины вернуться на родину тоже понятно. Тут для нее другой мир, с иной психологией. Но ведь и это ее Родина! Даже большая родина, чем Москва, она сама говорила, что корни ее родителей отсюда. Нельзя же любить какой-то клочок земли лишь потому, что ты там родился.

«Видимо, их в СССР так воспитали: любить родину, несмотря ни на что. Любить, как любят мать. Очень удобная позиция: человека изничтожают, а он все равно любит и считает, лучше здесь прозябать в нищете, даже умереть, чем где-то благоденствовать. Так рождается армия духовных рабов. Они не задумываются над тем, что и родина должна их точно также любить. Даже больше, как мать обожает дитя, не чураясь возможной ответной неблагодарности». Горчаков настолько ушел в собственные мысли, что не услышал телефонный звонок. Лена поговорила с Репринцевой, однако решила не передавать разговор Александру. Она вдруг ощутила дикую ревность. Раньше у хозяина были только увлечения, а теперь он… влюбился?

Она готова была простить ему бесконечные любовные связи (про свои она выдумывала, из-за желания отомстить), там все было несерьезно, а тут… Журналистка из Москвы уезжает в семь. Когда он придет в гостиницу, она будет далеко.

И они никогда больше не увидятся!

Он ее забудет, и очень скоро. Жизнь наладится, потечет как прежде. Но в ней не останется места заезжей гостье.

Александр вернулся, спросил, не звонил ли кто? Лена ответила отрицательно, а потом упала на кровать, вцепилась пальцами в подушку, терзаясь за совершенную подлость.

Она ждет и надеется! А он не знает и потому опоздает! «Какая же я сволочь!»

Корхов пришел домой подавленным и злым. Жена прекрасно понимала, что в такие минуты лучше не беспокоить его вопросами. Молча подала жаркое и рюмку водки. Анатолий Михайлович выпил, крякнул и вновь поплыл по извилистым течениям своих мыслей. После долгой паузы наконец-то обратил внимание на жену. И то — по делу: