Призрак Белой страны - Александр Владимиров

— Хорошо.

— Еще одно: ты знаешь Ярослава Иванова?

— Наш автор.

— Что он за человек?

— С какой стати ты им заинтересовался?

— Есть причины.

— У тебя статья! — взорвалась шефиня, — а ты даже в такой момент лезешь не в свои сани! Он написал о своем, ты о своем.

— Да нет, я вспомнил о нем как раз в связи со статьей. Мне бы с ним познакомиться…

— Видишь ли, — замялась Алевтина, — с ним вышел один казус. Статью принес мальчишка-посыльный, оставил в редакции. Обратного адреса на конверте не было. Еще мальчишка передал: «Если напечатаете, хозяин пришлет меня к вам за гонораром». Статью мы напечатали, только никто за деньгами не объявлялся.

— Ты решилась напечатать человека инкогнито?

— И что? — рассердилась Черкасова. — Его материал на фоне той белиберды, которую мне суют, показался изюминкой. Пишите так же, и мы постараемся меньше обращаться к помощи посторонних. Кроме того, идеи у него здравые.

— А можно о нем что-нибудь узнать?

— Появится посыльный, тогда и узнаем.

«Возможно, и не появится», — вздохнул Александр и засел с Валентиной за статью.

Дело продвигалось на удивление быстро. Репринцева и Горчаков дополняли друг друга, даже если спорили по тому или иному эпизоду. Помогли им выстроенные Александром в хронологическом порядке записи произошедших событий. Далее авторы попробовали описать личность преступника.

Сошлись на том, что это все-таки мужчина, сильный, ловкий, с маниакальной приверженностью к сохранению устоев и порядка, он не понимает, что своими действиями вносит лишь больший хаос. Некоторые ему тайно симпатизируют (как здесь кстати оказалась статья Иванова!). И кому симпатизируют?! Озлобленному, больному человеку, шизофренику. Возможны сообщники, но, скорее всего, он — одиночка. Вряд ли бы он решился поделиться с другими сокровенным. Его нужно скорее обезвредить, в противном случае он принесет Старому Осколу серьезные проблемы. Он не только будет сеять панику, убивая любого, кого заподозрит в связях с иностранными спецслужбами, но и подорвет репутацию города, поспособствует срыву крупных проектов.

— Стоп! — воскликнул вдруг Горчаков и бросился к стопке газет.

Валентина с удивлением смотрела, как он перелистывает их, пока, наконец, не протянул ей еще одну статью. Она касалась перспектив открытия в Старом Осколе залежей руды и строительства здесь крупных горно-обогатительного и металлургического комбинатов. Автор считал, что подобные проекты опасны, поскольку нарушат экологию и подорвут здоровье местных жителей, вызовут многие болезни, прежде всего, онкологические. В конце шел призыв считать сторонников подобных предложений врагами города и Империи. «Главное для России здоровье человека, творения Божественного. Все остальное: производство, заводы — дело рук созданных Им тварей. А потому не могут они нарушать законы Творца».

— Теперь посмотри на подпись, — сказал Александр.

— Иван Ярославцев…

— Поменяй местами и получится почти что Ярослав Иванов. Конечно же, опять письмо без обратного адреса.

— Поговори с шефиней.

— О чем? Вдруг она экономит на авторских гонорарах? Очень удобно и выгодно.

— Я вот о чем подумала, — промолвила Валентина, — что, если мы ошиблись, и действует не один человек, а целая группа?

Вновь звонок, Алевтина требовала статью. Действительно — вечер, все сроки вышли.

— Подписывай, Валя, — сказал Горчаков. — Твоя первая статья в зарубежной прессе.

Репринцева чуть помедлила, но подпись поставила. Потом выяснится: к добру это для нее или нет.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Они шли по ночному городу, шли, не опасаясь, хотя и было предупреждение Корхова. Статья выйдет только утром, и если убийца решится отомстить, автор уже будет далеко.

— Жаль, что нет прямого поезда Старый Оскол-Москва, — сказал Александр, — я бы сел в вагон и примчался к тебе.

— К нам не так просто приехать.

— Да, — согласился Горчаков, припомнив зловещего карлика из детства. — Лучше ты приезжай к нам.

— Как ты это себе представляешь?

— Сядешь в поезд, приедешь в Курск, а там я тебя встречу. Ах, да… Мы пришлем тебе приглашение от газеты.

— И навеки испортите мою карьеру.

— Так нам не встречаться? Это не выход.

— Не выход, — согласилась Репринцева.

— Я обязательно что-нибудь придумаю. И ты не пострадаешь. В крайнем случае, возьму командировку в Москву.

— Не писал антисоветских материалов?

— Писал.

— Тогда тебя вряд ли пустят. Персона нон-грата.

— Откуда они знают про мои статьи? Они все читают?

— Да! В отличие от нас, простых смертных.

— Так что нам делать? — почти закричал Горчаков.

— Не знаю.

Он что-то хотел сказать, но она остановила и после паузы добавила:

— За эти несколько дней в вашем городе я будто прожила целую жизнь, причем, абсолютно новую для меня. Приехав в Москву, я долго буду вспоминать каждую улицу, дом, и, конечно же, храмы… А когда закрою глаза, то в сладком сне передо мной вновь возникнет этот почти южный город с его пирамидальными тополями.

— А меня ты в том сне увидишь?

— Конечно! Разве есть сомнения?

— Но почему мы должны расстаться?! Разве не существует иного выхода?

Увы, его не видели ни она, ни он. Двое русских влюбленных, разделенные границами, политическими системами и разного рода предрассудками. Они прошли еще немного, Александр не выдержал:

— Может, ты… останешься?

— Каким образом? Завтра в десять или одиннадцать за нами придет машина. Можно было бы до Курска и поездом, но местное отделение ВКП(б) решило по-иному.

— Я через знакомых продлю тебе визу.

— Этого делать нельзя без разрешения нашего консульства и… соответствующих органов!

— А если ты… вообще останешься?

— Вообще?

— В качестве сотрудницы газеты. Разве мало советских граждан, рискуя свободой, даже жизнью, переходили границу? Тебе и рисковать ничем не надо.

Валентине следовало бы возмутиться: ее подбивают к прямому предательству, но она лишь горько вздохнула:

— Ты не представляешь, какие тогда неприятности ожидают моих родителей.

— Остается последнее средство: сделать тебе предложение руки и сердца.

— По-моему, — рассмеялась Валентина, — такой человек как ты, не стремится жениться. Ты слишком красив, а девушки на красавчиков падки.

— Ты меня раскусила, не стремлюсь, — согласился Александр, — однако в данном случае собираюсь сделать исключение.

— Я польщена.

— А я серьезно.

— Если серьезно, то… не надо. Ведь еще немного, и я сама влюблюсь, — Валентина боялась признаться себе, что уже влюбилась. — Ничего хорошего из этих отношений не получится. Мне нужно уезжать! И пусть все останется маленьким приключением.

Перед ними — узкий переулок. Направо — в гостиницу, налево — к дому Горчакова. Александр осторожно промолвил:

— Пойдем ко мне?

— Поздно уже.

— И что?

— Поздно! — вздохнув, повторила Валентина. — Завтра тяжелый день.

— Но сегодня наш последний день!

Странный грохот раздался от этих слов, Валентина вздрогнула и увидела, что темнеющее небо расцветилось яркими огнями, и множество радуг соединились в грандиозный букет. Девушка будто ощутила чье-то грозное предупреждение. Нет, никто ее не предупреждал. Она просто поняла, что не следует сейчас идти к нему. Но почему? Ведь ей так хотелось!

«Я и правда влюбилась?»

«Не должна! Не должна!» — стучало в голове.

Ей хотелось, но она не могла.

А если все-таки?.. Чем она рискует? Потерей невинности? Не такая большая потеря. С губ уже готово было сорваться согласие и тут… Новый взрыв! Еще один! Они словно до основания потрясали Старый Оскол. И опять в этих взрывах слышалось: «Не должна! Не должна!».

— Что с тобой? — удивленно спросил Александр. — Обычный салют. У нас в городе это любимое занятие молодежи.

«Не должна!»

— Надо возвращаться в гостиницу! — почти простонала Репринцева.

— Нет! — Горчаков решительно взял ее за руку, но она еще более решительно высвободилась. Он понял, настаивать бесполезно.

— Хотя бы погуляем?..

— Погуляем?.. Да, конечно!

Ночной город по-прежнему был с ними ласков, теплый ветерок обвевал лица, фонари приветливо светились огнями. Правда, народа было чуть меньше. Убийца сделал свое дело!

Валентина опять вернулась за полночь. Надежда уже вела себя смелее, времени до отъезда осталось в обрез, подруга, похоже, не думает здесь оставаться, поэтому начала открыто собачиться:

— Опять за тебя пришлось волноваться! Когда же наконец образумишься?