Белый шум - Дон Делилло

Город по-прежнему патрулировали немецкие овчарки, сопровождаемые людьми в костюмах из милекса. К собакам мы привыкли, радовались им, кормили и баловали, но так и не притерпелись к ряженым пугалам в ботинках на толстой подошве и в противогазах с резиновыми шлангами. Экипировка слишком напоминала нам обо всех неприятностях и страхах.

За обедом Дениза спросила:

– Почему бы им не одеться нормально?

– Они ведь на дежурстве, – сказала Бабетта. – Это не значит, что мы в опасности. Собаки учуяли следы ядов только на окраине.

– Именно в этом нас хотят убедить, – сказал Генрих. – Обнародуй они точные данные, люди бы завалили суды исками на миллиарды долларов. Не говоря уже о демонстрациях, панике, насилии и общественных беспорядках.

Казалось, такая перспектива доставляет ему удовольствие.

– Это уже некоторый перегиб, не правда ли? – сказала Бабетта.

– В чем перегиб – в моих словах или в том, что может произойти?

– И в том и в другом. Нет оснований считать, что опубликованные сведения неверны.

– Ты в самом деле в это веришь? – спросил Генрих.

– А с какой стати я должна не верить?

– Да опубликуй они хоть часть подлинных результатов этих расследований, вся промышленность потерпела бы крах.

– Каких расследований?

– Тех, что ведутся по всей стране.

– В том-то и дело, – сказала Бабетта. – Каждый день по телевидению сообщают о новой утечке ядовитых веществ: канцерогенных растворителей из цистерн, мышьяка из дымовых труб, радиоактивной воды из атомных электростанций. Насколько велика опасность, если это происходит постоянно? Разве опасное явление по определению не должно быть необычным?

Обе девочки посмотрели на Генриха, предвкушая хирургически острый ответ.

– Дались тебе эти утечки, – сказал он. – Утечки – пустяк.

Такого поворота никто от Генриха не ожидал. Бабетта пристально посмотрела на него. Он разрезал лежавший на его тарелочке лист салата на две равные части.

– Не думаю, что это пустяк, – осторожно высказалась Бабетта. – Это, конечно, небольшие ежедневные утечки. Они поддаются контролю. Но не пустяк. За ними приходится следить.

– Чем скорее мы забудем об этих утечках, тем раньше сможем вплотную заняться реальной проблемой.

– А в чем реальная проблема? – спросил я. Генрих говорил, набив рот салатом и огурцом.

– Реальная проблема – излучение, ежедневно бьющее по нам со всех сторон. Радиоприемник, телевизор, микроволновка, линия электропередачи возле дома, радар контроля скорости на шоссе. Нас очень долго уверяли, что эти малые дозы безвредны.

– А теперь? – спросила Бабетта.

Мы смотрели, как Генрих ложкой придает картофельному пюре на своей тарелке форму вулкана. В кратер он очень осторожно влил подливку, потом принялся аккуратно очищать бифштекс от жира, жил и прочих изъянов. Мне пришло в голову, что прием пищи – единственный род профессионализма, которого большинство людей может достичь.

– Пришла новая большая беда, – сказал он. – Разливы, утечки и осадки – пустяки. Рано или поздно вас погубит то, что находится совсем рядом – электрические и магнитные поля. Кто из присутствующих поверит мне, если я скажу, что среди людей, живущих возле высоковольтных линий электропередач рекордными темпами растет процент самоубийств? Что же вгоняет этих людей в такое уныние, в такое депрессивное состояние? Неужели один вид уродливых проводов и опор? А может, от постоянного излучения что-то происходит с клетками мозга?

В подливку, заполнившую жерло вулкана, Генрих окунул кусочек бифштекса, положил его в рот. Но жевать начал лишь после того, как зачерпнул со склонов у подножия немного пюре и отправил вслед за мясом. Казалось, за столом нагнетается напряжение, вызванное одним вопросом: успеет ли он доесть подливку, прежде чем обвалится пюре.

– Усталость и головная боль – пустяки, – сказал он, начав жевать. – Как насчет нервных расстройств, необъяснимого насилия в семейной жизни? Существуют научные данные. Откуда, по-вашему, берутся дети-уроды? Из радио и телевидения, вот откуда!

Девочки восхищенно смотрели на него. Мне хотелось с ним поспорить. Спросить, с какой стати я должен верить этим научным данным, а не сведениям о том, что нам не грозит заражение ниодином. Но что я мог сказать, помня о своем состоянии? Мне хотелось объяснить Генриху, что статистические данные, на которые он ссылается, по природе своей неубедительны и только вводят в заблуждение. Хотелось сказать, что он еще научится спокойно относиться к подобным катастрофическим выводам – когда повзрослеет, отбросит свой узкий буквализм, наберется знаний и станет человеком пытливого, скептического ума, сделается мудрым и рассудительным, состарится, лишится сил, умрет.

Но сказал я только одно:

– Вселяющая ужас информация сама по себе уже превратилась в индустрию. Разные фирмы конкурируют друг с другом, пытаясь выяснить, как сильнее нас напугать.

– У меня есть для вас новость, – сказал Генрих. – Когда мозг белой крысы подвергается воздействию высокочастотного излучения, он выделяет ионы кальция. Кто-нибудь из сидящих за столом знает, что это значит?

– Это что, теперь в школе проходят? – спросила Бабетта. – Разве там больше не преподают основы гражданского права, не объясняют, как законопроект становится законом? Квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов. Я до сих пор теоремы помню. Сражение при Банкер-Хилл на самом деле состоялось на холме Бридс. И вот еще: Латвия, Эстония и Литва.

– А какой корабль затопили – «Монитор» или «Мерримак»? – спросил я.

– Не знаю, но с Тайлером Типпекану выбрал судьбу одну.

– А это еще кто? – спросила Стеффи.

– Индеец, который баллотировался на пост президента. А вот еще: кто изобрел жатвенную машину и как она изменила специфику американского земледелия?

– Я пытаюсь вспомнить три вида горных пород, – сказал я. – Вулканическая, осадочная и еще какая-то.

– А логарифмы? А причины недовольства состоянием экономики, приведшего в конце концов к Большому краху? И еще: кто одержал верх в дебатах Линкольна и Дугласа? Внимание, тут все не так очевидно.

– Антрацитный и битумный, – сказал я. – Равнобедренный и неравносторонний.

Пока я вспоминал эти таинственные слова, на меня нахлынули смутные образы школьных лет.

– А вот еще: англы, саксы и юты.

Проблему дежа-вю в округе еще не решили. Зато организовали телефонную службу бесплатных советов. Консультанты круглосуточно беседовали с людьми, которых беспокоили рецидивы. Вероятно, дежа-вю и другие судороги души и тела были долговременными последствиями воздушнотоксического явления. Однако через некоторое время появилась возможность расценивать подобные расстройства как симптомы нашей глубоко запрятанной отчужденности. Поблизости нет большого города, источника более жестоких мучений, из-за которых мы увидели бы свою дилемму в истинном свете и утешились. Нет такого города, который можно винить за то, что мы чувствуем себя жертвами. Который можно ненавидеть, которого можно бояться. Задыхающегося мегаполиса, способного поглотить нашу скорбь, отвлечь нас от неослабного ощущения времени – времени как фактора именно нашей гибели, нарушения структуры наших хромосом, истерического размножения ткани.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});