Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обход в этот день Петр Шуйский велел начинать чуток раньше. И часу не прошло, как засовы и замки были заперты; врата прикрыты; перегорожены заостренными прутьями улицы.
В одном месте стрельцы натолкнулись на группу лихих нищих, которые с молчаливой угрозой наблюдали за приближением караульщиков, а когда до стрельцов оставалось несколько саженей, в воздухе засвистели кистени. Двоих татей побили насмерть, а оставшихся словили и свезли в темницу.
Это была боевая дружина Гордея Циклопа. Он, как опытный воевода, выставил впереди лагеря дозоры, опасаясь неприятельского штурма.
Но Яшка Хромой безмолвствовал.
Пришло утро, которое погасило костры и отворило все запоры.
Удары колотушек помалу ослабевали, а затем смолкли совсем, словно невидимый сторож, охраняющий покой Москвы, подустал за долгую ночь и завалился в истоме в лесные кущи, куда не способен проникнуть ранний рассвет. Мерный бой колотушек сменился скрипом отворяемых дверей, бренчанием цепей. Послышался лязг засовов. И скоро улицы наполнились деловым гулом, радость нового дня захватила все дворы, сбрасывая с города остатки дремы, ударил колокол.
Вместе с медным гулом новый день родился по-настоящему.
Боярин Петр Шуйский по обыкновению объехал посты, ненадолго остановился у Городской башни, пристально вглядываясь в лица ее обитателей, а потом, махнув рукой, изрек:
— Пусть режут друг дружку, только с Москвы всех спровадьте!
Через два часа стольная напоминала осажденный город: со стрелецких слобод, выстроившись поколонно, в столицу шествовали служилые люди. Они окружили Городскую башню и шаг за шагом стали теснить нищих к городским воротам. Те не желали идти, цеплялись за решетки, упирались, но стрельцы уверенно, словно подобное им приходилось совершать едва ли не каждое утро, прикладами втолковывали указ Шуйского. Особенно глупых кололи саблями.
Раза два для пущей убедительности кто-то из молодцов пальнул из пищали, и гром заставил отшатнуться многочисленных зевак, застывших по обе стороны улицы.
Бродяг и нищих набралось с пяток тысяч. Зрелище комичное и печальное. Облаченные в жалкое тряпье и рвань, они брели, ковыляли, грозились и проклинали на чем свет стоит Петра Шуйского, стрельцов, а заодно и окаянного самодержца; бродяги плевались по сторонам, хныкали и смеялись.
Какая-то нищенка сумела прорваться через цепь стрельцов, но была вытеснена назад улюлюкающими московитами, упала на дорогу, растерла грязную соплю по лицу, поднялась и лениво побрела вслед за братией.
Ротозеи пытались в толпе нищих рассмотреть самого Гордея Циклопа, однако его не было. Стрельцы, помня о тайном наказе Шуйского, тоже пытались заприметить Гордея — срывали клобуки с монахов, извлекали здоровенных детин из толпы, но атаман разбойников пропал.
Кто-то сказал, что он поменял свое обычное монашеское облачение на боярский кафтан. Кто-то обмолвился, что видел Циклопа в одежде стрельца перелезающим через ограду. Другой говорил, что приметил его убегающим через тайницкий ход. Но только один Григорий мог сказать, где сейчас находится знаменитый тать. Гордей Циклоп сначала укрылся в колодце у Городской башни, а когда стрельцы были далече, колодезный журавель, не без помощи верного Гришки, вытащил его на поверхность, а сытный дом вдовой купчихи дал приют.
Бродяг погнали до самых Вознесенских ворот, а потом через коридор стражи выпускали по одному. Стрельцы всматривались в лицо каждого, выпроваживали из города с словами:
— А ну пошел! И чтобы духу твоего в стольной более не было!
Бродяга, не успев осенить себя знамением, уже выдворялся из города, ощутив на своей заднице всю силу стрелецкого пинка.
Город опустел.
Старуха-нищенка, выпрашивающая копеечку у Мясного ряда, казалась ветхим чудом. Тихий ее голос был услышан, и каждый проходивший мимо кидал на цветастый платок мелкую монетку.
Стража у городских ворот в этот день была особенно бдительной. Ее усилили отроками с Пыжевской слободы. Воротили всякого нищего, отваживали плетями каждого бродягу. Однако некоторые неведомыми путями все же просачивались в город и скоро позанимали привычные места на базарах и многолюдных перекрестках.
Даже несведущему стало ясно, что бродяжья братия разделилась на враждующие полки, которые молчаливо топтались у зарослей камышей на берегу Москвы-реки. Видно, дожидались всесильного гласа своих правителей, чтобы, подняв клюки, сокрушить в поединке супротивников.
Бродяги сбивались в грязные гудящие толпы и, пугая хлебосольный рынок, разместившийся на песчаном склоне реки, шагали по рыхлому плесу.
Появился Яшка Хромой — вылез-таки увалень из лесной чащи! Он вприщур оглядывал свое драное воинство, наставлял:
— Никого не жалеть! Лупить палками всех нещадно. Если Циклопа из города изгоним, тогда, почитай, все монеты нам перепадут.
Яшка Хромец был разбойник солидный. Одно время он был в воинстве татарина Шигалея, воевавшего в Ливонии, и сумел дослужиться до чина сотника в передовом полку. И сейчас, памятуя военную науку, тать обращался к своей братии не иначе как «полки» и «дружина», называя себя при этом «воеводой».
Полки были разбиты на тысячи, которые, в свою очередь, дробились на более мелкие единицы. Во главе каждой стоял сотник и пятидесятник. Яшка обходил свое нищее воинство и с каждого требовал дисциплину: сильных заставлял биться на палках, слабым — доставлять камни. И, уверенный в своей правоте, строго поучал:
— Рукой наотмашь бей! От того удар пошибче будет. Это тебе не бабу гладить!
Гордей Циклоп тоже не дремал: он увел свое воинство за Яузу, где наказал заточить палки, железом крепить посохи. В тихой перебранке «воинники» готовились встретить вражью «рать».
Перед самыми сумерками к Яшке Хромому пришел чернец. Среди сопровождавших его бродяг он выделялся статью, словно боярин среди дворовой челяди. Приосанился монах, рясу крепко затянул поясом, и, если бы не сухота в лице, его и впрямь можно было бы принять за знатного вельможу.
Посланца Яшка Хромой встретил нестрого, отпихнул от себя услужливо подставленное плечо и поднялся с огромного кресла, сделал шаг навстречу. Так всякий государь оказывает послу иноземной державы почет.
Но слова были иными:
— Из гноища ты, Григорий, вышел, в гноище и живешь! Тебе бы за меня держаться, а ты к Гордею Циклопу липнешь. У меня деньги, власть, сам монеты чеканю! А Гордей твой только монеты с нищих горазд собирать. — Яшка неуклюже подтянул под себя покалеченную ногу, выпустил рубаху из-под ремня, как это делает ближний боярин, и приблизился еще на шаг. Роста они оба были немалого, но Яшка старался поглядывать на Гришку так, будто созерцал блоху. — Ежели я захочу, так сами бояре с меня сапоги начнут стаскивать, а еще за эту честь спасибо станут говорить. Так разве не мне Москвой владеть? Иди ко мне, в почете жить станешь. Не бойся, не обижу! Старшим в посадах поставлю, будешь деньги с посошных[55] мужиков собирать. Такие ручищи, как твои, они мне ой как нужны!
Редкий посол осмелится не отвесить поклон чужому государю. Согнулся Григорий в три погибели и покориться заставил и своих спутников.
Может, и вправду согласиться? Богато Яшка живет, что и говорить! И в рубище не всегда расхаживает. В народе говорят, любит Хромой все богатое. Обрядится в вельможье платье и как господин на санях по городу разъезжает, а на склоненные головы серебром сыплет. Вот куда денежки идут, что нищие на паперти собирают. А еще глаголют про Яшку, что до баб он зело охоч. Будто бы в каждой корчме девок содержит. Сам их использует и дружкам своим отдает.
И тут Гришка увидел Калису.
Она стояла позади Яшки, и, если бы не радость, которая плеснулась в ее глазах да и растаяла, не узнал бы ее Григорий. Щуплым подростком, в мужском платье, стояла она рядом с верзилой Яшкой, даже волосы были запрятаны под лисий малахай.
— А хочешь, так и жену тебе свою подарю, — сграбастал Яков Прохорович за худенькие плечики Калису. — Ты не смотри, что она так робко смотрит, толк в любовных утехах знает. А я себе другую отыщу.
Григорий сглотнул слюну. Так вот кто жена Яшки Хромого! Не отдаст, злодей, дразнит! А ежели бы отдал, что там Гордей Циклоп — самого дьявола бы не испугался!
— Не отдашь ведь?
— Верно, не отдам, — охотно согласился Яшка. И уже через хохот, который буквально душил его: — А ты, видно, и вправду подумал, что я с тобой Калисой поделюсь?! Ха-ха-ха! Вот тогда мы бы стали с тобой молочными братьями. А девка понравилась? Ты посмотри, какая у нее коса! А ты, девонька, не упрямься. Ну-ка покажи гостю свою красу! — И разбойник огромной лапищей выковырял из-под шапки девицы толстенную черную косу. — Видал?! Вот так-то! Разве я могу ее оставить? В этих волосьях вся моя сила. Ежели потеряю я девчину, тогда и мне не жить. А ты, монах, не горюй, мы тебе другую бабоньку подыщем.
- Безумный свидетель - Евгений Евгеньевич Сухов - Исторический детектив / Полицейский детектив
- Крепость королей. Проклятие - Оливер Пётч - Исторический детектив
- Убийство в особняке Сен-Флорантен - Жан-Франсуа Паро - Исторический детектив
- Спи, милый принц - Дэвид Дикинсон - Исторический детектив
- Старосветские убийцы - Валерий Введенский - Исторический детектив
- Оракул - А. Веста - Исторический детектив
- Сломанная тень - Валерий Введенский - Исторический детектив
- Ели халву, да горько во рту - Елена Семёнова - Исторический детектив
- Бориска Прелукавый (Борис Годунов, Россия) - Елена Арсеньева - Исторический детектив
- Кусочек для короля (Жанна-Антуанетта Пуассон де Помпадур, Франция) - Елена Арсеньева - Исторический детектив