Виват император! Армагеддон - Роман Злотников

Ташка несколько мгновений молча сверлила куратора гневным взглядом, потом выпалила:

— Второй урок, да?

Куратор невозмутимо пожал плечами:

— Не согласна — докажи. Тем более что на этот раз все обстоит действительно так. Этому утверждению есть много доказательств — и исторических, и физиологических, и даже психологических. Мужчины и женщины устроены очень по-разному, что выражается не только в отсутствии у женщин бороды, а у мужчин менструации. Но для нас с вами это уже не актуально. Мы, в подавляющем большинстве, бесплодны. Да и физиология мужских и женских особей у нас намного более схожа, чем у обычных людей. Так что, девушки, скоро вы сможете не забивать свою голову расчетами циклов.

Кто-то сзади ойкнул и пробормотал:

— Ой, а я так хотела маленького…

Но ее тут же перебил другой голос:

— А как же секс?

Куратор пожал плечами:

— Тут все зависит только от вас. Будете тренировать эти рецепторы — все ощущения сохранятся, а нет… Ладно, давайте на сегодня закончим лекции. День был тяжелым, и вашей психике требуется отдых.

Сзади кто-то нервно хмыкнул:

— И телу тоже.

Куратор криво усмехнулся:

— С телом сложнее, дальше будет только хуже. Так что давайте подходите по одному. Еще один укол, и можете отправляться спать.

И тут вновь выступила Ташка:

— Я не дамся.

Все снова замерли, но куратор отреагировал как-то совершенно спокойно:

— Хорошо, Смальская, тобой я займусь в последнюю очередь.

Однако Ташка, по-видимому, решила идти ва-банк:

— Нет, они тоже больше не будут делать никаких ваших дурацких уколов. И вообще, мы отчисляемся, так что вы обязаны немедленно предоставить нам медицинскую помощь и эвакуировать отсюда.

Все оцепенели. Куратор обвел спокойным взглядом своих подопечных, а затем негромко спросил:

— Это так?

Кто-то в конце их куцего строя дернулся, но Ташка полоснула по нему таким взглядом, что он остался на месте. Куратор устало вздохнул:

— Ну что ж, дети, я думал, что это произойдет немного позже, хотя бы завтра, но…

И тут все оказались на полу, отчаянно вопя. Через две секунды куратор опустил руку с пультом и жестко произнес:

— Это — первый уровень. Одна единица. Максимально ваш браслет настроен на двенадцать единиц. — Он окинул взглядом валявшиеся тела и продолжал уже не таким жестким тоном: — Я — ваш учитель. Я не имею права на доброту, жалость или сострадание. Потому что моя доброта и жалость могут окончиться тем, что вы все превратитесь в дурно пахнущие лужицы разлагающихся кровяных телец. Поэтому все, что я буду требовать, вы будете выполнять беспрекословно и точно. И если для этого мне придется подвергать вас наказанию тысячу раз в день — я сделаю это. А сейчас встали и подошли ко мне.

Так закончился первый день. А утром начался ад…

Ташка ждала его в коридоре:

— Ну как?

Филипп улыбнулся. Ташка одобрительно мотнула головой и, повернувшись, пошла рядом с ним. Когда они проходили пандус, Ташка покосилась на проем отводного коридора второго уровня и скосила глаза на Филиппа. Он молча кивнул. Когда-то давно, в той, старой жизни, Ташку после очередного теста так скрутило на этом повороте, что начало рвать. Куратор предупреждал, что у некоторых могут быть подобные реакции, поэтому если кто почувствует позывы к рвоте, то ему необходимо временно перейти на внутривенное питание. Но Ташка, как обычно, отмахнулась и, тоже как обычно, получила свое. Тогда они впервые влетели на восемь единиц. Филипп взвалил Ташку на плечо и поволок в секцию, но по пути им встретился куратор и выдал по первое число. Когда они, все в блевотине после болевого удара, поднялись на дрожащие ноги, куратор сурово произнес:

— Каждый должен сам расплачиваться за свои ошибки. А помощь друга не может заключаться в том, что он делает за тебя твое дело.

— Но он же за меня не блевал, — упрямо проклокотала Ташка.

Куратор усмехнулся:

— Зато он тебя тащил.

А через две недели, когда сопровождающая их боль уже начала немного утихать (а может, они просто начали к ней привыкать), Ташка впервые пришла к нему в альков. Она деловито влезла на широкую постель, стянула с себя майку, шорты, под которыми не оказалось ничего, и, сверкнув курчавым треугольником внизу живота, уселась напротив него, раскинув ноги в довольно развязной позе:

— Ну чего уставился? Куратор же сказал, что, если мы не хотим, чтобы ЭТО атрофировалось, рецепторы надо тренировать.

Филипп насупился:

— Если только ради этого, то найди кого-нибудь еще.

Ташка сердито сверкнула глазами, потом вымученно улыбнулась:

— Вот глупый, не хочу я никого другого. Фил, мне нужен ты. Понял?

Для Филиппа это был первый опыт, но Ташка, которую он считал этакой опытной светской львицей, тоже показалась ему какой-то скованной и даже немного испуганной. Во всяком случае, когда он, с пунцовым от смущения лицом, наконец-то проник (с ее помощью) куда следует, то, заглянув в — лицо Ташке, увидел, что у нее между бровей собралась напряженная морщинка, а нижняя губа прикушена, будто она опасалась боли и того, что не выдержит и закричит.

Когда все закончилось и он осторожно сполз с нее, очень смущенный тем, что остатки его семени измазали ей весь лобок и бедра, Ташка несколько мгновений еще лежала неподвижно, а потом как-то обмякла и, подтянув колени к животу, свернулась калачиком, повернувшись к Филиппу спиной. Некоторое время они лежали неподвижно, и Филипп тихонько разглядывал Ташкину обнаженную спину, выпирающие позвонки, острые лопатки, длинную изящную шею, нежные, слипшиеся волоски на ней, потом пододвинулся и коснулся губами нежной кожи между лопатками. Ташка замерла. Филипп поцеловал ее еще раз, потом еще, в шею, в плечи, в немного развернувшийся в его сторону подбородок, в щеку, в губы… Ташкино дыхание стало прерывистым, а Филипп все целовал и целовал ее в грудь, в живот, в остро пахнущие волосики лобка, опять в грудь, и тут Ташка как-то тихо простонала и, извернувшись под ним, сама будто бы наездилась на его вздыбленное естество. Затем вскинула ноги и, упершись пятками в его поясницу, резким движением загнала его жезл на всю глубину, потом еще, еще, еще…

Когда они наконец оторвались друг от друга и Филипп, восстановив дыхание, обессилено замер слева от Ташки, она вдруг повернулась к нему и, прижавшись к его руке и бедру грудью и животом, впилась Филиппу в губы долгим и страстным поцелуем. А когда оторвалась, то улыбнулась и тихо произнесла:

— Спасибо…

Филипп растерянно промолчал, не сразу сообразив, что ответить. А когда нужные слова наконец пришли ему в голову, Ташка уже спала, закинув ногу ему на живот и по-детски распустив губы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});