Самый темный вечер в году - Дин Кунц

Собака начинала скулить, едва Эми отходила от нее дальше, чем на два шага, и в результате девочка тоже принялась расчесывать собаку. Интуитивно она поняла, что сестры быстрее привяжутся к собаке, если она получит кличку и перестанет быть просто бродячим псом.

Она объявила, что собаку можно считать ранним подарком от святого Николая, раз уж до Рождества оставалось чуть больше двух месяцев, поэтому ее нужно назвать в его честь. Сестра Ангелика не замедлила указать, что найденная собака — девочка, но Эми потребовалось лишь мгновение, чтобы справиться с этой проблемой.

— Тогда мы назовем ее Никки.

И вот теперь, по прошествии без малого двадцати восьми лет, Брайан, сидя за рулем «Экспедишн», оторвал глаза от дороги и посмотрел на Эми.

— Господи! То же имя.

Эми видела, что поначалу он расценил это всего лишь как совпадение, но, когда Брайан вновь перевел взгляд на дорогу, по его телу пробежала благоговейная дрожь.

— Прошлой ночью на кухне Брокманов мне запомнился один момент, — продолжил он. — Аккурат перед тем, как ты предложила ему купить собаку. Ты присела рядом с ней. А потом вдруг встала и так пристально посмотрела на Карла. Ты выглядела… ну, не знаю, удивленной, потрясенной, но я не понимал, в чем дело.

— Он сказал, как зовут собаку. Джанет по телефону об этом ничего не говорила. И я сразу, до того, как начались всякие странности, осознала, что это не совпадение. Не спрашивай меня, что я поняла тогда и что могу сказать даже теперь о том, кто наша Никки и почему она здесь. Но я знаю… никаких совпадений. Позже, когда я спросила Джанет, почему они решили назвать собаку Никки, она ответила, что ее так назвала Тереза.

— Маленькая девочка, страдающая аутизмом.

— Да. Хотя я не стала бы утверждать, что это аутизм. Собаку нужно назвать Никки, заявила Тереза, потому что так ее звали всегда.

Брайан вновь посмотрел на Эми.

— Всегда?

— Всегда. Что она под этим подразумевала… кто знает, но, Брайан, что-то подразумевала.

Двадцатью восемью годами раньше и на три тысячи миль восточнее калифорнийского побережья монахини согласились с тем, что найденную собаку нужно назвать Никки. Они уже заметили, что с ее появлением Эми больше не молчит, не держится особняком и начала улыбаться. Им хотелось закрепить эти изменения к лучшему.

После того как Никки вымыли и высушили, монахини решили, что ночь она проведет в лазарете, где сестра Реджина-Мэри оставалась на ночь, если заболевал кто-то из детей.

Вымытая, избавленная от блох, накормленная, обеспеченная мягкой подстилкой из одеял, собака, ранний подарок от святого Николая, не находила себе места в отсутствие Эми. Скулеж начался вновь.

В те дни использование собак в качестве психотерапевтического средства еще не получило широкого распространения, но монахини «Mater Misericordia» поняли, что какая-то важная связь возникла между девочкой и четвероногой бродягой. Существующие правила подправили, возможно, даже нарушили, и совершенно здоровую Эми определили в лазарет на неделю, в течение которой предпринимались попытки выяснить, откуда взялась собака.

Неустанные молитвы, которыми Эми бомбардировала Бога, должно быть, заставили Его, пребывающего в небесных чертогах, в раздражении раскинуть руки и воскликнуть: «Пусть все остается, как есть!» — потому что найти хозяина монахиням не удалось.

После того как доктор Шеферд, ветеринар, осмотрел Никки и сделал ей все необходимые прививки (к этому времени выяснилось, что у собаки славный характер, и она знает, где нужно делать свои дела), приют «Mater Misericordia» вновь оправдал свое название, «Мать милосердия», и Никки обрела постоянный дом.

Будучи официальным талисманом, собака могла бывать где угодно, за исключением церкви (впрочем, туда ее тоже часто брали), но спала она только в комнате Эми. Одиннадцать последующих лет была ее тенью, доверенным лицом, самым любимым существом на всем белом свете.

За эти годы более трехсот девочек разными путями попадали в приют «Мать милосердия», но ни одна не могла сравниться по популярности и по количеству подруг с когда-то замкнутой и молчаливой Эми Харкинсон. И в каждой Книге года фотография Эми появлялась чаще других, за исключением разве что Никки, чья улыбающаяся морда украшала едва ли не каждую страницу: в школьной пьесе, в шапке Санта-Клауса на Рождество, с ушами кролика на Пасху, с повязанным на шее американским флагом на Четвертое июля, всегда в окружении обожающих ее девочек и сияющих монахинь.

Эми шел семнадцатый год, когда в один из дней всегда энергичная Никки вдруг стала вялой, на следующий день — еще более вялой. А на третий вообще не встала с подстилки. У нее нашли гемангио- саркому, быстро прогрессирующий рак, на той стадии, когда хирургическое вмешательство опоздало, а химиотерапия не могла остановить развитие болезни.

Состояние ее быстро ухудшалось, и она бы, конечно, страдала, если бы люди не проявили милосердие, на которое имеют право все невинные животные: никто не мог вынести вида ее страданий.

Поскольку Бог не жесток, для всего есть причина. Мы должны познать боль утраты, ибо, не зная этой боли, не смогли бы жалеть других, превратились бы в эгоистичных монстров, интересующихся только собой. Ужасная боль утраты учит нас человечности, растапливает даже каменные сердца, ощутив ее, и хороший человек становится лучше.

«Мать милосердия» была не только школой, но и сиротским приютом. Уход Никки, которая являлась живым талисманом для всех и сестрой для Эми, не только предоставил возможность разделить боль, но и стал уроком человечности.

Тех девочек, которые нашли в себе достаточно сил, в сумерках пригласили на маленькую площадь в центре приюта, где никто не обсуждал проблему наличия души у животных, а принимали сие, как данность. Дети и монахини молились за упокой души Никки. Во время молитв сумерки перешли в ночь, но темноту разогнали сотни зажженных свечей. Эми стояла на коленях рядом со своей лучшей подругой, чтобы утешать ее и проводить в мир иной.

Сестра Агнес-Мэри, которая ведала лазаретом, вызвалась помочь доктору Шеферду сделать Никки два укола. Первый, снотворного, дабы погрузить собаку в глубокий сон, второй — средства для остановки сердца.

Еще раньше на площади поставили любимый диван Никки из комнаты отдыха. Собака так ослабела, что монахиням пришлось принести ее и положить на диван. Эми стояла коленями на земле, глаза в глаза смотрела на первую собаку, которую спасла.

По мнению ветеринара, Никки было три года, когда она прихромала по лугу к своей хозяйке. Но и в четырнадцать лет, лежа на диване, на исходе своей долгой жизни, она выглядела молодой: лишь кое- где золотистая шерсть стала белой.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});