Тьма после рассвета - Александра Маринина

выяснить, куда делась Алла Муляр».

— Хорошо, договорились. Хвощ решил попользоваться. Что было дальше?

Квасков помолчал, потом вздохнул.

— Как на духу, гражданин начальник: я думал, что смогу это вынести. Хвоща потащило по-серьезному, он разум начал терять. И я подумал, что пусть уж он с девчонкой побалуется, только бы глупостей не наделал, а то ведь спалит нас в три секунды. Сбежит в поселок, доедет до Москвы и там пустится в загул, а у него язык хуже помела, вообще во рту не держится. Если честно, я сто раз уже пожалел, что взял его на дело.

— Понимаю. Я бы тоже озверел, если б мне такой напарник попался. Значит, Хвощев собрался использовать ситуацию и изнасиловать девочку, так?

— Ну… зачем прямо сразу «изнасиловать»? Он хотел по-хорошему. Надеялся ее уговорить.

— В смысле — соблазнить?

— Можно и так сказать. В общем, чтобы по согласию. Водку ей наливал, конфетами угощал.

— А она что?

— Да что? — В голосе Кваскова зазвучало бешенство. — Ничего! Испугалась, плакала. Водку не пила, к конфетам не притронулась. И я понял, что Хвощ уже на все готов. Нет согласия — силой возьмет. А уж когда она зарыдала и сказала, сколько ей лет, я понял, что нужно что-то делать, чтобы до греха не дошло. Бабы — это одна песня, а девочки-малолетки — и песня другая, и статья, и вообще западло.

— Значит, все-таки сказала, что ей двенадцать лет? — уточнил Гордеев.

— Сказала.

— А ты говорил, что не знал…

— Мало ли чего я говорил! Короче, гражданин начальник, я понял, что из ситуации нужно выруливать, но так, чтобы Хвощ окончательно не пошел вразнос. Вот верите: ужом крутился, чтобы его отвлечь и напоить покрепче. Уговаривал, мол, подожди, пусть девчонка обвыкнется, успокоится, а там дело легче пойдет. Верите?

— Верю, — кивнул Гордеев, хотя не верил почти ни одному слову. — Как дальше было?

— В общем, я улучил удобный момент и шепнул ей, чтобы она валила оттуда, из сарая, пока Хвощ не видит. Она и убежала. А куда после этого подалась — не знаю.

В принципе, ничего невероятного в рассказе Кваскова не было, все последовательно, стройно. Но пуговица на поясе серой плиссированной юбочки отсутствует, а петля на поясе надорвана. Похоже, юбку с девочки срывали силой. Значит, не все так благостно, как рассказывает Квасков.

— Чаю хочешь? — предложил Виктор.

Это не было хитростью или обманкой для «создания доверительной атмосферы», это было жесткой необходимостью перевести дух, чтобы не размазать рецидивиста Кваскова по стенке прямо здесь, немедленно и голыми руками. Не заорать на него. Не убить. Не покалечить. Каким бы тренированным ни был Виктор Гордеев, но и у него имелся свой предел выдержки.

Да и кричать нельзя. Бессмысленно. Громким голосом и страшными угрозами можно напугать неопытного новичка, а для таких, как Квасков, демонстрация агрессии выглядит всего лишь слабостью и реальным отсутствием доказательств.

Задержанный от чая не отказался. Гордеев оставил его в кабинете под надзором старшины патрульно-постовой службы, который в данной ситуации выполнял функции конвойного, попросил в дежурке сделать два стакана чаю, а сам вышел на крыльцо и сделал несколько глубоких вдохов. Сырой холодный воздух растекся по легким, в голове немного прояснилось. Вернувшись в помещение, Виктор заглянул в кабинет, где Коля Разин пытался вытащить хоть одно внятное слово из пьяного Хвощева.

— На две секунды выйди, — попросил он.

Коля выглядел измученным и каким-то безразличным. «Устал», — с сочувствием подумал Гордеев.

— Ну, что? Есть что-нибудь?

Разин отрицательно покачал головой.

— Лыка не вяжет. Даже не понимает, о чем я его спрашиваю. Блюет. А я нюхаю. От этого запаха скоро сам блевать начну.

— Возвращай его в камеру, а сам отдохни, поспи, пока я с Квасковым закончу.

— Да какой тут сон, — молодой оперативник вяло махнул рукой. — К дому Лихачевой отправили кинолога с собакой, дежурный следак вызвал, я лучше туда съезжу, помогу девочку искать. Вдруг пригожусь. Твой что говорит?

— Утверждает, что Муляр сама убежала. Если не врет, тогда есть шанс найти, хотя след несвежий, да и дожди шли, так что собака вряд ли сработает.

— Давно? — оживился Коля.

— Что — давно?

— Давно она убежала?

— Квасков говорит, в ночь со среды на четверг.

— Давно, — пригорюнился Разин. — На собаку надежды мало.

— Но есть надежда, что Квасков все-таки врет, и девочка пробыла у них дольше, чем несколько часов. Если хотя бы пару дней, то след посвежее будет.

— А если она не сама убежала, то следа не будет вообще, — медленно проговорил Разин.

Да, если собака не возьмет след снаружи, значит, Аллу Муляр выносили на руках. А это плохо. Очень плохо.

— Ермашовой позвони, скажи, что в самом крайнем случае можно будет возбудиться по сто двадцатой или даже по сто девятнадцатой через пятнад­цатую.

Разин с сомнением посмотрел на Виктора.

— Покушение на развратные действия и на половое сношение с лицом, не достигшим половой зрелости? Мы же девочку еще не нашли, а судя по тому, как описывают ее внешность, со зрелостью там все в порядке…

— На сто двадцать — пятнадцать Квасков уже наговорил, там развратные действия в отношении несовершеннолетнего независимо от половой зрелости, только по возрасту, а дальше видно будет. Пока так. Позвони, она ждет. Пусть хоть поспит спокойно пару часов, зная, что в принципе есть на чем возбудиться, если ничего другого не накопаем.

Гордеев взял два стакана в подстаканниках и понес свежезаваренный чай в кабинет, где его дожидался Квасков. Тот жадно обхватил ладонями мельхиоровый подстаканник, сделал пару глотков, зажмурился от удовольствия.

— Слоник, — протянул он одобрительно, имея в виду дефицитный индийский чай, который продавался в пачках с изображением слона. — Красиво живут менты. Гражданин начальник, а закурить не найдется?

— Не курю.

— У ментов всегда есть, — хмыкнул задержанный. — Для поддержания разговора с преступным элементом.

— Это верно, я тоже в столе пачку держу на такой случай. Но мой кабинет не здесь, а лазить по чужим столам я не приучен.

— Может, у сержанта? — жалобно попросил Квасков. — Ну будьте человеком, гражданин начальник!

Дежуривший в коридоре за дверью сержант добросердечно поделился «Пегасом», и Квасков с наслаждением втянул в себя дым. Гордеев собрался было задать очередной вопрос, но услышал рев мотоцикла. Синицын вернулся! Хорошо бы принес какие-то новости.

Через несколько секунд дверь распахнулась, и на пороге появилась долговязая фигура в толстом свитере. С непромокаемой накидки, которую Синицын держал в руках, капала вода. Пришлось снова звать сержанта и выходить в коридор.

— Есть, товарищ майор, — возбужденным шепотом сообщил Геннадий. — Красный «Москвич» с тульскими номерами!

О как! Похоже, очень тепло. Почти горячо.

— Точно, что с тульскими? — переспросил Виктор, боясь поверить в удачу.

— Говорит, точно. Свидетель — наш парень, поселковый, специально посмотрел на номер, потому что его сосед давно мечтал о «Москвиче» и именно о красном почему-то. Андреев, свидетель наш, как увидел красный «Москвич», так сразу подумал, что сосед наконец исполнил свою мечту. Глянул на номера — а там буквы не московские и не подмосковные. ТУА. Номера старого образца, белые на черном. На цифры внимания не обратил, а про буквы