Нахимов. Гений морских баталий - Юрий Лубченков

Капитан 1-го ранга Керн и Колтовский предложили адмиралу зайти в бастионную церковь, где шла служба по случаю дня апостолов Петра и Павла Нахимов отказался, хотя то были его именины.

Дойдя до банкета, адмирал поднялся наверх и, взяв у сигнальщика подзорную трубу, стал смотреть в сторону французов. Керн и Колтовский стали уговаривать Нахимова нагнуться пониже или зайти замешки. Но Нахимов не отвечал и продолжал смотреть в сторону противника, а затем сказал: «Не всякая пуля в лоб-с!» Стоя совершенно открыто и резко выделяясь от свиты черным цветом своего сюртука и золотыми эполетами, он стал целью для французских стрелков. Одна пуля ударила в земляной мешок, лежавший перед адмиралом. Он и тут остался на месте, спокойно промолвив: «Они целят довольно хорошо!» Почти одновременно с этим вторая пуля ударила его в лоб, над левым глазом. Нахимов упал на руки сопровождавших его и тотчас же был отнесен на перевязочный пункт Малахова кургана. Когда ему спрыснули лоб и грудь водой, он очнулся, что-то проговорил, но что именно — разобрать было трудно. Перевязав рану, Нахимова перенесли на солдатских носилках в Аполлонову балку, а отсюда повезли в шлюпке на Северную сторону. Всю дорогу он глядел и что-то шептал, а в госпитальном бараке потерял сознание. На следующий день раненому стало немного лучше. Нахимов шевелился, рукой дотрагивался до повязки на голове. Ему в этом препятствовали. «Эх, Боже мой, что за вздор!» — прошептал он. Это были единственные слова, разобранные окружающими.

Присутствовавший в момент смерти Нахимова современник вспоминал: «Войдя в комнату, где лежал адмирал, я нашел у него докторов, тех же, что оставил ночью, и прусского лейб-медика, приехавшего посмотреть на действие своего лекарства Усов и барон Крюднер снимали портрет; больной дышал и по временам открывал глаза; но около 11 часов дыхание сделалось вдруг сильнее; в комнате воцарилось молчание. Доктора подошли к кровати. “Вот наступает смерть”, — громко и внятно сказал Соколов-Последние минуты Павла Степановича оканчивались! Больной потянулся первый раз и дыхание сделалось реже… После нескольких вздохов он снова вытянулся и медленно вздохнул… Умирающий сделал еще конвульсивное движение, еще вздохнул три раза, и никто из присутствующих не заметил его последнего вздоха Но прошло несколько тяжких мгновений, все взялись за часы, и, когда Соколов громко проговорил: “Скончался”, — было 11 часов 7 минут… Герой Наварина, Синопа и Севастополя, этот рыцарь без страха и укоризны окончил свое славное поприще».

Покойного перевезли на Городскую сторону и внесли в дом, где он прожил столько лет. Над его гробом были опущены два адмиральских флага и один с флагманского корабля «Императрица Мария», на котором Нахимов находился во время Синопского сражения.

Еще при начале обороны Севастополя Нахимов и Корнилов просили похоронить их в склепе, где покоился прах М.П. Лазарева. В этом склепе было место для двух могил. В первой из них похоронили Корнилова, а во второй — Истомина. Однако моряки нашли возможность исполнить и волю Нахимова

Проститься с адмиралом пришел весь Севастополь. 1 июля гроб с телом Нахимова был вынесен из дома и под колокольный звон, барабанную дробь и орудийный салют внесен в собор Св. Владимира, где были уже похоронены адмиралы М.П. Лазарев, В.А. Корнилов и В.И. Истомин. В этот день противник не сделал ни одного выстрела. Рассказывали, что его некоторые корабли приспустили флаги и скрестили реи.

Вот как описывал похороны Нахимова крымский историк В.П. Дюличев: «От дома до самой церкви стояли в два ряда защитники Севастополя, взяв ружья в караул. Огромная толпа сопровождала прах героя. Никто не боялся ни вражеской картечи, ни артиллерийского обстрела. Да и не стреляли ни французы, ни англичане. Лазутчики безусловно доложили им, в чем дело. В те времена умели ценить отвагу и благородное рвение, хотя бы и со стороны противника

Грянула военная музыка полный поход, грянули прощальные салюты пушек, корабли приспустили флаги до середины мачт.

И вдруг кто-то заметил: флаги ползут и на кораблях противников! А другой, выхватив подзорную трубу из рук замешкавшегося матроса, увидел: офицеры-англичане, сбившись в кучу на палубе, сняли фуражки, склонили головы…»

Начальник севастопольского гарнизона почтил память павшего адмирала приказом:

«Провидению угодно было испытать нас новой тяжкой потерей: адмирал Нахимов, пораженный неприятельской пулей на Корниловском бастионе, сего числа скончался. Не мы одни будем оплакивать потерю доблестного сослуживца, витязя без страха и упрека; вся Россия вместе с нами прольет слезы искреннего сожаления о кончине героя Синопского.

Моряки Черноморского флота! Он был свидетелем всех ваших доблестей; он умел ценить ваше несравненное самоотвержение; он разделял с вами все опасности; руководил вас на пути славы и победы. Преждевременная смерть доблестного адмирала возлагает на нас обязанность дорогой ценой воздать неприятелю за понесенную нами потерю. Каждый воин, стоящий на оборонительной линии Севастополя, жаждет — я несомненно уверен — исполнить этот священный долг; каждый матрос удесятерит усилие для славы русского оружия!»

Знаменитый историк Т.Н. Грановский, узнав о гибели Нахимова, говорил: «Был же уголок в русском царстве, где собрались такие люди. Лег и он. Что же! Такая смерть хороша; он умер в пору. Перед концом своего поприща вызвать общее сочувствие к себе и заключить его такой смертью… Чего же желать более, да и чего бы еще дождался Нахимов? Его недоставало возле могил Корнилова и Истомина. Тяжела потеря таких людей, но страшнее всего, чтобы вместе с ними не погибло в русском флоте предание о нравах и духе таких моряков, каких умел собрать вокруг себя Лазарев».

Когда Севастополь был захвачен союзниками, крышки гробов адмиралов Нахимова, Корнилова и Истомина были проломлены мародерами, которые похитили золотые эполеты с их мундиров.

«28 июня — печальный день — убит П.С. Нахимов. Число геройских защитников Севастополя редело, да и не было таких влиятельных, как покойный Нахимов, а между тем Горчаков настойчиво торопил подготовить отступление от Севастополя; и потому рвение защитников Севастополя слабело», — писал один из участников обороны Севастополя.

Вступивший на престол в феврале 1855 г. император Александр II не верил в возможность избежать поражения в Крымской войне. Главную свою задачу он видел в том, чтоб как можно быстрее выйти из нее с наименьшими потерями. Царь был также и противником защиты Севастополя до последней капли крови. Правда, успешное отражение штурма города 6 июня несколько поколебало эти взгляды. Однако постоянные бомбардировки Севастополя в июне и июле, которые вели к огромным и трудновосполнимым потерям гарнизона, вновь укрепили царя в прежнем мнении.

Тем не менее в начале своего царствования Александр II не мог совершить крутой поворот, резко изменить курс своего отца на продолжение войны до конца, до победы. Да и в общественном мнении России подобные настроения продолжали господствовать — в России не привыкли к поражениям. Поэтому император считал необходимым все-таки сделать попытку переломить положение в Крыму. Эта попытка станет либо успешной, либо можно будет сказать, что попытались сделать все возможное в человеческих силах — после этого оставление Севастополя будет уже вполне оправдано. Примерно такие мысли читались между строк писем Александра II к главнокомандующему М.Д. Горчакову в Крым.

Так созревала идея сражения, которую должна была дать полевая армия союзникам. Многие надеялись, что в результате его враг будет сброшен в море, а Севастополь — спасен. Однако главнокомандующий Горчаков совершенно не верил в успех такого сражения. Но противодействовать мнению императора он, разумеется, не смел и лишь затягивал начало столкновения. Решение о сражении было принято на военном совете в конце июля. Согласно плану боя предполагалось атаковать в районе Черной речки неприятеля, силы которого превосходили русских в полтора раза.

4 августа 1855 г. началось наступление русских войск. Однако, поскольку русскому командованию не удалось обеспечить скрытности подготовки к сражению, союзники были готовы к отражению нападения. Солдаты проявили беспримерный героизм, атакуя Федюхины высоты. Но управление войсками было на самом низком уровне. Атаки велись несогласованно, силы вводились в бой частями, резервы запаздывали. Сражение окончилось поражением русских. Потери составили свыше 8 тысяч человек (у союзников — около 2 тысяч).

Именно об этом сражении Л.Н. Толстым была сложена сатирическая песня, строки из которой до сих пор остаются чрезвычайно актуальными:

Как четвертого числаНас нелегкая неслаГоры занимать…Собирались на советыВсе большие эполеты…Чисто было на бумаге,Да забыли про овраги,Как по ним ходить…

* * *

На следующий день после поражения русских войск на Черной речке, 5 августа 1855 г., подошло время 5-й бомбардировки города. В этот день «при совершенно чистом небе солнца не было видно от дыма, пыли, земли, осколков…» За первые трое суток было выпущено 150 тысяч снарядов. 5-я бомбардировка продолжалась пять дней, но и после этого обстрел продолжался каждый день почти с той же интенсивностью. Ежедневные потери севастопольцев стали превышать 1 тысячу человек. Разрушения приняли особенно значительные масштабы. Почти все дома на Южной стороне города были разбиты.