Американская империя. С 1492 года до наших дней - Говард Зинн

Во время последней битвы за Мехико американские войска взяли высоту Чапультепек и вошли в город с населением 200 тыс. человек, вынудив генерала Санта-Анну отступить на север. Стоял сентябрь 1847 г. Мексиканский торговец так сообщал своему другу о бомбардировке города: «В некоторых случаях были разрушены целые кварталы, огромное количество мужчин, женщин и детей погибло или получило ранения».

Санта-Анна ретировался в Уамантлу, где произошло еще одно сражение, и ему вновь пришлось бежать. Лейтенант-пехотинец писал своим родителям о том, что случилось после того, как в бою погиб офицер Уокер:

«Генерал Лейн… приказал нам «отомстить за смерть доблестного Уокера… забрать все, что удастся унести». Этот приказ был исполнен хорошо и с должным рвением. Сначала взломали винные погреба, а затем, ошалев от спиртного, совершили все возможные преступления. Со старух и девушек срывали одежду, многие из них пострадали и более серьезно. Десятки мужчин были убиты… их имущество, церкви, лавки и жилища подверглись разграблению… Кругом лежало много мертвых коней и людей, а в это время пьяные солдаты с криками и визгом врывались в жилища или гонялись за несчастными мексиканцами, бросившими свои дома и пытавшимися спастись бегством. Я надеюсь, что мне более не суждено видеть такое. Эти события дают почву для прискорбных мыслей о человеческой природе… и мне впервые было стыдно за свою страну.

Вот какой вывод редакторы книги «Хроники гринго»[85] делают об отношении американских солдат к войне: «Хотя они пошли воевать добровольцами и, безусловно, огромное большинство их выполнило свои обязательства, с честью выдержав трудности и сражения, и вело себя настолько хорошо, насколько это могут делать находящиеся на вражеской территории солдаты, однако им не нравились армия и война, и, вообще-то говоря, не нравились Мексика и мексиканцы. Речь идет о большинстве, которому претила эта работа, которое возмущалось дисциплиной и кастовой системой армии и желало поскорее выбраться и вернуться домой».

Пенсильванский волонтер из числа расквартированных в Матаморосе в конце войны отмечал: «У нас здесь очень жесткая дисциплина. Некоторые из наших офицеров весьма хорошие люди, но большинство очень властны и слишком жестоко относятся к солдатам… Сегодня вечером во время строевой подготовки один офицер саблей раскроил череп рядовому… Но скоро ведь может настать время, когда офицеры и рядовые будут на равных… Жизнь солдата крайне отвратительна».

В ночь на 15 августа 1847 г. находившиеся в северной части Мексики волонтерские полки из Виргинии, Миссисипи и Северной Каролины взбунтовались против полковника Роберта Трита Пейна. Этот командир убил одного из бунтовщиков, но двое лейтенантов отказались помочь в подавлении мятежа. В конце концов бунтовщиков пришлось освободить от ответственности, чтобы сохранить спокойствие.

Число дезертиров росло. В марте 1847 г., военные докладывали, что бежало свыше 1 тыс. человек. Общее количество беглецов за время войны составило 9207 человек: из них 5331 – солдаты регулярной армии и 3876 – волонтеры. Теми, кто оставался в войсках, управлять становилось все труднее и труднее. Генерал Кашинг назвал 65 таких солдат 1-го Массачусетского пехотного полка «закоренелыми мятежниками, не способными подчиняться дисциплине».

Слава победы досталась президенту и генералам, а не дезертирам, не тем, что погиб или был ранен. Во 2-м стрелковом полку штата Миссисипи 167 человек умерли от болезней. Два пенсильванских полка начали войну с численностью 1,8 тыс. человек, из которых лишь 600 вернулись домой. Джон Кэлхун из Южной Каролины, выступая в Конгрессе США, сказал, что армия потеряла убитыми и погибшими от болезней пятую часть личного состава. Массачусетский волонтерский полк отправился воевать, имея в своих рядах 630 человек. По возвращении домой не достичались 300 добровольцев, погибших большей частью от болезней, а их командир генерал Кашинг, выступавший на торжественном ужине по случаю возвращения, был освистан своими подчиненными. Кембриджская газета «Кроникл» писала: «Каждый день с уст добровольцев слетают самые серьезные обвинения в адрес всех и каждого из этих военных чиновников».

Как только ветераны возвращались с фронта, их быстро находили спекулянты, желавшие купить земельные ордера, которые раздавало правительство. Многие отчаянно нуждавшиеся в деньгах солдаты продали свои 160 акров менее чем за 50 долл. В июне 1847 г. нью-йоркская газета «Коммершл адвертайзер» отмечала: «Общеизвестен тот факт, что на неимущих солдатах, проливавших свою кровь во время [Американской] революции, сколотили огромные состояния земельные спекулянты, как стервятники, воспользовавшиеся их бедственным положением. Похожая система ограбления применена и к солдатам минувшей войны».

Мексика капитулировала. Среди американцев раздавались призывы захватить всю страну, ведь по договору Гуадалупе-Идальго, подписанному в феврале 1848 г., США полагалась лишь половина ее территории, Граница Техаса была установлена по Рио-Гранде, к Соединенным Штатам отошли Новая Мексика и Калифорния. США выплатили Мексике 15 млн. долл., что привело газету «Виг интеллидженсер» к выводу о том, что «слава Богу, мы не захватчики!».

Рабство без послушания, освобождение без свободы

Поддержка системы рабовладения американским правительством основывалась исключительно на всепоглощающем практицизме. В 1790 г. на Юге производилось 1 тыс. тонн хлопка в год. К 1860 г. – уже 1 млн. тонн. За тот же период количество рабов возросло с 500 тыс. до 4 млн. Рабовладельческая система, измотанная восстаниями невольников и заговорами, такими, как заговоры Габриэла Проссера (1800), Денмарка Вези (1822), восстание под руководством Ната Тернера (1831), разработала в южных штатах методы контроля, опирающиеся на законы, суды, вооруженные силы и расовые предрассудки политических лидеров нации.

Чтобы разрушить столь глубоко укоренившуюся систему, потребовались бы либо всеобщее восстание рабов, либо полномасштабная война. Первое могло выйти из-под контроля, а гнев – обратиться не только против института рабства, но и против самой успешной в мире системы капиталистического обогащения. Если бы разразилась война, то те, кто ее развязал, должны были бы устранять ее последствия. Поэтому именно рабов освободил Авраам Линкольн, а не Джон Браун. В 1859 г. последний был повешен (при участии федеральных властей) за то, что путем небольшого насилия попытался добиться того, что всего через несколько лет совершил Линкольн при более крупномасштабном насилии, – положить конец рабству.

При его отмене по приказу правительства, которое действительно подталкивали к этому свободные чернокожие жители и рабы, а также белые аболиционисты, ликвидация данного института могла быть организована таким образом, чтобы ограничить освобождение определенными рамками. Свобода, даруемая сверху, может простираться лишь настолько, насколько это позволяют интересы господствующих групп.

И если на волнах войны и риторики крестового похода свобода расширяет свои границы, то потом ее можно вернуть в безопасные рамки. В результате, хотя отмена рабства и привела к реконструкции национальной политики и экономики, она была не радикальной, а осторожной и, на деле, выгодной.

Плантационная система, основанная на выращивании табака в Виргинии, Северной Каролине, а также в Кентукки и риса в Южной Каролине, распространилась на новые плодородные земли, пригодные для возделывания хлопка, в Джорджии, Алабаме и Миссисипи и потребовала новых рабов. Однако ввоз в страну невольников был запрещен в 1808 г. Но, как пишет Дж. Х. Франклин в своей книге «От рабства к свободе», «с самого первого дня этот закон не исполнялся». «Огромное неохраняемое побережье, существование рынка сбыта и перспективы баснословных прибылей не давали американским торговцам покоя, и они поддавались искушению». По оценкам Франклина, примерно 250 тыс. рабов были нелегально ввезены в страну до начала Гражданской войны.

Можно ли описать, что такое рабство? Наверное, трудно это представить тому, кто не испытал его сам. В изданном в 1932 г. учебнике-бестселлере два либеральных историка с Севера рассматривают данный институт как «необходимость [для негров] при переходе к цивилизованному образу жизни». Экономисты или клиометристы (историки, изучающие статистику) пытались дать оценку рабству, рассчитав, сколько денег было потрачено на питание и оказание медицинской помощи невольникам. Но говорит ли это о том, чем являлось на самом деле рабство для человека, который жил в нем? Являлись ли условия пребывания в рабстве таким же важным фактором, как само существование этого института?

Бывший раб Джон Литтл писал: «Говорят, что рабы были счастливы, поскольку они смеялись и веселились. Я и еще трое или четверо невольников однажды получили по 200 плетей, а наши ноги заковали в кандалы; тем не менее ночью мы пели песни и танцевали и заставляли других смеяться над тем, как звенят наши оковы. Вот уж какие мы были счастливцы! Мы делали это, чтобы заглушить наше несчастье и чтобы не дать нашим сердцам разорваться от горя: и это такая же правда, как и слова проповеди! Посудите сами – могли ли мы были быть тогда очень счастливы? И тем не менее я сам делал это – дурачился и выкидывал коленца, находясь в цепях».