Тени над Гудзоном - Башевис-Зингер Исаак

— Вот как…

— Да, так. Что ты побледнел? Тебе можно, а мне нельзя? Он не такой, как ты, но где сказано, что все должны быть такие? У него есть другие достоинства. Для него женщина — личность, а не животное, которое держат в клетке. Он человек современный, а не святоша вроде тебя…

— Он вдовец, разведенный?

— Да уж не старый холостяк… У него уже есть внуки. Ну и что? У нас обоих тоже скоро могли бы быть внуки, если бы все шло нормально. Но он живой человек. Даже, пожалуй, чересчур живой. Ходит, ездит, смотрит. Летом во Флориде, а зимой он ездит в Швейцарию или я уж не знаю куда. Сделал деньги, а теперь тратит их. Дети не ждут от него наследства. Они сами богатые.

— Он разведенный?

— Да, разведенный.

— Ну и что же тебя удерживает?

— Ничего, дорогой, ничего. Мы бы могли уже отправиться под хулу, но я колеблюсь. Зачем мне тебя обманывать? Я не влюблена в него. Он человек без затей, простой, даже немного грубоватый, но с меня уже довольно деликатности. Таким грубым, как бывают порой деликатные люди, простому человеку никогда не стать. Он буквально сорит деньгами. Откуда он берет столько денег, чтобы сорить ими, я не знаю. Мне приходится постоянно воевать с ним, но он обожает выписывать чеки. А мне не нравятся мужчины, которые поминутно хватаются за свои чековые книжки. Если бы я описала его тебе, ты бы смеялся.

— Ну и что он за тип?

— О таких надо писать книги. Он низенький, ширококостный. Седой, как лунь, но краснолицый. Физически очень силен. У меня застряло окно, и никто не мог его открыть, а он только толкнул — и оно открылось. Ест он так, что я никогда еще не видела ничего подобного. Когда он обедает у меня, холодильник остается пустым. Он может съесть за один раз больше, чем ты за целую неделю. В Америке обычно не едят так много. Я ему говорю: «Вам от этого будет нехорошо». Мы все еще на «вы». И я рассказываю ему о калориях и тому подобном. А он отвечает: «Ерунда! Если докторам так нравится поститься, путь постятся сами. Я придерживаюсь правила: „Каин это не Авель“». И начинает запихивать еду в рот так, что я стою и не верю собственным глазам. Человечек низенького роста, а весит двести двадцать или двести тридцать фунтов. И как будто всего этого мало, у него еще есть и прислужник, тот еще тип.

— Что значит прислужник?

— Не знаю, что тебе и сказать. Своего рода крепостной, который прислуживает ему и присматривает за его бизнесом. Он выполняет все роли сразу: друг, мальчик на побегушках, водитель. Они между собой на «ты». Тот говорит хозяину: «Мойшеле, не будь свиньей». И забирает у него тарелку с мясом посреди еды. Они знакомы с детства. Тот прислужник — холостяк. Он вообще никогда не был женат. Мне кажется, что он к тому же малость скопец, потому что лицо у него какое-то чересчур гладкое. А волосы растут низко на лбу. В Америке он стал вроде как бизнесменом. Еще он играет на скрипке и знает все оперы. И живут они вместе.

— Коли так, у тебя будут два мужа.

— Да этот прислужник и на самом деле как скопец. Он прямо сказал, что у него никогда не было женщины и что он ими не интересуется. А ведь он уже и не мальчишка. Ему уже за шестьдесят, хотя он и выглядит молодым. Я прямо сказала Морису — так его зовут, Морис Плоткин: «Этот прислужник у меня жить не будет. Ему придется снять отдельную квартиру». Но если это хорошо для бизнеса, то пусть Морис его держит. Если бы он захотел нанять настолько преданного человека, то он не нашел бы его и за пятьсот долларов в неделю. А тот ничего не требует, кроме еды и ночлега. Говорю тебе: это настоящий раб. Если бы я не видела собственными глазами, то не поверила бы, что нечто подобное вообще существует. Каждый человек к кому-нибудь прицепляется, но этот Сэм — его зовут Сэмом — вцепился в Мориса прямо как клещ. Просто паразит. Но мне-то это чем мешает? Заодно он и мне прислуживает. Когда мне надо куда-то пойти, он приезжает с машиной и отвозит меня, как будто он мой личный водитель. Соседи думают, что я стала миллионершей. Говорю тебе, это смешно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Значит, тем, что ушел, я сделал для тебя доброе дело.

— Возражать не буду. Наши отношения и так уже зашли в тупик. В любви, как и в любом другом деле, если не движешься вперед, то движешься назад. А что происходит с тобой? Надеюсь, ты будешь со мной так же откровенен.

— Чего ты хочешь знать? Спрашивай. Я отвечу.

Эстер чиркнула спичкой и закурила:

— Ты ее хотя бы любишь?

— Анну? Да.

— Так оно и должно быть… Я тебе ничего дурного не сделала, но ты, похоже, хотел, чтобы я тут лежала и помирала от тоски. Я знаю тебя, Герц, знаю лучше, чем любая другая женщина. За те одиннадцать лет, что была с тобой, я тебя изучила и понемногу разузнала о тебе все. Ты хочешь не только тело женщины, но и ее душу. Ты выжимаешь женщину, как лимон, а потом даже не бросаешь ее. У тебя есть специальное ведро, в которое ты складываешь выжатые лимоны, и время от времени ты их вынимаешь и пробуешь выдавить из них еще чуть-чуть сока. Буду с тобой совсем искренней. Только не подумай, что я по тебе не тоскую. Я тоскую. Тоскую все время. Тоскую так, что едва с ума не схожу. Но я сказала себе, что не хочу быть рабыней и не буду. И еще кое-что: у меня есть силы, и я это знаю. Ты тоже по мне тоскуешь и будешь тосковать, покуда жив…

— Ты говоришь так, будто по картам гадаешь.

— Это правда, враг мой. Это чистая подноготная правда…

И в глазах Эстер показалась улыбка, какой Грейн до сих пор не видал: кривая, въедливая, алчная, полная бабской суетности. Лицо ее выглядело молодым, но в уголках глаз и в уголках рта пряталось нечто, и для обозначения этого не было подходящих слов: какая-то мудрость старой бабы, какое-то мудрое отчаяние. Печаль тех, кто всю жизнь боролся с жизнью, а в итоге пришел к выводу, что надо сдаться. Она смотрела на Грейна искоса, пытливо, словно пыталась понять, как вертятся винтики у него в голове. Эстер закурила сигарету и стала выпускать колечки дыма, которые медленно поднимались к потолку. Вдруг она как будто очнулась и вздрогнула:

— Который час? Иногда мне кажется, что это уже самый конец…

9

Телефонные звонки шли из Нью-Йорка в Майами и из Майами в Нью-Йорк, в ту гостиницу, в которой остановился Грейн. Грейн раскаялся по поводу дома, который должен был купить вместе с Анной во Флориде. Говорил, что не хочет похоронить себя в Майами. Не хочет быть владельцем гостиницы. Не может оставить свои дела в Нью-Йорке. Анна плакала в телефонную трубку. Она уже успела привыкнуть к мысли, что остается во Флориде. А теперь он, Грейн, разрушал все ее планы. Миссис Гомбинер тоже вмешалась в это дело. Она читала Грейну нотации по телефону. Она говорила с ним резко и грубо. Однако Грейн продолжал упорствовать. Он требовал от Анны вернуться в Нью-Йорк, обещал приготовить здесь для нее квартиру. У Анны возникли подозрения. Она писала Грейну длинные письма, которые отправляла авиапочтой, special delivery.[179] В этих письмах она обвиняла его в желании вернуться к Лее или даже к Эстер, но Грейн отвергал все ее обвинения. От волнения у Анны задерживались месячные. А может быть, она забеременела?.. После долгих разговоров и переписки Анна согласилась вернуться в Нью-Йорк. Она потеряла пятьсот долларов, которые дала в свое время в качестве задатка за дом, а также те деньги, которые заплатила экспертам, чтобы они проверили, чист ли дом от термитов, и определили, какие изменения можно и нужно сделать в здании, чтобы превратить его в гостиницу. Помимо этого Анна рассорилась с миссис Гомбинер, которая ругала ее как какая-нибудь рыночная торговка. Кто-то сболтнул, что в доме действительно есть термиты и поэтому-то владельцы и хотят от него отделаться. К тому же в Майами стаяла удушающая жара, как посреди лета…

Анна вылетела из Майами в двенадцать часов дня. Она должна была приземлиться в Нью-Йорке в седьмом часу. Грейн приехал ее встречать, но самолет запаздывал. Другие самолеты тоже не вылетели вовремя. Лил дождь. Ураган пришел откуда-то из Южной Америки, он двигался через Атлантический океан, и ожидался его удар по восточному побережью Соединенных Штатов. Посреди зимы гремел гром и сверкали молнии. Самолеты, которые должны были прибыть в Нью-Йорк, приземлялись в отдаленных от него городах. Пассажиры, у которых были забронированы места на отложенные рейсы, стояли в зале ожидания, прислушиваясь к происходящему снаружи, и вели разговоры людей, которые находятся здесь, но должны быть где-то в другом месте. Каждый из них был немного подшофе. Грейн сидел на скамье и при слабом освещении пытался читать вечернюю газету, но мысли в панике носились в его голове. Лея слегла с гриппом. Джек готовился к свадьбе со своей шиксой из Орегона. Сам Грейн позволил втянуть себя в какие-то странные отношения с Эстер: в некий эпилог прежнего, закончившегося романа. Подразумевалось, что, пока Эстер не вышла замуж за своего мистера Плоткина, она может делать что захочет. И даже мистер Плоткин должен на это согласиться. Он такой современный, такой толерантный, что даже хотел познакомиться с ним, с Грейном… Эстер говорила то так, то этак. То она становилась циничной, то — трагичной. Она сравнивала себя и Грейна в данных обстоятельствах с душами, застрявшими между небом и землей, между жизнью и смертью, в ложном или в воображаемом мире.