И время и место: Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата - Сборник статей

События 79,1812 и 1824 годов выстраиваются Пушкиным в один ряд, что позволяет увидеть и их различия. С этой точки зрения «Везувий зев открыл…» – историческая медитация на тему уязвимости власти и ее зависимости от стихийных бедствий и народа. Стихотворение выявляет контраст между реакцией царя и народа на пожар Москвы и политическими последствиями извержения Везувия. В первом случае, покидая город, народ отказывается служить завоевателю и таким образом создает ту силу, благодаря которой «нашей кровью искупили / Европы вольность, честь и мир» («Клеветникам России»; III, 269). В другом – бегство из города означает общественное разложение и предвещает распад великой цивилизации. Этим и объясняется отказ Пушкина от облагораживающей помпейцев стратегии Брюллова.

Как же следует понимать возобновившийся летом 1834 года интерес Пушкина к Александру I? 30 августа, через несколько дней после того, как Пушкин мог увидеть картину Брюллова, на Дворцовой площади состоялось открытие Александровской колонны. Колонна, увенчанная крестоносным ангелом, стала самым высоким сооружением в мире. Она виделась ответом на воздвигнутую в 1810 году в честь побед Наполеона Вандомскую колонну, с которой в присутствии Александра I была сброшена венчавшая ее прежде статуя французского императора. Как показано в книге А.Л. Осповата и Р.Д. Тименчика, Александровская колонна была призвана также затмить памятник Фальконе, тем самым отвлекая внимание от заслуг Екатерины II, воздвигнувшей памятник Петру отчасти во славу себе25. В статье «Воспоминание о торжестве 30-го августа 1834 года» В.А. Жуковский противопоставил два памятника, символизирующие две эпохи – период становления российской государственности и нынешний этап «развития внутреннего, твердой законности, безмятежного приобретения всех сокровищ общежития»26. В статье сакральными чертами наделяется не только Александр I (подобный высящемуся на колонне ангелу), но и сама российская государственность.

Пушкин не захотел принять участия в торжествах, в частности из-за того, чтобы, по его признанию в дневнике, не оказаться в унизительной компании с другими камер-юнкерами (XII, 332). Не исключено, однако, что поэт покинул город в силу скептического отношения к памятнику и воплощенной в нем идеологии. Как видно из «Медного всадника», Пушкин выводит харизму правителя не из его сакральности, но из конкретных преобразовательных действий. Вытеснение культуры XVIII века и заслуг его правителей ради мифологизации прошлого и прославления настоящего как «тысячелетнего царства» едва ли могло импонировать Пушкину. Поэтому он должен был неодобрительно отнестись к сооружению, призванному провозгласить разрыв между прошлым и современностью. Выдвинутая Жуковским программа консолидации государства едва ли соответствовала пушкинскому пониманию правления Николая I.

Пушкин остро чувствовал эфемерность власти. Его интересовали кризисные ситуации, переживаемые правителями. Начиная с «Бориса Годунова» и кончая «Капитанской дочкой» он исследовал механизмы власти, случаи ее стремительных взлетов и падений. Он знал, что статуи не всегда могут удержаться на колоннах. Проецировал ли он падающие «с шатнувшихся колонн» кумиры в отрывке «Везувий зев открыл…» на Александровскую колонну? И позволил ли вольность в описании картины Брюллова, поставив этих кумиров на колонны, именно с тем, чтобы затем их низвергнуть и таким образом намекать на обреченность александровского мифа? Утверждать с полной уверенностью, что, описывая последний день Помпеи, Пушкин иронически кивал на Александровскую колонну, едва ли возможно, хотя стоит отметить, что ощущение неустойчивости памятника (который ничем не подкреплен) разделялось его современниками. Анна Петровна Толстая запрещала кучеру приближаться к колонне: «Неровен час, свалится она с подножия своего»27. Она оказалась права: ангел действительно свалился вместе с колонной, но случилось это восемьдесят с лишним лет спустя – на рисунке М. Добужинского «Поцелуй» (1916)28.

Примечания

Приношу благодарность Ольге Макаровой за кропотливую стилистическую правку этой статьи.

1 Часть документов, касающихся рецепции картины, переведена и опубликована в кн.: К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. М., 1961. С. 76–114. См. также: Ацаркина Э.Н. Карл Павлович Брюллов: Жизнь и творчество. М., 1963.

2 См.: Эфрос А. Рисунки поэта. М., 1933. С. 353; Сурат И.З. Два сюжета поздней лирики Пушкина. 1. Житие великого грешника. 2. Гибель Помпеи // Московский пушкинист. М., 1997. Т. 4. С. 74.

3 Лотман Ю.М. Замысел стихотворения о последнем дне Помпеи // Лотман Ю.М. Пушкин. СПб., 1995. С. 293.

4 Медведева И.Н. «Последний день Помпеи»: Картина К. Брюллова в восприятии русских поэтов 1830-х годов // Annali dell’Istituto Universitario Orientale. Zezione Slava. Napoli, 1968. № 11. P. 90; Сурат И.З. Указ. соч. С. 80.

5 Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 17 т. Л., 1948. T. III. С. 332. Цитаты из этого издания даются в тексте с указанием тома и страницы в скобках.

6 См.: Медведева И. Указ. соч. Р. 97.

7 Об отношениях Брюллова к Рафаэлю см.: Медведева И. Указ. соч. С. 94–97. Жуковский звал Брюллова Карлом Рафаэловичем; см.: Архив Брюлловых. Приложение к «Русской старине». СПб., 1900. Т. 102–104. С. 159.

8 Так, по крайней мере, судили современники Брюллова. См. описание картины П.Е. Висконти: «…от беспрестанных сотрясений земли две статуи, стоящие на вершине одного надгробного памятника, готовы обрушиться на бегущий город» (цит. по: К.П. Брюллов в письмах…). С. 85. В пушкинских вариантах кумиры падают «с их тесной высоты» или же «с их узкой вышины» (III, 945–946), что делает образ не вполне адекватным монументальной архитектуре на улице Гробниц у Брюллова.

9 Небезынтересно отметить, что strada dei Sepolcri, изображенная Брюлловым, находится за пределами города. См. ее описание у Александра Брюллова: «Наконец, я вышел на большую дорогу вне города, где хоронили всех значительных и отличившихся особ (Strada dei Sepolcri); надгробные памятники на сей дороге лучше всего сохранились из остатков сего города, точно как бы время, почтя сии памятники, воздвигнутые добродетели, сохранило их для позднейшего потомства, как свидетели их деяний» (Архив Брюлловых. С. 49). Пушкин мог этого не знать.

10 Гоголь Н.В. Полн. собр. соч.: В 14 т. <Л.>, 1958. Т. 8. С. ni («„Последний день Помпеи" (картина Брюллова)», 1834)

11 Сурат И.З. Указ. соч. С. 76. В мессианском ключе истолковывал картину уже

А.Н. Савинов, считавший, что священник «удовлетворенно смотрит на падающие статуи языческих богов» ( Савинов А.Н. Карл Павлович Брюллов. М., 1963. С. 70).

12 Сурат И.З. Указ. соч. С. 80.

13 Летопись жизни и творчества Е.А. Боратынского / Сост. А.М. Песков. М., 1998. С. 362.

14 Сурат И.З. Указ. соч. С. 76; Леонтьева Г.К. Картина Брюллова «Последний день Помпеи». Л., 1985. С. 38.

15 К.П. Брюллов в письмах… С. 86, 77.

16 Там же. С. 63, 64.

17 Там же. С. 81.

18 Ср. свидетельство итальянского зрителя: «Живописец желал воскресить одно из плачевнейших происшествий древнего света». Или: «…молодой художник сей по происшествии столь многих веков воскресил плачевное происшествие, которого до сих пор ничье воображение не могло постигнуть» (Там же. С. 88, 94).

19 Bulwer Lytton Е. Last Days of Pompeii. Boston, 1898. P. VI.

20 Попытку связать памятник Фальконе с «помпейским текстом» русской культуры см.: Звенигородская О. «Кумиры падают, народ бежит». (К проблематике памятника Петру I работы Фальконе) // Вопросы искусствознания. М., 2002. Вып. 1.

21 Об этом см.: Лотман Ю.М. Указ. соч. С. 296–297.

22 О Евгении как символе пагубного пренебрежительного отношения к прошлому см.: Evdokimova S. Pushkin’s Historical Imagination. New Haven, 1999. P. 217–231.

23 См.: Осповат А.Л., Тименчик Р.Д. «Печальну повесть сохранить…» М., 1987. С. 22–24.

24 См.: Гаспаров Б.М. Поэтический язык Пушкина как факт истории русского литературного языка. СПб., 1999. С. 82–117. Позже Пушкин обыграл «александровский миф» в «Памятнике»; об этом см.: Проскурин О. Поэзия Пушкина, или Подвижный палимпсест. М., 1999. С. 284.

25 См.: Осповат А.Л., Тименчик Р.Д. Указ. соч. С. 40–43.

26 Жуковский В.А. Полн. собр. соч.: В 12 т. СПб., 1902. Т. 10. С. 31–32. Об этой статье см.: Гузаиров Т. Жуковский – историк и идеолог николаевского царствования. Тарту, 2007. С. 58–67.

27 Цит. по: Осповат А.Л., Тименчик Р.Д. Указ. соч. С. 47.

28 Об этом см.: Moeller-Sally Betsy F. No Exit: Piranesi, Doré, and the Transformation of the Petersburg Myth in Mstislav Dobuzhinskii’s Urban Dreams II Russian Review. 1998. Vol. 57. № 4. P. 539–567; SchônleA. Ruins and History: Observations on Russian Approaches to Destruction and Decay // Slavic Review. 2006. Vol. 65. № 4. P. 649–669.

Александр Долинин Как понимать мистификацию Пушкина «Последний из свойственников Иоанны Д’Арк»

Рыская по интернету в поисках пропущенных пушкиноведческих новинок, я натолкнулся на статью одного плодовитого пустозвона, где прочел следующую жалобу: «В пушкинистике теперь царствует хаос деталей, аллюзий, аналогий, которые зачастую просто наплывают друг на друга. Причем подчас это такие детали, аллюзии и аналогии, что различимы они только в микроскоп (см., например, работы А. Осповата и А. Долинина)». Этот выпад я воспринял как в высшей степени приятный комплимент – и не только потому, что в детстве любил чудную книгу «Охотники за микробами», в юности, подрабатывая на кафедре энтомологии ЛГУ, испытал чистый восторг, когда мне разрешили взглянуть в сильный микроскоп на какую-то чешуекрылую диковину, а в молодости на Пневой улице изучал по слепым копиям эмигрантских сборников «метод мелких деталей» А.Л. Бема и «микроскопический анализ» П.М. Бицилли. Больше всего я обрадовался, увидев свое имя рядом с именем А.Л. Осповата, счастливого обладателя такого мощного и тонко настроенного исследовательского микроскопа, какого, по-моему, нет ни у кого другого в нашем и следующих поколениях. Чтобы как-то оправдать комплимент, я начал писать к юбилею А.Л.О. пушкиноведческую заметку в его любимом жанре, которая неожиданно, ввиду обилия значимых «деталей, аллюзий, аналогий», разрослась до размеров большой статьи. Я надеюсь, что А.Л.О. не рассердится на меня за многоглаголание, в нашем возрасте уже простительное даже при изъявлении чувств.