Животное. У каждого есть выбор: стать добычей или хищником - Лиза Таддео

это мне. Свои деньги. Свой фарфор. Свои часы. Даже если бы он пожелал, я не могла ждать так долго. Проще всего было бы забрать их, когда Ленни находился не в себе, а я притворялась Ленор. Но, очухавшись, он понял бы, что это сделала я. Я в этом не сомневалась. В любом случае я в последний раз жалела старика. После этого вечера я хотела убить его.

– И вот какую вещь я хочу сказать вам, Джоан. Вот какая вещь стала отчетливо ясна мне сегодня, ранним утром. Одно из видéний. Я на самом деле больше, чем просто испорчен.

Леонард начал дрожать.

– Помните, я говорил вам о Сэндстоуне?

– Да, это тот особняк свингеров…

– Чуть дальше по дороге. Теперь там ничего нет, все заколочено, но тогда это было что-то.

– Я думала, вы туда не ездили.

– Ездил. Мы ездили.

– Вы с Ленор.

– Вы должны понять, мало кто из людей вашего возраста способен понять, но в те дни это было… Все менялось. Мы не знали. Мы думали, что волна подхватила нас и несет к новому миру. В некотором смысле казалось, что выбора нет. Когда мы в первый раз поехали туда, это было после какой-то вечеринки у Гетти. Супруги, с которыми мы разговаривали… Муж был важным продюсером, а его жена – роскошной штучкой. Я этого никогда не забуду, на ней было серебристое платье, всего две полоски материи, по одной на каждой стороне груди, встречающиеся на талии, так что везде между ними сквозила голая кожа… – Леонард с усилием поднял руку, и она зависла в воздухе в дюйме от моей грудины. – Эти супруги сказали нам, что собираются продолжить веселье в Сэндстоуне. Позвали нас с собой. Мы о нем слышали, конечно же. Меня это заинтриговало – я же мужчина, – но и Ленор тоже. Ей была любопытна любая жизнь. Моя жена ничего не боялась. Мы взяли с собой по бокалу шампанского и сели на хвост их машине. Когда мы завернули на подъездную дорожку, первое, что мы увидели – как та, другая пара вышла из своего автомобиля без единого клочка одежды. Мы просидели в машине еще с минуту, выключили фары. Ленор посмотрела на меня и потерлась о мое плечо. «Ну же, Лен», – сказала она. Потом поцеловала меня глубоким поцелуем, сняла через голову свой белый сарафан – очень похожий на тот, с которым вы, кажется, не расстаетесь, – открыла дверцу и вышла, чтобы поздороваться с той, другой парой. Они оба приобняли Ленор, мужчина коснулся ее зада. Тут во мне что-то произошло. Мне захотелось ее убить. Мне захотелось убить их, всех троих. Точнее, мне захотелось трахать ту, другую женщину, пока не кончу, а потом вынуть и пихать в глотку Ленор, пока она не задохнется.

Мне пришлось сдержать рвотный позыв, зажав рот ладонью. В тот момент я и половины не знала.

– Джоан, – сказал Леонард, – простите. Кожа может пойти морщинами, но кровь остается той же. Я всегда был ревнивцем. Защитником, как я говорил когда-то. Ха! Защитником собственного эго – это да.

– Но вы вошли в дом, – проговорила я.

– Вошел. Женщины в косичках с маленькими, упругими телами. Мужчины, ласкающие их. В гостиной, где собралась самая большая куча-мала, какой-то бородач играл на гитаре, а вокруг него пары целовались, совершенно голые, друг у друга на коленях, гладили ноги друг друга. Все во мне хотело нырнуть туда, просто трахаться, сосаться и становиться мокрым от этих женщин и от Ленор, но при мысли о том, что кто-то другой будет делать что-то с моей женой, я не мог сдержать ярость. Думаю, до того вечера Ленор не была знакома с этой моей стороной. Я с самого начала ее прятал. Но в тот вечер скрывать ее было уже мне не под силу. Ленор думала, что мы сможем войти на новую территорию вместе, как пара. Ведь в чем была идея? В том, что если вы по-настоящему любите друг друга, если ваша любовь глубока, а сердца чисты, то каждый из вас захочет, чтобы партнер познал блаженство других тел; то каждый будет уважать животные наклонности, свои и чужие, сможет трахаться сам и позволять трахаться другим и называть это «занятиями любовью». И все же после того, как занятия любовью будут кончены, вы поедете домой с супругой или супругом, и будете есть мороженое, и примете душ, и ляжете спать.

– И что случилось?

– В тот вечер – ничего особенного. Мы наблюдали. Та пара, за которой мы приехали туда, они устроили нам экскурсию. В какой-то момент женщина потянула Ленор за руку, попыталась привлечь ее в объятия, попыталась снова подманить ее к своему мужу. Словно моя жена была свежей добычей, которую та несла хозяину. Женщина подмигивала мне, мол, она будет моим призом, если я отпущу Ленор. Мне хотелось убить эту дамочку. Но вначале мне хотелось ее трахнуть. На мне были трусы. В этом змеином кубле я оставался одним из немногих одетых людей.

– Короткие?

– Да, боксеров тогда не было.

– Почему вы их не сняли?

– Надеюсь, вы ни на что такое не намекаете. В этом плане мне нечего было стесняться. Тем не менее я все равно чувствовал себя выброшенным. Мне казалось, все они ощущают мою ревность. Ленор осталась, прижимаясь ко мне. Вежливо отказывала в ответ на все взгляды. Она сжала мою руку, мы вернулись к машине, оделись и поехали домой. Какое-то время не говорили об этом ни слова. Но внутри меня что-то загорелось. Глубинная ярость. Мы с Ленор пытались завести детей. На тот момент мы были женаты четыре года и почти все время пытались. Каждый месяц, когда у моей жены начинались месячные, она старалась скрыть от меня печаль. Так совпало, что на той же неделе, когда мы впервые поехали в Сэндстоун, Ленор встречалась с врачом, специалистом по лечению бесплодия, который сказал ей, что в ее организме все в порядке. Врач хотел, чтобы я приехал и проверился, сдал свою сперму. Я отказался. Моя жена не приставала ко мне, она была не из таких. Ленор была одной из последних прекрасных женщин. Европейская чувствительность.

Леонард переигрывал. Его скорбь была ложью. Я умела понять, когда скорбь – это ложь. Это была одна из моих суперспособностей. Несмотря на то что голос Ленни стал вызывать у меня отвращение, я испытывала любопытство. Именно оно всегда двигало мною. Я развратна и любопытна.

– Я поехал туда снова, – простонал Леонард.

– Ну, еще бы!

– Был вечер, Ленор