Кому на Руси сидеть хорошо? Как устроены тюрьмы в современной России - Меркачёва Ева Михайловна

У надзирательницы Веры Гавриловны была семья: муж-пограничник и дочка Надюшка («детеныш», как она ее ласково называла).

Тюрьма, как говорил Петр Первый, ремесло окаянное, и для дела сего скорбного нужны люди твердые, добрые и веселые. Именно такой и была Вера Гавриловна.

Говорила с заключенными она на одном языке. Они же ее одновременно и уважали, и боялись. Прозвища у нее были «Оперша ВГ» и «Милейшая» (она часто обращалась к заключенным: «Милейший!» — при этом голос был очень строгий, от него кровь стыла в жилах).

— Мама часто и со мной разговаривала на тюремном сленге, — рассказывает дочь Надежда. — Помню (мне было лет пять) фразу: «Не стой на "продоле"». Это означало «не стой в коридоре, проходи в комнату». Поскольку мама бесконечно пропадала на работе, иногда единственной возможностью ее увидеть было прийти в СИЗО. И я приходила. Один раз меня выпустили погулять по коридору, где располагались камеры с заключенными… А вообще тюрьмы я с детства не боялась. Мама всегда говорила, что тюрьма — «наш дом родной» и что тюрьма ее в люди вывела.

— Однажды вечером в ее кабинет в томском СИЗО кто-то постучался, — рассказывает бывший коллега. — Дверь открылась, а там — следственно-арестованный. Вера Гавриловна сначала испугалась, но он ее успокоил. Заключенный сказал: «Гражданин начальник, у нас камера открыта, закройте ее на ключ, пожалуйста». Лещенко потом говорила: «Были и такие сознательные зэки!»

А потом Веру Гавриловну направили служить на Камчатку. Она стала начальником колонии в селе Мильково. Изначально там была тюремная больница, которую преобразовали в воспитательную колонию с участком для женской исправительной колонии.

— Когда Лещенко туда приехала, там уже сложился сугубо мужской коллектив, — рассказывает ветеран ФСИН. — Нарушений была масса. Лещенко попыталась навести порядок, но ей указали на место. Они не знали, с кем имеют дело. Пришлось ей буквально применить физическую силу. Как сама она рассказывала, «в рыло вчесала». Вот это женщина! И это притом что она всегда была очень ухоженной и красивой.

Какое-то время Лещенко жила прямо на территории колонии в комнате для длительных свиданий осужденных с родственниками.

— Это чистая правда, — подтверждает дочь Надежда. — Я первое время даже стеснялась говорить одноклассникам, где живу, дабы не шокировать. Но зато маме было близко на работу ходить (смеется). Приходилось ей, думаю, нелегко, но она никогда не унывала. И многих поражала своими неординарными поступками. Помню историю. Как-то на Камчатке два друга что-то украли. Одного родители смогли отмазать от тюрьмы и отправили в армию, а другой сел в колонию. И тот, который в армии, письмо другу прислал, где рассказал, как хорошо у них: есть алкоголь, «весело, гуляем, особо ничего не делаем». Мама это прочитала (переписка же цензурируется) и написала письмо начальнику воинской части. «Прошу оградить наших заключенных от таких защитников Отечества, дабы не портили им моральной настрой и не разлагали наших воспитуемых». После этого тот друг письмо написал уже в другой тональности: что он исправился, у них дисциплина, и он рад служить Родине. Видимо, начальник части мощно ему всыпал (смеется).

Время тогда было тяжелое и для заключенных, и для сотрудников (питались все из одного котла), и в принципе для страны. Зарплату задерживали, периодически не было отопления и света (уроки я делала при свече). Денег даже на еду не хватало. Ели мы с мамой обычно вымоченную соленую рыбу. Хотя иногда и ее не было… Я прожила так год, потом меня мама отправила в Томск к тете, где я отучилась половину шестого класса, а потом мы переехали уже в Екатеринбург.

Вера Гавриловна и та самая кошка-путешественница (фото из семейного архива)

В камчатской колонии привязалась к Вере Гавриловне кошка Катя. Пока Лещенко жила на зоне, та все время была около нее. Но Лещенко получила разнарядку в Екатеринбург, пришла пора расставаться. Когда Вера Гавриловна собирала вещи, Катя спряталась в чемодан да так и попала в самолет. До самой смерти кошка признавала только Веру Гавриловну, никому больше ни гладить, ни даже кормить себя не давала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Екатеринбург. Улица Репина, 4. СИЗО № 1

Летом 2022 года я проверила это учреждение в качестве члена СПЧ. Проблемы в «Екатеринбургском централе» всё те же, что и везде: не во всех камерах ремонт, есть перелимит (люди спали на полу). На территории СИЗО семь корпусов, в которых содержатся разные категории заключенных. В одном из них «первоходы», в другом — рецидивисты, в третьем — больные и т. д. Проходя по корпусам, я представляла, как вот так же здесь шла Вера Лещенко.

У СИЗО № 1 страшное прошлое. В советские годы здесь исполняли смертные приговоры. Происходило это, как рассказывают ветераны, в подвалах под помещениями, где сейчас располагаются комнаты свиданий. Так вот, в руки Веры Гавриловны, когда она стала начальником органалитического отдела СИЗО, попали «расстрельные карточки». Видимо, ее это потрясло, и, возможно, именно тогда к ней впервые пришла мысль о монастыре.

— Заключенных стала очень жалеть, — воспоминает один из бывших сотрудников СИЗО. — Иногда, как говорила, ловила себя на мысли, что тюрьма — это и есть монастырь, только адский. Задача у тюрьмы и монастыря одна (научиться любить, к Богу прийти), а способы разные.

— Я пришла работать психологом в СИЗО в ноябре 2000-го и сразу обратила на нее внимание, — говорит Елена Прусакова (Чернышова). — Такую женщину было невозможно не запомнить, она сильно отличалась от всех сотрудников своей неординарностью — внешней яркостью, эмоциональным реагированием и нестандартной речью. Молитвенные тексты знала наизусть и цитировала в определенных ситуациях. А когда соединяла это с тюремной лексикой, получалось непередаваемо ярко. Так случилось, что я разбирала конфликт между сотрудниками с ее участием. И я была поражена, насколько она правильная, справедливая и честная. С тех пор мы подружились, и я была свидетелем, как она спасала людей. Думаю, она помогала тысячам. В тот период в СИЗО стал приходить священник. И вот мы с ним и с Верой Гавриловой могли общаться часами. А она с тех пор стала дружить с епархией, что и позволило ей потом перейти туда на работу.

Но еще до того, как бросить тюрьму, Вера Гавриловна стала преподавать. Рассказывают, как женщина в форме неожиданно появилась перед завкафедрой университета и объявила: «Майор Лещенко в ваше распоряжение прибыла». Ничего не понимающий ученый был ошеломлен, но тут же принял решение взять ее на полставки преподавателем (такой бриллиант упускать было нельзя). Так она и совмещала работу в СИЗО с преподаванием в вузе.

Вера Гавриловна Лещенко. У необычной тюремщицы была яркая внешность (фото из семейного архива)

— Я был студентом, когда познакомился с ней, — рассказывает проректор УрГЮУ (Уральского государственного юридического университета имени В. Ф. Яковлева) криминолог Данил Сергеев. — В первый раз встретил ее в магазине около своего дома. Необычная женщина в форме говорила по телефону что-то про спецконтингент. Я был заворожен ее речью. И она тоже это заметила, посмеялась. А потом я увидел ее в университете. Она пришла к нам на занятия. И она меня узнала, взяла надо мной шефство, подкармливала (пирожки приносила). Я тогда уже писал научные работы по тюремной тематике, потому много с ней общался. На ее лекциях по предметам «Уголовно-исполнительное право» и «Криминология» был аншлаг. Студенты разных курсов приходили посмотреть и послушать. Каждый раз это было такое выступление, которое невозможно повторить. Группу студентов она называла «отряд» (как в колонии), старшего курса — «бригадиром», аудиторию — «камерой». Когда считала присутствующих, говорила про «проверку личного состава», когда спрашивала про время: «Сколько до конца срока?» Опаздывающим говорила, чтобы поскорее свою «шконку» заняли. Студенты не обижались. Наоборот, разбирали ее речь на цитаты.