Мой театр. По страницам дневника. Книга II - Николай Максимович Цискаридзе

виллис во II акте «Жизели» – теперь не поможет даже самое богатое зрительское воображение. Дробь, издаваемая пуантами 32 лебедей, и подавно соперничает с партиями ударных инструментов в партитуре Чайковского.

Кто-то восхищается: импортные пуанты с каучуковым носком можно стирать дома в обыкновенной стиральной машине. Танцовщицы, к моему большому сожалению, предпочитают сегодня не обращать внимания на то, что широкие «пятаки» этих туфель напрочь уничтожают линию стопы, словно обрубая ее.

Кстати, зарубежная фирма, выпускающая пуанты с каучуковым носком, постепенно стала менять свою технологию. Год от года ее туфли становятся все менее и менее прочными. Это как история с бытовой техникой. Производителям не выгодно выпускать то, что служит десятилетиями. С пуантами та же проблема. Стоят они дорого, а изнашиваются быстро.

Весной 2022 года по новостной ленте СМИ прошло сообщение, что директор Большого театра Урин обратился в Госдуму с просьбой о дотации на покупку импортной обуви для артистов. Вроде того, что скоро им не в чем будет танцевать. Конечно, планомерно уничтожая свое собственное и уничтожив его наконец, вновь выплывает хорошо знакомое слово – закупка! Ничего нового.

Я уже говорил о том, что мастерских Большого театра, в том прежнем масштабе, больше не существует. Коллектив практически разогнали. Здание в Петровском переулке второе десятилетие «ремонтируется», поглотив ни один госбюджет. Одного не понимаю. Почему это никого, кроме меня, не волнует?! Так же, как никто до сих пор не задается вопросом – куда подевалась дорогостоящая собственность ГАБТа: его старинные занавесы, уникальная коллекция серебряной посуды, антикварная мебель, элитная земля в Серебряном бору, где находился знаменитый Дом отдыха Большого театра, его пионерский лагерь в Анапе, детский сад и многое другое. ГДЕ ВСЕ ЭТО? Кто мне ответит и ответит ли кто-нибудь когда-нибудь?..

В своем повествовании я рванул далеко вперед во времени. Но. Не могу не сказать о том, что меня волнует и, более того, не нахожу нужным о том, как другие, молчать. Я, как попугай – герой бессмертной миниатюры в исполнении Геннадия Хазанова, который кричал, что в зоопарке тигру мяса не докладывают!

38

Общение с Г. В. Хазановым началось в середине 1980-х, когда я, одиннадцатилетний ученик Московского хореографического училища, познакомился с его дочерью Алисой. Она училась в параллельном со мной классе. Я стал бывать у них дома. Однажды Геннадий Викторович сделал мне билеты чуть ли не на неделю своих концертов во Дворце молодежи.

Помню, что творилось в те дни на подходе к зданию: народу, как на первомайской демонстрации на Красной площади, не протолкнуться; двери штурмом брали, про лишний билетик никто даже не спрашивал. «Лишний билетик на Хазанова? Вы что, сумасшедший, что ли?»

Со временем Геннадий Викторович стал для меня очень близким человеком, настоящим другом. В какой-то момент мы перешли на «ты», что я бесконечно ценю.

Гена для меня не только Большой артист, но и образец отношения к профессии. Когда развалился Советский Союз, резко в сторону дурного вкуса и пошлости стала меняться эстрада, особенно всё, что касалось сатиры и юмора, Хазанов прекратил давать концерты. Он не выступал с громкими заявлениями, а просто (для тех, кто понял, а те, кто не понял, и не надо) тихо, но на самом деле громко, закрыл за собой эту «дверь». Ушел в театр, который в лице Хазанова обрел зрелого и очень интересного драматического актера.

Видеть спектакли, где Хазанов играл и играет с мастерами драматического театра: И. Чуриковой, М. Ароновой, О. Басилашвили, Ф. Добронравовым, О. Остроумовой, – большое наслаждение. Однако за этой органичностью и легкостью актерского бытия в любом жанре, что на сцене, что в кино, стоит колоссальный труд.

Я был свидетелем того, как Гена готовился к съемкам в фильме «Приказано уничтожить! Операция: „Китайская шкатулка“», где он играл И. В. Сталина. Лето, время отпуска, яхта в Средиземном море. Мы часто вместе, в одной компании, отдыхаем. Хазанов привез с собой чуть ли не библиотеку про Сталина, изучая его характер, привычки, манеру говорить и двигаться. Просто живая иллюстрация книги К. С. Станиславского «Работа актера над собой»!

За что я еще люблю Гену, так это за умение как работать, так и отдыхать. Говорят, что самый верный способ узнать человека – поехать с ним в отпуск. Ездил, езжу и, дай бог, еще поеду. Потому что, как однажды по поводу какой-то выставки высказалась Р. М. Горбачева, это настоящий «пир духа» (в народе это высказывание превратилось в «пирдуху», что, согласитесь, тоже красиво).

Мне с Геной никогда не бывает скучно, надеюсь, что ему со мной тоже. Мы обсуждаем книги, фильмы, можем поспорить, поговорить о чем-то сиюминутном или о вечном, потому что Хазанов тонкий, глубокий человек, и мне с ним бесконечно интересно и радостно. Он относится к людям, с которыми даже молчать комфортно, а уж когда он в тесной дружеской компании начинает нас же пародировать – просто блеск!

Я многому у него относительно своей профессии научился, вплоть до момента «вовремя уйти со сцены». Как-то Гена мне сказал: «Коля, нельзя размениваться и опускать планку». Стараюсь следовать этому совету.

А «Ералаш», где Хазанов блистательно сыграл итальянского учителя в мини-фильме «40 чертей и одна зеленая муха», стал для меня учебным пособием, когда я занялся преподаванием…

Рассказывая о Гене, не могу не упомянуть и Злату, его супругу. Они удивительно дополняют друг друга. Гена иногда вспыхивает, кипит, фонтанирует. Злата же, наоборот, – уравновешенная, мудрая, умеющая вовремя мягко, но твердо затушить Генин пожар. Однажды Хазанов признался: «Знаешь, Злата всегда была первым моим зрителем и главным судьей». Вот такой пример судьбы двух людей, словно созданных друг для друга. Недаром говорят, что за каждым состоявшимся мужчиной стоит умная женщина.

39

Возвращаясь к записям своего дневника, нахожу дату – декабрь 2009 года… Мне предстояло выйти на сцену Парижской оперы.

Идея вновь пригласить меня в Оперá принадлежала Б. Лефевр, по-прежнему возглавлявшей ее балетную труппу. Брижит ко мне как к танцовщику очень хорошо относилась. Когда в Париже на репетиции «Клавиго» в 2003 году я тяжело травмировался, она по-матерински заботилась обо мне. Навещая в клинике, пообещала: «Николя, дорогой, не волнуйся, ты еще не раз будешь танцевать в Оперá!»

Весной 2009 года Катя Новикова, руководитель пресс-службы ГАБТа, передала мне факс за подписью Лефевр. Это было приглашение в Парижскую оперу на «Щелкунчик» в постановке Р. Нуреева с прописанными датами выступлений – 19 декабря и 22 декабря 2009 года.

«Господи, – ахнул я, – какой тяжелый спектакль, его просто так, с ходу,