Волки и боги - Тена Тена Марина

Сьерра

Ее одежда все еще лежала в их с Ветерком хижине. Лежала так, будто никто со дня ее исчезновения не решался к ней прикоснуться, будто все, связанное с ней, даже эти тряпки, было проклято. Ветерок крепко спала, свернувшись калачиком и положив в рот большой палец. Она никак не могла отделаться от этой младенческой привычки и смущалась, когда Сьерра подшучивала над ней. С возрастом Ветерок научилась не сосать палец, а просто клала его в рот: видимо, так ей было спокойнее. Сьерра сидела на краю постели и думала, почему все эти годы она была так строга к сестре? Почему так настойчиво боролась за то, чтобы малышка отказалась от этой уютной детской привычки?

– Я никогда не говорила, что люблю тебя, – проговорила девушка, не понижая голоса – знала, что ее все равно не услышат.

Восемь лет, восемь долгих лет младшая сестренка льнула к ней, пыталась всеми силами привлечь свое внимание, а она ни разу не сказала ей, что любит. А ведь в глубине души ей нравилось иметь сестру, нравилось ощущать эту связь между ними. Но для Сьерры признаваться себе в нежности и привязанности означало признаваться в собственной уязвимости. Особенно это чувство усилилось после потери отца. Она знала, что мир жесток и пожирает всех, кто ей дорог. И поэтому старалась не давать воли своим чувствам. Но на самом деле она была просто маленькой девочкой, которой нужна забота и которая вместо этого должна заботиться о сестренке. Любимой сестренке, если говорить совсем откровенно.

Теперь Сьерра понимала, что все свои чувства: и любовь, и горечь, и сострадание – все те чувства, которые делали ее уязвимой и так пугали ее – она перевела в одно единственное, всеохватывающее и куда более безопасное для жизни: в ярость. Гнев обжигал ее кости, но он и помогал: движимая гневом, она могла продолжать идти, невзирая на боль и усталость, могла охотиться, могла сражаться.

Но сейчас, сидя у ног спящей сестры, превратившаяся для нее даже не в тень, в невидимку, ей хотелось передать всю свою нежность, которую она так долго пыталась убить в себе. Сьерра протянула руку к личику Ветерка и аккуратно убрала волосы с ее лба. Девочка перевернулась на другой бок и что-то проговорила во сне. Сьерре хотелось сказать ей какие-нибудь простые и ласковые слова, идущие от самого сердца. «Я люблю тебя» или «Я рада, что ты моя сестра». Но она проглотила эти слова прежде, чем они обрели форму. Нет, сейчас не время было это говорить. Сейчас, когда они уйдут в пустоту, когда их никто не услышит. Но если когда-то ее сестра снова сможет видеть и слышать ее, она обязательно, обязательно скажет ей это. Вздохнув, Сьерра направилась в свою часть хижины. За дни отсутствия ее вещи успели покрыться слоем пыли. Их было не так много: охотнице нравилось жить легко, иметь ровно столько, сколько нужно, не отягощая себя. Она надела штаны, не стеснявшие движений, а поверх длинную рубашку, которую подвязала кожаным поясом. Это были особые вещи, которые достались ей от матери Ветерка. Раньше она старалась лишний раз не надевать их, чтобы не испортить. Но сейчас это было уже неважно. Боль в лодыжке продолжала беспокоить ее, но отдых и забота Нестора явно пошли на пользу. По крайней мере, сейчас она могла контролировать боль, чтобы как минимум продержаться еще один день. Голова была еще мокрая после купания. Она расчесалась деревянной щеткой, которую раньше они делили с сестрой, и заплела косички, чтобы волосы не мешали в бою.

Она снова и снова спрашивала себя: какой будет битва? Ей уже приходилось убивать человека, возможно, теперь, после этого страшного опыта, смерть других не будет причинять ей столько боли? Конечно, было бы проще, если бы и для врагов она оставалась такой же невидимкой, как для стаи. Хоть какой-то толк был бы от ее проклятия.

Возле входа в хижину громко защебетала птица, деревня просыпалась. Утренние шумы разбудили Ветерка, сестренка открыла глаза. Сьерра поразилась тому, какими чистыми и прозрачными они были с утра. Как две капли родниковой воды. Сьерра горько вздохнула, и столько печали было в этом вздохе, что она чуть не заплакала. Может быть, они виделись (она видела ее) сейчас последний раз… И может быть, тогда стоило сказать Ветерку, как сильно она, Сьерра, ее любит? Нет, нужно было настраиваться на победу, а не на поражение. И, повернувшись, Сьерра решительно направилась к выходу.

* * *

Пока Сьерра ждала своих спутников, ее внимание привлекли две фигуры: Варо и Иливии. Они быстро бежали по деревне, и в их движениях чувствовалось напряжение. Варо был человеком. Но он так долго жил в племени, что даже двигался по-волчьи, этакой рысью, немного согнув ноги в коленях. Иливия была на пару лет старше его. У нее была загорелая кожа, черные как смоль глаза и очень светлые, выжженные на солнце волосы. В стае к ним относились с уважением. Парочка направлялась к костру, за которым сидели Фернер и Робле. Заметив их приближение, первый воин выпрямился, и крупные мышцы заиграли под его мраморной кожей. Пальцы инстинктивно потянулись к топору: оружие было его частью, третьей рукой, без которой он чувствовал себя неполноценным. Сьерра стояла поодаль, но хорошо расслышала, что говорят разведчики.

– Они приближаются с запада, – сказал Варо.

– Сколько их? – спросил Робле решительным голосом, за которым явно скрывалось волнение.

– Мы не стали подходить слишком близко, – ответила Иливия, убирая волосы со лба. – У них есть свои разведчики, не хотелось, чтобы они нас засекли. Но их много. Очень много. И очевидно, они не собираются скрываться.

– Они не просто не скрываются, они кричат о своей силе. У них барабаны и факелы. Думаю, они хотят нас напугать.

– Да, это явно запугивание, – согласилась Иливия. – Но это ни о чем не говорит. Бравада легко перерастает в панику.

В этот момент перед костром выросла фигура Снегини. Сьерра даже не заметила ее приближения: так беззвучно, несмотря на свой возраст, двигалась старейшина. Она внимательно посмотрела на нее и вдруг увидела то, чего не замечала за годами, морщинами и грубым голосом. Она увидела в ней бесстрашного воина, которым та была когда-то. Почувствовала ее невероятное могущество. Взгляд Снегини стал острым, и Сьерра не могла не вздрогнуть, когда встретилась со старейшиной глазами. Ощущение было странное: на мгновение показалось, что старуха ее заметила. Фернер при виде Снегини почтительно склонил голову и слегка улыбнулся.

– Они уверены в своих силах, – сказала старейшина, жестом приказывая раздуть пламя костра. – У них есть четкий план. Поэтому я предлагаю напасть на них врасплох, пока они не добрались до деревни. Наше преимущество в том, что они пока не знают, что нам помогают Фернер и маг.

При слове «маг» в голосе Снегини послышалось что-то похожее на отвращение. Она все еще не доверяла Заэлю. И Сьерра отлично понимала ее. Не будь она в таком отчаянии, она бы тоже ему не доверяла.

– Как далеко они? – спросил Робле.

Разведчики переглянулись, и Иливия сказала:

– Думаем, они доберутся сюда к середине дня.

– Нам надо их остановить. Может быть, люди и утратили страх, но они точно не потеряли свою страсть к суевериям, которые монстрами оживают по ночам.

К тому же они не знают местных лесов, и их зрение значительно уступает зрению ликантропов.

– Думаю, что я справлюсь с этой задачей, – сказал Фернер.

– Нет, один ты не пойдешь, – сказала Снегиня. – Тебе нужна команда.

– Найдите мне пять самых быстрых воинов. И пусть они обратятся волками.

Сьерра крепко сжала копье Дестры. Ей до смерти хотелось пойти с Фернером, но она не могла обращаться. Ей оставалось только стоять, склонив голову, ожидая, пока Снегиня выберет лучших. Интересно, если бы старейшина могла помнить о ней, выбрала ли бы она ее для этой миссии? Сьерра ощущала себя как живой, который ходит между могилами умерших близких. Она была рядом, но не могла ни говорить с ними, ни быть услышанной, ни помочь. Причем ее положение было еще хуже: ведь с некоторыми из умерших предков члены племени еще могли разговаривать, вызывая их во время обрядов. А она… Она была совсем одна. Интересно, если бы они вызвали дух ее отца, он бы ее увидел? Шептал бы ей, что любит, гладил бы, как в детстве, по волосам? Сьерра крепко сжала копье, так, что пальцы ее побелели. Нет, думать об этом сейчас было нельзя. Нужно было возвращаться к реальности и не позволять себе травить душу, вспоминая всех и все, что потеряла.