Охота на маршала - Андрей Кокотюха

– Молчать! – повторил он.

Затем резко подступил к лежащему, изо всех сил саданул его носком в бок. Старался бить сильно, больно, до визга, тут же нагнулся, сгреб пленника за ворот, хряснул спиной о стену, припечатывая, заорал в лицо:

– Заткни пасть, морда гебешная! Ты родину позоришь, ты власть позоришь, ты – говно в проруби! Ты мусор в органах, ты никто, понял? Ты, блядь, ты кого лапал? Ты жену мою лапал, скотина! Вот почему я тут все решаю! И я все решил, скотина! Подохнешь, гнида, прямо тут подохнешь! И мне по хрену, что там со мной дальше будет! Понимаешь меня? По хре-ну!

Ослабив хватку, почувствовав, как Аникеев сползает по стене, Борщевский, коротко замахнувшись, ударил его кулаком сперва в живот, тут же, чуть подавшись назад – в лицо, метя в самый его центр, в нос, расквашивая сразу, до крови и юшки. Мокрый кулак вытер о китель капитана, только теперь дал ему осесть. Отступил на шаг, замахнулся ногой.

– Хватит! – Соболь мигом встал между ними, расставив руки, правая сжимала пистолет капитана. – Стоп, Ваня! Охолонь! Он свое уже получил.

– Я его убью, Паша! Убью! – продолжал бесноваться Борщевский, рванулся за оружием. – Дай! Дай сюда!

Какое-то время мужчины боролись, не обращая внимания на связанного Аникеева. Завладеть пистолетом Ивану не удалось, Павел оттолкнул его, выставил вперед свободную левую руку, обозначил территорию:

– Стой там! Так замри, Ваня! Хорош, я сказал! Договор?

– Пошел ты… – Борщевский длинно и матерно выругался.

Довольный, что Аникеев сам по себе оказался для Ивана сильным раздражителем, стал личным врагом, и специально накручивать себя у бывшего разведчика не было необходимости, Павел присел рядом с капитаном.

– Спасибо скажи. Он дурной, за бабу свою глотку порвать готов.

– Не его это баба. – Говоря, Аникеев хлюпнул расквашенным носом, внезапно встрепенулся. – Так я же знаю его! Это ж…

– Рот закрой! – прикрикнул Соболь, несильно ткнув лежащего стволом его же пистолета в лицо, стараясь угодить точно в больное место. Аникеев вскрикнул. Павел придвинулся совсем близко, дуло не убрал, продолжил: – Он убивать тебя станет. На куски рвать. А я помогу. Знаешь, почему? Иван еще во что-то верит. У него лично к тебе, Алеша, счеты. За женщину любимую, которую ты своими лапами измарал. А я, капитан, со всей вашей сраной конторы еще с фронта должок получить хочу. Ты за всех и ответишь. Терять нам нечего, твое дело при любом раскладе тухлое, как дважды два. Это хоть дошло?

Аникеев тяжело и прерывисто дышал.

– Тебя люди спрашивают – дошло?

– Ну…

– Не «ну». – Дуло снова ткнулось в разбитое лицо. – Дошло?

– Да. Вам амба, сволочи.

– А тебе?

– Мне тоже, – с трудом признал очевидное капитан.

Соболь уловил в этом что-то знакомое – на таких нотках «язык» обычно начинал давать слабину, плыть, и теперь ситуацию нужно было дожимать.

– Хорошо, Леха, что ты это понимаешь. Дальше что, как мыслишь? Варианты есть? Или мне предложить?

– Какие варианты?

– Молодец, умнеешь на глазах. – Соболь повернул голову, бросил через плечо: – Слышь, Ваня? Он умнеет, похоже.

– Поглядим, – донеслось в ответ.

– Ага, прямо сейчас и посмотрим. – Павел снова повернулся к Аникееву. – Расклад, Леха, я тебе предлагаю такой. Виноват во всем ты сам, у Вани резьбу сорвало. Исправлять положение надо всем. Потому делаем так. Ты рассказываешь, за что забрали сегодня Гонту. И все, больше от тебя ничего не нужно. Взамен получаешь страховку от нас, что мы тебя не будем убивать.

– Ты про что? Какая страховка?

– Иван готов тебя кончить прямо тут. Я его уговорю не делать так. Мы тебя отпускаем. Даже если за это время тебя кто-то хватился, придумаешь, как выкрутиться. У женщины был, подрался, упал пьяный, вариантов навалом. Сообразишь?

– Допустим, – после короткой паузы ответил Аникеев.

– Ага, нашел дураков, – хмыкнул Соболь. – Тебе никто и ничто не помешает сдать нас. Ты же сволочь, Леха, подонок и мразь. Ни я, ни Иван своего мнения о тебе не меняем. Потому что оба мы знаем – ты отыграешься, как только окажешься в безопасности. Анну тоже не забудешь. Хочешь, еще кое-что скажу? Ты, Алеша, лучше нашего понимаешь, что это – правда. Мне, например, в охотку прикончить тебя прямо сейчас. Мы с Иваном еще спичку потащим, кому повезет, у него руки не меньше свербят. Только жить ты будешь. Это я лично тебе гарантирую. И прослежу за товарищем. Вопрос – веришь?

– Кому?

– Нам.

– Вам – нет. – Аникеев ни секунды не колебался с ответом. – Тебе, именно тебе – да, верю.

– А я вот тебе – нет! – развел руками Соболь. – Опять приходим к тому, что нам гарантия нужна. Страховка. И ты нам ее выпишешь, капитан Аникеев.

– Это что такое значит?

– Ну, ладушки. Договариваемся, как я погляжу. – Павел устроился напротив пленника поудобнее. – Есть карандаш, есть бумага. Напишешь прямо здесь, разборчиво, если умеешь – без грамматических ошибок, рапорт на имя товарищей Сталина Иосифа Виссарионовича, Генерального секретаря ЦК КПСС, и Берии Лаврентия Павловича, члена Президиума ЦК КПСС. В рапорте поставишь свою фамилию, звание, должность. И доведешь до сведения руководителей партии и правительства, что начальник такого-то УМГБ подполковник Коваль, как его там, самовольно, будучи давним и скрытым врагом народа, готовит провокацию. Цель которой – дискредитировать не только Героя Советского Союза, маршала Жукова Георгия Константиновича, но и в его лице – все советское руководство. Отдельно укажешь: по твоим сведениям, Коваль выполняет задание американских империалистов. Или английских, каких тебе больше понравится. А то вали в кучу всех гамузом. Годится?

Аникеев судорожно сглотнул, снова хлюпнул разбитым носом.

– А это… зачем еще?

– Затем, Леха. Рапорт твой будет спрятан в надежном месте. Если с кем-то из нас, с Анной Гонтой, даже со всеми разом что-то по твоей вине случится, письмо уйдет по адресу. Простой адрес-то: Москва, Кремль. Туда письма доходят, это не на деревню дедушке. Как думаешь, понравится Ковалю твоя бдительность? Или у тебя другой план – накатать заяву, сдать потом нас и сделать ноги, нырнуть на дно? Отсидеться в погребе у какой-нибудь сердобольной вдовы в глухом селе? Вот наша страховка, капитан. Расходимся краями. За разбитую морду извиняться никто не будет, переживешь. Решай сейчас, думать нету времени.

Темноту заполнило частое, тяжелое дыхание пленника.

– Это ж приговор мне, – произнес он наконец.

– А ты – наш живой приговор. Махнем не глядя. Да или нет?

– Убьете – ничего не узнаете. – Аникеев сделал последнюю отчаянную попытку удержать контроль над ситуацией.

– И чего ж мы не узнаем? Начал уже, Леха. Валяй, колись. Ну?

– Понятия не имею! – выпалил капитан.

Теперь уже Соболь слегка опешил.

– Брось крутить.

– Ничего я не кручу, ясно? Решение забрать вашего Гонту принял Коваль, сам! Там… ну… тут… в подвале, где горело… И тогда, на станции… Короче говоря, чего-то не досчитались.

– Какого-то трофея?

– Там не барахло, не ценности. Я так понял, оборудование какое-то, сильно важное. За ним майор аж из Москвы прискакал, немца за собой водит, как пса на поводке…

– Майор из Москвы?

– Лужин, – кивнул Аникеев. – Они все сейчас на станции. Там телефоны, узел связи, штаб себе оборудовали. Видать, правда, секретное. Не для моих ушей. Разместились рядом, в здании две комнаты есть…

– Знаю, – подал голос Борщевский. – Там вечно разное начальство обосновывается. Или командированные. За движением на станции хрен уследишь.

– Во-во! – подхватил Аникеев. – Я документы читал, они тем немцем подписаны, как бы с его слов… Он же по-нашему ни бельмеса, хотя не из пленных, специалист ихний вроде.

– По чему специалист?

– Так по оборудованию же! Ну которое не сгорело! А Ржавский, видать, хотел обставить дело под пожар! Не будь немца, так бы все спустилось. Теперь Лужин оборудование ищет. Где-то же оно есть. Версия такая, что Ржавский с ним нырнул, глубоко.

– А Гонта здесь каким боком?

– Это вам, бойцы, надо Коваля потрясти! – увлекшись, Аникеев даже хохотнул, находя свое предложение забавным. – Как я сам понял, подполковник просто крайнего ищет. Вроде как наш… ваш Гонта вычислил это место раньше, про что-то с Ржавским договорился. И сейчас его покрывает. А тот, Гришка, значит, своих подельников сам пострелял, чтобы свидетелей не осталось.

Соболь выпрямился, размял чуть затекшие ноги. Борщевский уже стоял рядом, в полумраке мужчины переглянулись. Затем, сбив кубанку на затылок, Павел поскреб ногтями лоб.

– Ты понял что-нибудь?

– С них станется, – бросил Иван.

– Да уж вижу… Получается, потерялись важные ящики вместе с Гришкой Ржавым, а на командира нашего все это вешают?

– Прям сразу вешают! – протянул Аникеев. – Кто-то всегда виноват! И я так Коваля послушал… Знаете, хлопцы, Гонта ему давно не нравится. Вот повод появился.