Повседневная жизнь Испании Золотого века - Марселен Дефурно

Знайте же, что, познав ужасные беспорядки и вред, в котором до сих пор жили те, кто владел нашей рифмой и стихами, и несметное число тех, кто, не боясь Бога и не веруя в него, составлял, писал и сочинял стихи, воруя и списывая днем и ночью стили, идеи, манеру письма у своих старших собратьев, присваивая заимствованное у другого и совершая все виды мошенничества и жульничества со своими стихами, желали бы исправить положение нижеследующими мандонами и ордононами:

Во-первых, пусть все пишут кастильскими словами, не употребляя слов иностранных, и тот, кто введет в свои стихи необычное предложение или гиперболу, будет лишен академиками звания поэта, и в случае рецидива у него будут конфискованы все стихи.

Item, пусть самые старые поэты распределят между собой обязанность давать милостыню сонетами, песнями, рондо и романсами и всеми видами стихов стыдливым поэтам, подбирать на улице тех, кто упал из-за болезни или лишился чувств, комментируя „Уединения“ Дона Луиса де Гонгоры, и к тому же у дверей Академии раздавать суп, сваренный из излишков имеющейся там поэзии.

Item, пусть поэзия в мавританском стиле примет крещение в течение сорока дней под страхом изгнания из королевства.

Item, пусть поэт, служащий знатному сеньору, умрет от голода.

Item, путь ни один поэт не будет столь дерзок, чтобы говорить плохо о других, разве что два раза в неделю…»{217}

Но ни протесты, ни шутки ничего не могли поделать с литературной модой, которая охватила всю испанскую поэзию первой половины века и даже затронула тех, кто, как Кеведо, больше других нападал на нее. Вопреки шутовской «прагматической» санкции, изданной Придворной академией, поэты продолжали голодать, прибегать к протекции знатных людей и беспощадно терзать друг друга…

Глава Х

ЖИЗНЬ ВОЕННЫХ

Престиж испанского оружия. Комплектование армии и личный состав войск. — Военная карьера. Жизнь и приключения капитана Алонсо де Контрераса. — Солдатский темперамент: храбрость, стойкость, гордость и хвастовство. — Закат военного духа. «Жизнь и подвиги Эстебанильо Гонсалеса»

Когда Пьер де Брантом, дворянин и писатель, увлеченный героизмом, узнал в 1566 году, что войска герцога д’Альба, идущие из Италии, собираются пересечь Лотарингию, чтобы добраться до Фландрии и покарать восставших против власти испанского короля, он в почтовой карете отправился посмотреть на поход «этой славной армии храбрых и доблестных солдат… все они бывалые и закаленные в боях и так прекрасно одеты и экипированы, что их скорее можно принять не за солдат, а за офицеров… И даже можно сказать, что это были принцы — столь они были надменны и столь высокомерно и грациозно маршировали». Действительно, со времен Итальянских войн «французская ярость» разбилась о стойкость испанских гвардейских полков, и испанский солдат пользовался непревзойденной славой, сохранявшейся вплоть до первой половины XVII века.

Однако не все, кто сражался под знаменами и во имя Католического короля, были испанцами. Значительную часть составляли иностранцы-наемники (особенно немцы и ирландцы), нанимавшиеся на время какой-либо кампании, или подданные короля Испании из итальянских вице-королевств, которые в лице Александра Фарнезе и Амбросио Спинолы дали испанской армии золотого века замечательных полководцев. Тем не менее испанские солдаты составляли костяк этой армии, в которой они отличались храбростью, выносливостью и своим высокомерием.

Старинный средневековый принцип, согласно которому дворянин должен был служить королю с оружием в руках, все еще оставался в силе; иногда встречались даже дворяне, которые шли служить простыми солдатами. Но это были исключительные случаи; дворяне все больше стремились стать придворными и уклонялись от военной службы. Если исключить случаи принудительной отправки на королевские галеры в качестве наказания за преступление и мобилизации войск, поручавшейся муниципалитетам, для противостояния серьезной угрозе, солдат набирали добровольно, что создало профессиональную армию, в которой проявились все военные доблести — а также их оборотные стороны.

Офицер, получавший особое поручение от короля, должен был для его выполнения сам сформировать подразделение, которое затем возглавлял. Для этого он «втыкал копье» и водружал свой флаг в тех городах или деревнях, которые были ему определены, и, собрав толпу на звук барабанной дроби, бросал клич добровольцам. Если волонтеров оказывалось недостаточно, то (впрочем, как и в других странах Европы) все средства были хороши — обещания, хитрость, насилие, что нередко вызывало ответную реакцию. «Высекли хлыстом, — сообщали „Новости“ Мадрида в 1639 году, — женщину из хорошей семьи, которая помогала некоему офицеру, своему любовнику, вербовать солдат; она привлекала бедняков при помощи съестного; потом она неожиданно запирала их в подвале и оставляла без пищи до тех пор, пока они не соглашались записаться на службу в армию за жалованье, и таким способом она уже заманила несметное количество людей».{218} Среди тех, кто добровольно ставил свою подпись под бумагами о зачислении в армию в присутствии секретаря суда или нотариуса, было множество людей, делавших это для вида, а на самом деле они собирались дезертировать при первой же возможности. Так что не таким простым делом для командира было довести свое войско, в более или менее полном составе, до места назначения, которым обычно был порт, откуда войска отправлялись на одно из полей сражений за пределами полуострова.

По дороге рекруты упражнялись в обращении с копьем, аркебузой и мушкетом — типичными видами оружия для пехотинцев. В очень редких случаях использовались длинные пики, которыми вооружали всадников. Кавалерия большей частью формировалась из иностранных наемников, а испанцы пополняли в основном ряды пехотинцев, которые были личным составом гвардии. Каждое гвардейское подразделение находилось под командованием полевого командира и включало дюжину рот по 200–250 человек; но нехватка денег, которую испытывала монархия, не позволяла постоянно держать в готовности укомплектованную армию. Обычно любая военная кампания заканчивалась не только увольнением наемников, но и расформированием некоторых рот, офицеры которых увольнялись в запас до того дня, когда возобновление военных действий или серьезная угроза Испанской империи не потребуют проведения новой мобилизации.

* * *

Существовало поразительное несоответствие между протяженностью владений Католического короля, многочисленностью сухопутных и морских границ, подверженных нападениям со стороны врагов, и незначительностью вооруженных сил, которые должны были держать оборону. При Филиппе IV в эпоху, когда Испании приходилось подавлять восстания фламандцев в Соединенных провинциях и отражать натиск французов и англичан, их численность не превышала ста тысяч человек, включая иностранных наемников. Поэтому для того, чтобы вести военные действия, приходилось без конца перебрасывать войска, снимать подразделения с наименее угрожаемых мест, чтобы усилить оборону там, где опасность была наиболее велика. Львиная доля усилий и ресурсов испанской монархии уходила на борьбу с самым опасным из противников, с тем, над которым не одержать долговременной и надежной победы — расстоянием.{219}

Но какой простор для приключений открывали обширные поля сражений и разнообразие стран, где от Вест-Индии до Германии и Ионического моря разыгрывались судьбы испанского могущества! Из всех сохранившихся до наших дней многочисленных автобиографических свидетельств о полной приключений жизни солдата наиболее выразительно то, что оставил нам капитан Алонсо де Контрерас. Ни малейшей напыщенности, ни малейшего расчета на эффект нет в его рассказе о своей жизни: Контрерас довольствуется тем, что просто-напросто излагает то, что он делал или видел, простодушно описывая как свои проступки, так и подвиги, и от его повествования возникает ощущение поразительной достоверности.{220}

Алонсо родился в Мадриде в 1582 году в очень простой семье. «Мои родители, — рассказывает он, — были старыми христианами, без примеси мавританской или еврейской крови, и не подвергались приговорам Святой службы; они жили в браке, как повелевает наша Святая Мать Церковь, и за двадцать четыре года у них родилось шестнадцать детей. Когда умер мой отец, нас осталось восемь — шесть мальчиков и две девочки, а я был старшим». В школе, куда его отправили учиться, юный Контрерас убил одного из товарищей ударом ножа, чтобы отомстить за унижение, которому тот его подверг; вмешалось правосудие и, учитывая возраст Контрераса, ограничилось ссылкой на один год в Авилу. Когда он вернулся в Мадрид, его мать пристроила его учеником к золотых дел мастеру, несмотря на то, что он уже заявил о том, что хочет быть солдатом. Но хозяйка стала с первых же дней посылать мальчика за водой, и его гордость взыграла: он убежал и смешался с бродягами и женщинами легкого поведения, которые шли, как за любой армией в то время, за полками, направлявшимися во Фландрию под командованием эрцгерцога Альберта. Алонсо представилась возможность стать поваренком у французского повара эрцгерцога, что позволило ему сесть на корабль в Барселоне и добраться до Савоны. Во время этого путешествия он впервые увидел, что такое реальность войны: «… Прежде чем добраться до места, мы захватили корабль, не знаю, чей — турецкий, мавританский или французский (поскольку тогда была война); я получил большое удовольствие, увидев артиллерийский бой».