Билет на ладью Харона - Василий Звягинцев

Максим, несмотря на официальную капитуляцию, демонстрировал свою гордую независимость и непричастность. Он укрылся в смежном кабинете, сплошь уставленном блоками электронной аппаратуры, от которой в комнату, где проводился допрос, тянулись многочисленные шлейфы и кабели.

Террориста усадили в кресло для допросов.

Ляхов, играя роль ассистента, одетый в голубоватый медицинский халат, опустил ему на голову шлем, на запястьях и голенях затянул широкие черные манжеты, в предусмотренных точках тела — остальные датчики. А сам внимательно наблюдал за предварительными реакциями «пациента».

Держался тот подчеркнуто покорно. Выполнял указания и позволял проделывать с собой явно ему непонятные и вряд ли сулящие что-нибудь хорошее манипуляции так, словно находился под воздействием хорошей дозы аминазина.

На показанных ему Тархановым фотографиях Фарид выглядел импозантно, этакий принц из «Тысячи и одной ночи» в современной трактовке, сейчас же в кресле сидел типичный заключенный. Наголо остриженный, без бородки и усов, одетый в застиранное до белизны солдатское «ХБ б/у» без знаков различия и пуговиц. Вместо сапог или ботинок — резиновые шлепанцы.

«Все правильно, сразу ему дали понять, что никакой он не военнопленный и на приличное обращение может не рассчитывать».

Тарханов, занявший место за простым конторским столом по левую руку от кресла, неторопливо разложил перед собой папку с бумагами, обычную чернильную авторучку, коробку папирос, зажигалку. Потом достал из портфеля и водрузил перед собой бутылку минеральной воды и стакан.

— Что, приступим? У вас все готово, фельдшер?

— Так точно, господин капитан, — кивнул Ляхов.

— Тут ведь такое дело, — доверительно сообщил Тарханов, глядя между Вадимом и Фаридом, — вот этот господин, с которым мы познакомились при весьма примечательных обстоятельствах, вдруг вообразил, что оказался в гостях у совершенно круглых дураков. То есть когда мы их там, в Пятигорске, резали, как баранов, или, точнее, как бешеных волков, он так не считал. А тут посидел в теплой камере, штаны просушил и решил, что он нас все-таки умнее. Я правильно ход твоих мыслей излагаю, Фарид-бек?

— Не понимаю, о чем вы говорите, — впервые разлепил губы пленник. — Почему Фаридом называете. Меня зовут Хасан Али Исраилов. Я к друзьям в гости приехал. Отмечали, как водится, чуть-чуть. Потом ребята повеселиться пригласили. В Пятигорск, в Кисловодск съездить. Я и не знал ничего. Потом, когда гостиницу захватили, я испугался. А деваться уже некуда. Потом ваши солдаты пришли. Ударили, руки скрутили. А у меня и оружия не было… — говорил он ровным тихим голосом, с заметным акцентом.

— Вот так, как магнитофон, третий день одно и то же, — расстроенно сообщил Тарханов Вадиму. — А когда там разговаривали, в машине вместе ехали — совсем другое говорил.

— Не знаю, кто другое говорил, я все время одно говорю.

— Время тянет, знает ведь, что все мы проверить можем, и отпечатки пальцев уже сняли, и очные ставки с подельниками будут, а поди ж ты… Наверное, очень ему надо хоть сколько-то времени выиграть. А для чего?

Ляхов, подыгрывая, развел руками. Мне, мол, откуда знать?

— В общем, так, Исраилов, не Исраилов — мне одинаково. Мне время тоже дорого, и на все про все у нас с тобой час, от силы два. Ты, как я понимаю, человек образованный и сейчас думаешь, что притащили тебя на банальнейший детектор лжи. Или, по-иностранному выражаясь, полиграф. А тебя, не исключаю, обучали, как себя в таком случае вести, и вообще ты у нас такой супермен, что всеми своими реакциями управляешь, как индийский йог. Придется разочаровать.

Тарханов не спеша, вопреки недавним собственным словам, налил в стакан шипящего и брызгающего боржоми, отпил два глотка, закурил.

— А здесь конструкция принципиально иная. Как, вахмистр, вы это формулировали?

— У нас пациент будет дрожать, потеть и гадить под себя не от наших вопросов, а от своих ответов, — с готовностью ответил Ляхов.

— Именно. Очень точно сказано. Короче, Исраилов, здесь дела такие. Я задаю вопрос. Ты на него отвечаешь. В нормальном полиграфе после этого нужно смотреть на стрелочки, экранчики, кардиограммы и гадать — правду ты сказал, соврал или честно заблуждаешься. А у нас куда проще.

Ты сам для себя всегда знаешь, где правда, где брехня. А поскольку кроме всяких пакостей в душе у любого, подчеркиваю, любого человека все равно есть так называемая совесть, она тебе самого себя обмануть не позволит. И — накажет. Слышал такое выражение — муки совести?

Исраилов промолчал, сочтя, очевидно, вопрос риторическим, но в глазах его Ляхов уловил некую тень смятения. Слишком непонятным был затеянный следователем разговор, а особенно — его тон.

Если этот человек действительно не рядовой боевик, а командир или представитель чужих спецслужб, интуиция у него должна быть.

Тарханов огляделся. Увидел в углу большой радиоприемник со встроенными проигрывателем и магнитофоном.

— Слышь, фельдшер, а у тебя тут есть хорошая музыка, пока клиент размышляет?

— Чего бы вы пожелали, капитан?

— Знаешь, может быть, Мендельсона? Как?

— Сделаем. А поконкретнее, ваше высокоблагородие?

Ляхов и не подозревал в товарище таких утонченных вкусов. Мендельсон — это же вам не Чайковский, не Моцарт даже. Однако ведь, кто может знать.

— Если возможно, хотелось бы «Аллегро виваче» из четвертой симфонии… А пациенту дай пока папироску, пусть покурит напоследок.

«Ну, блин, ты даешь, командир, — усмехнулся Вадим, — специально, что ли, готовился? А может, и специально, — подумал он, — в целях создания нужного впечатления».

А точнее всего, ничего тут странного не было. Чем еще заниматься неглупому человеку в армии, если не пить по вечерам водку и не играть до посинения в преферанс по гривеннику вист? В библиотеку офицерского собрания ходить, музыку слушать.

Сам Ляхов, помнится, в первую офицерскую зиму, сидя перед дровяной печкой в своем медпункте, прочел два огромных тома «Мейерхольд в воспоминаниях современников». Потом помогало в интеллигентских кругах блистать эрудицией.

Тарханов с задумчивой улыбкой ценителя прослушал несколько начальных пассажей, потом погрустнел. Мол, прекрасно все это, а тут работать надо.

— Итак, Фарид-бек, вот тебе конкретный пример и доказательство, если хочешь говорить как белый человек…

Бандит напрягся.

— Тебя зовут Хасан Али Исраилов?

— Да, я сказал.

И Тарханов непроизвольно подтянулся. Слишком много надежд он возлагал на эту технику. А если не сработает?

Сработало.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});