Похоронное бюро «Хэйзел и Смит» - Мария Сергеевна Руднева

выйдет, ни у кого не получится. Там же Анна!..

Анна.

Я прикрыл глаза и глубоко вздохнул.

Анна еще жива. Валентайн мертв, а Анна жива, и у нас есть шанс спасти хотя бы одну жизнь из этого кошмара.

Мне предстояло похоронить близкого человека. Я не хотел, чтобы Эмилия наряжалась в траур над детским гробом. И я мог на это повлиять.

Я молча прошелся по конторе, собираясь с мыслями. Задержался у витрины с траурными украшениями; там, среди ожерелий, колец, кружев и переливающихся нитей черного жемчуга лежали мужские булавки и траурные ленты [10] – от самых простых до расшитых черной шелковой нитью. Валентайн предполагал, что многие джентльмены захотят в честь глубокого траура носить именные ленты с монограммами, и даже нашел вышивальщицу только для этой работы…

Кто бы мог предполагать, что эти ленты так скоро пригодятся мне самому.

Я открыл витрину и бережно вытащил одну из лент. Эмилия без слов поняла мое намерение и тут же оказалась рядом и помогла закрепить ленту поверх рукава сюртука. Ее ладонь утешающе легла мне на плечо.

– Я готов, – тихо сказал я, надеясь, что решительности в голосе хватит, чтобы кого-нибудь обмануть. Призрака. Или себя самого. – Идем спасать Анну.

* * *

Викарий присмотрел для экзорцизма укромный дворик недалеко от трущоб Тоттенхофф-роуд. Здесь часть домов стояла заброшенной со времен эпидемии холеры, и их растаскивали постепенно на доски. Что можно продать – продавали, остальное шло в хозяйство или в топку. Эмилия жила в бедном районе, но его нельзя было назвать трущобами в полной мере – здесь же собирались отбросы общества…

Не сговариваясь, мы втроем окружили Эмилию, чтобы не привлекать к ней нежелательные взгляды.

Инспектор Браун держал наготове револьвер.

Отец Майерс завел нас в один из дворов, провел через дом, и сквозь дыру в его задней стене мы попали в жилую комнату соседнего дома. Здесь не сохранилось ни мебели, ни даже очага, сквозь дырявую крышу пробивался лунный свет, и из всех щелей тянуло смертельным холодом.

Викарий тут же занялся приготовлениями к экзорцизму. После произошедшего на Северном Риджент-Серкусе стало ясно, что простыми молитвами до призрака не добраться – то ли он настолько силен, то ли все дело в том, что он принадлежит к другой религии… Но второй раз совершать одну и ту же ошибку отец Майерс не собирался.

У него при себе были и куски мела – с виду самого обычного, таким писали в Итоне на доске старые занудные профессора, – но я не сомневался, что этот мел тщательнейшим образом освящен. Еще викарий заготовил флакон со святой водой и передал Эмилии свои четки.

– Вам будет спокойнее, моя дорогая, и мне тоже, если вы будете отсчитывать время. Один щелчок – одна секунда.

Эмилия кивнула и намотала четки на запястье. Викарий осенил ее крестным знамением и пробормотал молитву.

– Спрячьтесь вот здесь. Я буду видеть и слышать вас, но вы, если что, не попадаете под удар, – он отвел Эмилию к наполовину разломанной стене.

Там в самом деле получалось неплохое укрытие и даже сохранился старый полусгнивший сундук, достаточно крепкий, чтобы на нем можно было сидеть.

Инспектор Браун с револьвером наготове спрятался у дыры в стене, через которую мы прошли.

– Инспектор… – начал я, но он резко оборвал меня:

– Я помню, Дориан, стрелять только в самом крайнем случае. Я полицейский, а не чудовище! И не меньше вашего хочу восстановить справедливость и спасти ребенка!

Возможно, он пытался казаться суровым и собранным, но его пухлое сложение и красные щеки в сочетании с воинственным взглядом и топорщащимися усами выглядели так комично, что в другое время я бы рассмеялся.

Но сейчас мне было не до смеха.

Я шагнул в центр нарисованного отцом Майерсом мелового круга с латинскими символами и непонятными алхимическими знаками и прикрыл глаза.

Я словно увидел себя со стороны – худой, бледный, бесконечно несчастный, как же я был смешон, когда называл себя мечтой поэта. Я скорее мечта ван Доффера. Никогда еще так сильно не желал попасть к нему на стол.

Лучше бы я, чем Валентайн.

Но последнее дело у меня еще осталось.

Где-то здесь бродил призрак Прабху, индийского тхаги, убившего Валентайна Смита. Где-то рядом бродила Анна, чье сознание он захватил.

Он должен быть изгнан.

Он должен быть упокоен.

Он должен оставить нас в покое.

Я сосредоточился на этом образе – образе Анны с горящими синим потусторонним светом глазами, с проклятым кинжалом в руках – и позвал.

* * *

Кажется, мое состояние называют трансом.

Подобно медиумам, я раскачивался из стороны в сторону, на все лады повторяя имя Прабху. Я не моргал, и широко открытые глаза быстро наполнились слезами, но я не в силах был даже на мгновение сомкнуть веки. Мой голос звучал все громче, и в то же время я слышал себя словно со стороны.

Прабху.

Прабху!

ПРАБХУ!!!

…он пришел.

Я почувствовал это всем телом, каждой его частичкой.

Его окружала аура незнакомой мне силы – мне неизвестно до сих пор, была то богиня Кали, богиня Шакти или что-то еще.

Он вошел в круг и теперь зло скалился, поняв, что его обвели вокруг пальца. На юном лице Анны этот оскал выглядел поистине чудовищно.

– Ты убил Валентайна Смита! – я слышал свой голос, доносящийся издалека. – Ты убийца.

– Валентайн Смит убил меня, – усмехнулся Прабху голосом Анны. – Не выгораживай своего дружка. Он убийца и мародер и не гнушался марать руки ради золота, на котором построил свое дело. Это он предложил разграбить храм. Я был там тогда. Я подметал пол храма, чтобы сделать его чище. Меня убили со спины и забрали мои четки. Им не повезло, что я был я. Я, Прабху, отомстил за всех, кто погиб в тот день от руки англичан! Я, Прабху, пролил кровь осквернителей алтаря моей богини!

– Ты убийца и понесешь наказание, – вновь повторил я и поднял револьвер.

Второй револьвер дал мне инспектор Браун. Он был фальшивкой, бутафорским реквизитом, незаряженным – Браун при мне проверял, не осталось ли в нем патронов. И все равно моя рука дрожала при мысли о том, что я могу – вдруг что-то пойдет не так? – ранить Анну. Прабху использовал ее как живой щит.

– Почему Анна? – прохрипел я. – Почему именно она?

Прабху расхохотался.

– Тебя интересует только это, самолюбивый мальчишка? Ладно, я скажу тебе. Девчонка больна. Она была удобна. Она не понимала, что я одалживаю ее тело. А когда поняла, попыталась сбежать! Идиотка, она только помогла мне закончить начатое!