Китай: укрощение драконов. Духовные поиски и сакральный экстаз - Алексей Маслов

Примечательно, что поедание кровавой пищи вместе с духами было преференцией лишь чжухоу и дафу — аристократов, обычно управлявших небольшими территориями. Собственно, их статус зависел именно от того, что они имели право и возможность в момент жертвоприношения напитаться той же пищей, что и духи-покровители.

Если весь ранний Китай был подчинен единым жертвоприношениям, то секуляризация ритуала постепенно приводит к углублению самого смысла жертвы. Кому все же приносится эта жертва?

Ради чего?

Очевидно, что в китайских деревнях первейшей задачей было и до сих пор остается не столько накормить духа или, как иногда упрощенно считается, задобрить его, но именно разделить с ним пищу. Через сам акт разделения человек земной приобщается к своему небесному двойнику и обеспечивает себе жизненную энергию. А потому жертвоприношение в Китае всегда носило «энергетический» характер самовосполнения.

Жертвоприношение: «разделение счастья»

Древний термин очень точно передает смысл разделения жертвенной пищи, называя этот акт санъ фу — «разделение счастья» или «распределение удачи». Поскольку «счастье» (фу) в Китае носило также «энергетический» характер и понималось как получение доброго знака или благодатной энергии от духов предков, то ритуал разделения пищи можно также понимать как разделение этой благодатной энергии среди всех членов местного сообщества. Сам же акт принесения жертвенного мяса или бумажек с «жертвенными» надписями именовался «ритуалом [принесения] счастья» (фу ли).

Во времена Конфуция, т. е. в VI–V вв. до н. э., уже очень четко был сформулирован «адресат», которому возносились жертвы: Небо и Земля. Для этого в основном использовалось жертвенное мясо, чаще всего свиньи. Примечательно, что сам акт жертвоприношения совершал правитель царства, наделенный здесь ролью старого шамана, а часть жертвенного мяса разделялась среди высших чиновников (дафу) царства. Таким образом они участвовали в перераспределении жертвенной энергии через вкушение единой с небесными духами пищей. Конфуций как-то говорил по этому поводу ученику: «В [царстве] Лу ныне будут приносить жертвы Небу и Земле. И уж скоро дафу будут наделять жертвенным мясом, мне, по-видимому, лучше остаться»95.

Ритуал всегда сопровождается жертвой, которая есть часть отторжения земной пищи ради небесного воздаяния. Эта мысль ясна Конфуцию, и он ее проповедует всей своей жизнью.

Жертвоприношения как путь сопереживания с духами единого вкуса и запаха сохранился в Китае повсеместно и до сих пор.

Жертвоприношение — не только разделение пищи с духом или умерщвление человека, но это вообще разделение с духами самого ценного для регулярного восстановления связей между ныне живущими людьми и их предками.

Например, для усмирения стихий нередко в жертву приносились молодые девушки.

Примечательно, что это считалось актом свадьбы жертвы с духом этой стихии. Так, каждый год жертвовали двух девушек в дар Янцзы, и считалось, что «дух Янцзы берет двух девушек себе в жены». Обильные жертвы также приносились духу Хуанхэ — Повелителю реки.96

Мотив жертвоприношения как священной свадьбы нередок в древних культурах, он широко встречался в древней Индии, доантичной Греции, в Африке. Впрочем, само понятие жертвоприношения может быть в ряде случаев весьма условным. Принято считать, что любая «женитьба» на духе реки или другой стихии, по сути, представляет собой умерщвление потенциальной «невесты», что нередко и случалось. Однако возможен и другой, не менее реальный вариант. Он, в частности, встречался в греческих мистериях и был связан с широко известным преданием о критском быке Минотавре в Кносском дворце, которому также посылали на заклание девушек в виде «невест». По одному из предположений, девушек далеко не всегда умерщвляли, а сам акт «умирания» представлял собой обряд инициации в тайные общества, при котором человек как бы умирал и затем возрождался уже в новом, истинном виде. Нередко сам обряд жертвоприношения представлял собой совокупление с верховным жрецом, который и считался воплощением Минотавра.97

Для «мира» жертва действительно умирала и становилась либо жрицей, либо посвященной прислужницей в храме, а священная свадьба являлась символом и жертвоприношения, и нового рождения. Далеким отголоском этих инициации является самоидентификация монашек как «невест Христовых», где венчание с Христом одновременно означает и умирание для внешнего, несакрального мира.

Духи стихий, которым приносили в Китае жертвы, всегда персоницифицированы, причем, как представляется, это персонификация является предельной и буквальной — дух стихии всегда был представлен тем или иным типом жреца-служителя: шаманом, медиумом, магом. Шаман не столько заклинал силы природы, сколько являлся ими, предоставляя свое тело в качестве пристанища абстрактным, но, тем не менее, могущественным стихиям. Таковыми являются духи рек, Лэйфэн — дух грозы, Хо-уту — дух земли и т. д. Дух обитал в теле медиума, как мы наблюдали в случае с понятиям тянь (Небо), лун (дракон), и пользовался этим телом — здесь достаточно вспомнить предания о рождении великих правителей «от драконов» или «от яйца птицы». Не исключено, что медиумы и шаманы, воплощавшие духов рек, совокуплялись с девственницами (как указано выше, например, «два раза в год»), что и считалось принесением жертвы духу реки.

Немало жертв в период Чжоу приносилось Хоуцзи (Владыке Проса) — божеству земли и плодородия, одному из легендарных основателей земледелия и всего рода Чжоу. Хоуцзи считался и предком-родоначальником племени Чжоу, что следует, например, из ряда пассажей древнейшего текста «Канона песнопений» («Ши цзин»).

На образе Хоуцзи хорошо видно, откуда вообще брались представления о духах-покровителях и кому конкретно приносились жертвы. Хоуцзи рождается от земной матери Цзяньюань, после того как она наступила в след великана, и устанавливает на всей земле порядок земледелия и высевания гаоляна, проса, риса и других культур. Таким образом, о нем ведется речь именно как о земном персонаже, вероятно, племенном лидере или, как гласят многие предания, родоначальнике племени Чжоу.98

По другим преданиям, Хоуцзи являлся министром при дворе правителя Шуня.

Тем не менее, он одновременно представляется и духом, которому приносят жертвы, возносят молитвы и славословия. Часть ритуальных песнопений жрецов в честь Хоуцзи дошла до нас в составе «Ши цзина» («Книги песнопений»). И здесь, в песнопении «Совершенный», мы встречаем описание высшей инициации Хоуцзи: «О, Великий Хоузци. Смог ты стать равным Небу! И начало дал нам, научив жертвы приносить»100. Ритуальная формула «равный Небу» или «сумевший стать равным Небу» весьма важна, учитывая, что Небо (тянь) представляло собой не какие-то абстрактные «высшие силы», но являлось явным указателем на верховного медиума, воплощавшего в себе всю совокупность сил духов и природы. Утверждая, что Хоуцзи стал «равным Тянь», древний источник не столько прославляет его этой формулой, сколько указывает на то, что Хоуцзи был посвящен в высшие духовные лидеры, то есть «стал Тянь», воплотив в себе и черты живого человека, и черты духа. Очевидна и его функция — он учит народ «жертвы приносить», то есть совершать «правильные» ритуалы, адресованные истинным духам, кладет начало, по сути, новому Учению и устанавливает через это учение связь между своим народом и миром духов.

…???…

Илл. 93. Иероглиф «раб» (цзан) первоначально зарисовывался как процесс жертвенной выкалывания глаз.

Жертвы приносились и ему лично, и воплощенному в нем духу — никакого различия между земной и небесной ипостасями мага древнее сознание не делало. В историю и в народное сознание Хоуцзи входит уже исключительно в виде духа-покровителя, поскольку, утратив свою физическую оболочку, он как маг и посвященный продолжает оказывать протекцию своим потомкам.

Парадоксальным образом во всех этих ритуалах шаман в виде духа, например духа земли Хоуцзи или духа реки, приносит жертву самому себе, но только в небесном обличий. Шаман приносит жертву и сам поедает ее. Разделяя с духом пищу, он становится духом; поедая жертвенную пищу, дабы оправить ее духам, он становится единым также и с самой этой пищей. Известно, в частности, что в эпоху Инь женщины-медиумы, совершая жертвоприношение, рассматривались одновременно в качестве Матери-прародительницы (адресата жертвы), в качестве самой жертвы и в качестве приносящего жертву, — на этом парадоксальном факте нерасчлененности сакрального восприятия мы еще подробнее остановимся ниже.

И здесь как нельзя очевиднее проступает мотив абсолютного равенства жертвователя и жертвы, шамана и его закланника. Шаман приносит в жертву именно самого себя. Но и приносит эту жертву самому себе, поскольку сам выступает как воплощенный дух. Все трансформации и перетекания образов жреца, жертвы и адресата этой жертвы оказываются слиты воедино внутри одного мистического тела.