Стаи. Книга 2. Новая Волна - Юлиан Львович Егоров

в тюрьме.

Дверь открылась, и вместе с ночной темнотой ударили запахи. Куко даже немного опешил – практически стерильные больничные палаты не шли ни в какое сравнение по нагрузке на обоняние. Мозг с непривычки большую часть из них даже не мог распознать, просто не знал, да и уже забыл, как пахнут леса и трава, даже к озеру можно прийти, закрыв глаза, пользуясь подсказками чуткого носа.

Уши локаторами ворочались во все стороны, ловя звуки ночной жизни, а света двух серебряных ламп, Велеса и Сварога, уже скрывшихся на три четверти за горной грядой, с лихвой хватило, чтобы увидеть все красоты мира.

Лис задрал голову, широко распахнутые глаза улавливали свет самых крошечных огоньков в небе. Казалось, видно мельчайшие клочки далёких газовых туманностей, самая крошечная волна на водной глади, поднятая едва заметным ветерком, переливалась осколками зеркал.

– Вот это да… – потрясённо протянул Куко, – Жаль, что Шакко нет рядом, вот бы удивилась!

Всё же жизнь двух лисиц на станции была наполнена урбанизированными пейзажами, и кицунэ не познали всего великолепия живой природы, что раскрывались перед обострившимися до предела чувствами.

Потрясённый до глубины души, он шёл по дорожке ломанной кривой, от одного края вымощенной камнем ленты к другому, вдыхая полной грудью запахи цветов. Буквально через минуты три, Куко уже смело закрывал глаза, и, продвинувшись вперёд, нюхом определял, какие конкретно цветы высажены в очередной клумбе. Он так увлёкся, что упустил важную деталь – организм ещё очень слаб.

Внезапно перед глазами всё поплыло, а когда через секунду (минуту?) сознание прояснилось, Лис обнаружил себя лежащим на земле. Споткнувшись о бордюр, он рухнул между рядами высаженных замысловатой кривой гиацинтов, прямо на коротко стриженную траву, помяв несколько цветов. Из пакета выкатилась бутылочка, но хоть печенье осталось внутри, а то пришлось бы выбросить.

Поднявшись на четвереньки (попытку встать разум пресёк в зародыше), он собрал свои пожитки, и, добравшись до лавочки, сел. Глубокое дыхание хоть как-то приструнило расшалившийся вестибулярный аппарат, и Куко огляделся.

Ноги, оказывается, привели его к аллее, что стремилась к озеру от башни Клана Флоры, и тут он увидел кое-что знакомое.

Пины. Длинный ряд крошечных сосен, словно череда голубых фонариков, убегал к самой воде и кольцом охватывал водоём. И хотя маленькие деревья едва рассеивали мрак цепочкой разобщённых огней, но воображение вмиг стёрло границу между прошлым и будущим.

Лис воздушной стихии замер, словно его перенесла неведомая сила в далёкое завтра, и, чуть не свернув себе шею, он глядел на макушки стройных деревьев. Свет сосен лился со всех сторон, и, словно корабль, попавший в самое сердце звёздного скопления, украшенного невесомыми облаками голубого газа, Куко не отбрасывал теней. Тело потеряло вес, дорожка под ногами истаяла, оставив только чистый свет мироздания и необыкновенную лёгкость во всём теле. Невесомое парение и покой…

Запах был хорошо знаком. Когда острые серпы рубят высокие, сочные стебли, вся поляна заполняется влажным дурманом. Сознание вырвало из каких-то закоулков картины прошлого.

Раннее утро, тишина и покой ещё не проснувшихся лесов, и поле между дубравами. Человек неспешно идёт по высокой траве, оставляя за собой настоящую просеку. Размеренные, сильные движения рук и богатырского торса. Мах, и новые легионы зелёных солдат падают под косой, шаг, широкий замах, и снова с неподражаемым звуком острый металл подкашивает следующие шеренги. Звук, вот что врезалось в память даже сильнее, чем запах. Но этот звук другой.

Куко с трудом разлепил глаза, и часто заморгал, сгоняя пелену всё ещё одолевающего сна. Сквозь туман раннего утра на него таращился опешивший от испуга человек…

Игорь был несказанно рад благосклонности судьбы. Вместо гарантированной виселицы, или пули палача, а может и того хуже, самочинной расправы граждан, он получил всего пять лет, да и то условно. Суд учёл и ходатайство эволэков, и тот факт, что он добровольно, в некотором смысле, сложил оружие, и помог детям, хоть и не очень много толку было с его помощи.

К глухому недовольству родных девчонок и мальчишек его от греха подальше определили садовником в институт. Хоть он формально и не был местом заключения, но бывший наёмник оказался в клетке: со всех сторон смертельно опасные для него полосы защиты, в большинство внутренних помещений ИБиСа путь так же был заказан. Но жаловаться было грех.

Отличная кормёжка (солдату жратва – первое дело!), своя комнатушка в служебном корпусе с душем, ванной и санузлом. Непыльная работа на свежем воздухе занимала весь день, вечером спортзал и спать. Иногда появлялся в библиотеке, чтобы хоть как-то скрасить жизнь, и набирал литературы, не без энтузиазма погружаясь в давно забытое увлечение. В друзья ни к кому не лез, сторонясь даже других работников, к эволэкам-прелестницам вообще не приближался ближе, чем на десять метров – руководство пообещало оторвать голову за одну попытку завести роман с кем-либо из девчонок. Оторвут, можно и не сомневаться.

Словно в армейском лагере, раз в неделю, а то и реже, выпускали в ближайшие города, в основном Женнец и Медведовск, где можно было провести весь день без надзора. На этих увольнительных Игорь вёл себя тихо: судья предупредил недвусмысленно, что даже переход улицы на красный свет может стать поводом, для элементарной канцелярской поправки, – то есть, от словосочетания «условное заключение» первое слово уберут за ненадобностью со всеми вытекающими.

Очень хотелось выпить. За долгие годы скитаний и тяжёлого труда наёмного солдата организм привык расслабляться горячительными напитками и обществом легкомысленных, и ещё более лёгких на поступки женщин, но тут одинаково плохо было и с тем, и с другим.

Спиртное было под строжайшим запретом. Не вообще на планете, или в данной губернии, а конкретно для него. Причина та же – условно условная судимость. И он обходил стороной магазины вино-водочной продукции, только глотая слюну, от одного вида захватывающего воображение ассортимента, отдавая себе отчёт: стоит только раз сорваться с тормозов, и окажешься там, где даже летом холодно в пальто. И надолго…

С женским полом так же было плохо. То есть наоборот. Женщин в городах было много, красивые, статные, здоровые, аж кровь закипала. Но познакомиться оказалось сложно – проклятый оранжевый радиобраслет на левом запястье выдавал с головой, и красавицы ворочали носами, презрительно фыркали. Нормальных мужиков хватает, чего с осуждённым водиться, да ещё и эмигрантом?

А борделей не было. Вообще! Высокая мораль общества позволяла с лёгкость строить нормальные отношения в паре, где было место всему, и душевным чувствам, и физической близости.

В общем, могло бы быть и получше, но…