Конец света на «бис» - Владимир Контровский

28 октября, 02–15 московское время, 00–15 время местное

Дания, остров Зеландия, к востоку от Слагельсе

Капитан Гриссом, внезапно проснувшись, долго не мог понять, где он. Жутко болела левая нога, и эта боль помогла ему вспомнить, что с ним случилось. Он лежит в здании полицейского участка в датском местечке под названием Киндертофте, на острове Зеландия. А нога у него болит потому, что он, приземлившись на мелководье в озере Сорё, вывихнул её, когда, барахтаясь в прибрежной грязи, судорожно избавлялся от пытавшегося утопить его парашюта. Ногу ему вправили датские полицейские – вызванные местными жителями, они приехали ловить русских парашютистов, а вместо этого им пришлось спасать американских пилотов. Нашли всех, правда, особой помощи не оказали – так, перевязали раненых стрелка и оператора РЭБ и уложили спать прямо в полицейском участке (хорошо хоть одеялами снабдили). Как объяснил полицейский врач, делавший раненым обезболивающие уколы пантопона, ночью их просто некуда везти. На Копенгаген и Оденсе упали ядерные ракеты красных, и в ближайших датских городах, где есть хоть какие-то медицинские центры, сейчас точно не до лечения легкораненых американцев. На вопрос Гриссома, связывались ли подобравшие их датчане с командованием ВВС НАТО, врач ответил, что пытались, но безрезультатно. Короче, им надо выспаться, а утром они решат, что делать.

Утро пришло, и проснувшийся от боли капитан Гриссом (действие укола прошло) не мог сообразить, что его так тревожит. И вдруг он понял, что тревожат его выстрелы, причём из автоматического оружия. Гриссом начал судорожно одеваться, сиплым спросонья голосом пытаясь разбудить свой экипаж и нашаривая в темноте (света не было во всей Зеландии со вчерашнего вечера) сырую кобуру с пистолетом, висевшую вместе с его формой на железной спинке кровати. Внезапно дверь в комнату резко распахнулась, и мощный свет нескольких фонарей ударил по глазам полуодетых американцев.

Старшина второго взвода четвертой роты 108-й гвардейского парашютно-десантного полка, оглядев своих бойцов, довольно улыбнулся. Все здесь, никто не поломался и не потерялся. Меньше десяти минут назад их выпускающий, получив команду от пилотов Ан-8, летевшего одним из первых в колонне троек на высоте пятьсот метров, открыл хвостовую аппарель, и они под крики «пошли, пошли братишки!» посыпались двумя потоками в ночное датское небо, чтобы приземлиться к западу от озера Сорё, севернее автострады Е-20. Сразу по приземлении командир роты приказал их взводу прочесать городишко возле шоссе, заодно прихватывая любой автотранспорт. Выбежав на площадь перед кирхой, десантники увидели грузовичок и маленький автобус, стоявший перед зданием полиции. Четверых полицейских, выскочивших на улицу и схватившихся за пистолеты, старшина положил тремя короткими очередями. Разжившись фонарями у полицейских, упавших на ступеньки у входа в участок, он стал методично обшаривать здание, пинками открывая двери. И за очередной дверью его взору предстал экипажа капитана Гриссома.

– Ух ты, а это ещё что за клоуны? – спросил старшина сам себя, разглядывая лётчиков (хотя полуодетые американцы в грязной, не до конца просохшей форме, мало походили на бравых пилотов USAF, взлетевших вчера на своём «баффе» с авиабазы Уайтмэн). Заслышав русскую речь, Гриссом попытался выдернуть свой «кольт», застрявший в сырой кобуре.

– Хэндс ап! – заорал старшина, переводя ствол АКС на замерших полуодетых людей в американской летной форме. Пилоты замерли, и только один, в кителе на голое тело, упорно лапал кобуру, висевшую вместе со штанами на спинке кровати. Старшина уже хотел было пристрелить этого придурка, но заметил на его кителе капитанские погоны.

– Турсунбаев! – скомандовал он, кивнув головой на капитана и удерживать остальных американцев на мушке. Здоровенный казах, чемпион их батальона по самбо, молча кивнул, закинул автомат за спину и скользнул к Гриссому плавным и одновременно стремительным движением. Р-раз! И капитан оказался на полу, крича от боли в вывихнутой правой руке.

– «Кольт»… 1911А1, – прочитал Турсунбаев на пистолете, наконец-то покинувшем многострадальную кобуру.

– Возьми на память, – старшина усмехнулся. – Будешь девкам показывать, хвастать, как американский самолет сбил, и у его командира пистолет отобрал. И выводи давай этих клоунов, пусть поднимают своего и выходят на улицу, а мы остальные комнаты проверим.

– Гоу, гоу, вашу мать!

Подталкиваемые дулом автомата, ошалевшие от таких кардинальных перемен члены экипажа «баффа», поддерживая своего воющего от боли командира, вывалились на улицу. Над притихшим Киндертофтом с ревом проходила следующая колонна троек Ан-12, заходя на выброску второго эшелона десанта – советские парашютисты высаживались в Норвегии и в Дании одновременно.

Советские десантники после высадки готовят к бою самоходку АСУ-57

****

Александр с полным правом мог считать себя счастливчиком. Он родился и вырос в простой семье, но благодаря природным способностям окончил школу с золотой медалью и свободно овладел английским и французским языками, которые выучил самостоятельно. Лингвистические способности позволили ему без особого труда поступить в МГУ – правда, на скандинавское отделение, где ему предстояло осваивать шведский и норвежский языки. Знание иностранных языков и природная общительность, а самое главное – любовь к красивым вещам вскоре свели его с теми, кого в газетах называли стилягами. Весёлая жизнь, весёлые ребята (и, конечно, очень весёлые девушки), немного фарцовки, немного валюты… Веселье закончилось летом шестидесятого, когда несколько его друзей были задержаны по валютному делу, и Александр разумно решил, что несколько лет в армии предпочтительнее Колымы. Ему повезло снова, когда в военкомате на его дело обратил внимание «покупатель» с Севера: знаток скандинавских языков – это настоящая находка для разведотдела Северного флота.

На месте службы Александр освоился быстро: попытки отдельных несознательных личностей проверить москвича на прочность закончились для проверяльщиков лёгкими нокдаунами (второй страстью Саши после лингвистики был бокс), офицеры были довольны расторопным и сообразительным матросом, с листа переводившим радиоперехваты шведов и норвежцев, а спустя некоторое время на танцах парень познакомился с очаровательной североморкой Алей (как выяснилось позже, дочерью флагманского артиллериста Северного флота). Оказалось, что жить весело можно и на службе.

В конце сентября шестьдесят второго года начальник Александра майор Головатов отправился в инспекционную поездку по хранилищам мобзапасов флота и взял его с собой. Тогда-то Александр и узнал, что байки о гигантских складах топлива, продовольствия и оружия, укрытых в пещерах и сопках, о целых подземных городах-укрытиях – чистая правда.

С начала октября в северных гарнизонах нарастало тревожное ожидание: многие подразделения перешли на повышенную боеготовность, офицеры старались отправить жён и особенно детей в глубь страны, проводились учения по гражданской обороне и экстренной эвакуации.

За неделю до «чёрной субботы» Головатова отправили в посёлок-спутник, а накануне отъезда Саша последний раз виделся с Алей. Девушка рассказала ему, что отец хочет, чтобы она уехала к тёте под Самару, а она не хочет бросать больную маму. И только после войны Саша узнал, что дом, где жили Аля с мамой, сгорел под американским ядерным ударом, а её отец погиб на крейсере «Мурманск» в бою с англичанами у побережья Норвегии.

Посёлок «Спутник» был базой 61-го мотострелкового полка, который на флоте упорно продолжали называть морпеховским. К прибытию Головатова база напоминала растревоженный улей: сновали люди, с урчанием двигалась техника, и обращало на себя внимание большое количество солдат и офицеров запаса, призванных на учебные сборы. Они получали форму и оружие и уезжали на грузовиках в полевые лагеря и на побережье. В пятницу «Спутник» опустел: в городке остались только женщины и дети, два взвода охраны, да тяжёлое чувство тревоги, незримым маревом висевшее над стылой землёй.

Полевой лагерь представлял собой несколько рядов палаток, разбитых около ВПП полевого аэродрома. Конец октября в этих краях прохладен, а разжигать костры было строго запрещено. Во второй половине дня субботы бойцам выдали боекомплект и сухой паёк, причём если сухпай выдавали на день, то боеприпасы – на два дня, а самым здоровым – и на три. И никто ничего не знал – с каждым часом ожидания и неизвестности росло внутреннее напряжение людей, по лагерю ползли слухи один тревожнее другого. Тревогу усиливал непрерывный рёв двигателей самолётов в небе и грохот, доносившийся со стороны границы. Опускалась ночь – в темноте слышался негромкий говор солдат, тускло блестело оружие.