Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Суон понимал, что настоящую опасность представляют не такие явные анархисты и нытики, как Дэрроу, Стеффенс и Норман Томас, – подобно гремучим змеям, они производят шум, который предупреждает об их ядовитости. Настоящими врагами являются те, чьи имена освящены смертью и которые сумели под этим прикрытием пробраться даже в самые почтенные школьные библиотеки, люди, столь порочные, что они предавали корповское государство за много лет до того, как оно возникло; и Суон (с энтузиазмом поддержанный Пизли) запретил продажу и хранение книг Торо, Эмерсона, Уитьера, Уитмена, Марка Твена, Хоуэллса, а затем «Новую Свободу» Вудро Вильсона, ибо, хотя в конце жизни Вильсон стал здравым, практическим политиком, до этого он был заражен вредными идеями.
Само собой разумеется, что Суон запретил также иностранных атеистов, как живых, так и мертвых: Уэллса, Маркса, Шоу, братьев Манн, Толстого и П.Г. Вудхауза с его беспринципными насмешками над аристократическими традициями. (Кто знает? Может быть, когда-нибудь он еще будет сэром Эффингэмом Суоном, баронетом корповской империи?) Кое в чем Суон проявил прямо-таки ослепительную гениальность: он был настолько дальновиден, что заметил опасность, таящуюся в томике циничного «Собрания афоризмов» Уилла Роджерса.
До Дормэса доходили вести о сожжении книг в Сиракузах, Шенектеди, Хартфорде, но все это казалось невероятным, как рассказы о привидениях.
Было семь часов вечера. Семья Джессэпа сидела за обедом, когда на крыльце раздались шаги, которых все и ждали и боялись. Миссис Кэнди – даже хладнокровная миссис Кэнди! – в волнении схватилась за грудь и не сразу пошла открывать дверь. Даже Дэвид замер, не донеся ложку до рта.
Голос Шэда: «Именем Шефа», – тяжелые шаги в передней – и в столовую ввалился Шэд, не снимая фуражки, держа руку на револьвере. Скаля зубы и добродушно подмигивая, он воскликнул:
– Здорово! Ищем вредные книги. По распоряжению районного уполномоченного. Пошли, Джессэп – Он посмотрел на камин, для которого когда-то носил дрова, и ухмыльнулся.
– Может быть, вы посидите в соседней комнате… Черта с два я посижу в соседней комнате! Сегодня ночью мы будем жечь книги. Пошевеливайтесь, Джессэп! – Шэд посмотрел на возмущенно побледневщу Эмму, посмотрел на Сисси, подмигнул и с ухмылко» спросил: – Ну, как дела, миссис Джессэп? Хелло, Сисси! Как мальчишка?
Но на Мэри Гринхилл он не посмотрел, и она на него тоже.
В передней Дормэс увидел стоявших с глупым видом четырех минитменов и Эмиля Штаубмейера, с еще более глупым видом прохныкавшего:
– Приказ… понимаете… распоряжение.
Дормэс из осторожности ничего не сказал; он молча повел их наверх, в свой кабинет.
За неделю до этого он отобрал все книги, которые только могли показаться не совсем сумасшедшему корпо радикальными: «Капитал», Веблена, все русские романы и даже «Народные пути» Сэмнера и «Неблагополучие в культуре» Фрейда, книги Торо и других отъявленных негодяев, запрещенных Суоном; старые комплекты «Нейшн» и «Нью-рипаблик» и все экземпляры троубриджевского «За демократию»; он вынес все это из кабинета и запрятал в старый диван на чердаке.
– Я говорил, что здесь ничего нет, – сказал Штаубмейер после осмотра. – Пойдем дальше.
Но Шэд запротестовал:
– Ха! Я знаю этот дом. Я здесь работал раньше… Имел счастье поднимать эти ставни на окнах и выслушивать брань вот в этой самой комнате. Вы не помните того времени, Док… когда я подстригал у вас газоны, а вы драли нос! (Штаубмейер покраснел.) Уж будьте уверены, я знаю, что говорю. Внизу, в гостиной, полно вредных книг.
И действительно, в комнате, которую называли когда гостиной, а когда залом и которую одна старая дева, полагавшая, что редакторы – народ романтический, назвала даже студией, имелось томов двести – триста, преимущественно подписных изданий. Шэд угрюмо смотрел на них, ковыряя шпорой вылинявший брюссельский ковер. Он был огорчен. Он должен найти какую-нибудь крамолу.
Он показал на самое любимое сокровище Дормэса – тридцатичетырехтомного иллюстрированного Диккенса, принадлежавшего еще его отцу, – единственный случаи, когда последний решился на безумное расточительство. Шэд спросил у Штаубмейера:
– А что этот Диккенс… он, кажется, все чем-то был недоволен…школы ему не нравились, полиция и все такое?
– Да, но ведь, Шэд… Послушайте, капитан Ледью, это было сто лет назад…
– Не имеет значения. Дохлая крыса воняет хуже, чем живая!
Дормэс воскликнул:
– Но ведь сто лет назад! Кроме того…
Но минитмены уже вытаскивали тома Диккенса с полок и с грохотом швыряли на пол. Дормэс схватил одного минитмена за руку, в дверях вскрикнула Сисси.
Шэд подскочил к нему и, подставив громадный красный кулак к самому его носу, зарычал:
– Хочешь, чтобы из тебя тут же, на месте, вышибли ли душу? Или отложим до другого раза?
Дормэс и Сисси, сидя рядом на кушетке, смотрели, как книги сбрасывают в кучу. Он держал ее за руку и старался успокоить, повторяя чуть слышно: «тише, тише!» Да, Сисси была красивая молоденькая девушка, и ведь всего только позапрошлой ночью, неподалеку от города, такую же молоденькую красивую учительницу раздели догола, изнасиловали и оставили валяться на снегу.
Дормэс все же пошел посмотреть, как будут жечь книги. Это было все равно, что взглянуть в последний раз на умершего друга.
На свежевыпавший снег навалили кучу щепок, стружек и еловых поленьев. (Завтра на месте столетнего газона будет большое выжженное пятно.) Вокруг костра плясали школьники, воспитанные в духе минитменов, слушатели новых модных курсов счетоводства и никому не известные деревенские парни. Они хватали книги из кучи, охраняемой веселым и довольным Шэдом, и бросали их в огонь. Дормэс видел, как его Мартин Чезлвит взлетел в воздух и упал на горящую крышку старинного комода. Книга раскрылась на иллюстрации Физа, которая в детстве всегда смешила Дормэса.
Он увидел старого мистера Фока, молча ломавшего руки. Когда Дормэс дотронулся до его плеча, старик Фок печально сказал:
– Они забрали у меня «Погребальную урну» и «Imitatio Christi». He понимаю почему, не могу понять. И теперь они их здесь сжигают!
Дормэс не знал, кому принадлежали и почему сюда попали такие книги, как «Алиса в стране чудес», Омар Хайям, Шелли, «Человек, который был четвергом», «Прощай, оружие!», которые горели все в одной куче во славу диктатора и во имя просвещения его народа Костер уже потухал, когда Карл Паскаль протолкался через толпу к Шэду Ледью и закричал ему:
– Слушай, ты! Мне сказали, что вы тут в мое отсутствие ворвались в мою комнату и забрали без меня мои книги!
– Было дело, товарищ!
– И вы сожгли их… сожгли мои…
– Дудки, товарищ! Их мы не сожгли. Это слишком важная улика, товарищ. – Шэд захохотал. – Они в полицейском участке. А мы как раз тебя ждем. Это получилось так кстати, что мы нашли все твои коммунистические книжечки! Эй, вы! Возьмите его!
Итак, Карл Паскаль был первым жителем Форта Бьюла, отправившимся в Трианонский концентрационный лагерь. Впрочем, нет, он был вторым. Первым был простой электротехник (до того незаметный человек, что о нем легко и позабыть), который никогда в жизни и словом не обмолвился на политическую тему. Звали его Брейден. Один минитмен, приятель Шэда и Штаубмейера, хотел занять его место. Брейден был отправлен в концентрационный лагерь. Брейден заявил на допросе у Шэда, что ему ничего не известно ни о каких заговорах против Шефа, за что был бит плетьми. Он умер в темной одиночке еще до Нового года.
Бывалый корреспондент одной лондонской газеты, посвятивший две недели декабря тщательному изучению обстановки в Америке, написал в своем репортаже, а затем сказал по радио в программе Би-би-си следующее: «Ознакомившись с обстановкой в Америке, я убедился, что там не только нет недовольных нынешним руководством, но что народ благоденствует как никогда и полон решимости построить Мужественный Новый Мир. Я спросил весьма известного банкира-еврея, правда ли, что евреев угнетают, и он заверил меня, что «когда до них доходят эти нелепые слухи, они только пожимают плечами».
XXIII
Дормэс нервничал. К нему домой для просмотра личной переписки в его кабинете явилась группа минитменов, возглавляемая не Шэдом, а Эмилем и незнакомым батальонным командиром из Ганновера. Обыск производили достаточно корректно, но с пугающей тщательностью. Затем, по беспорядку, который он обнаружил у себя в столе в редакции «Информера», он понял, что кто-то и тут просматривал его бумаги. Эмиль его избегал. Шэд вызвал Дормэса к себе и грубо его допрашивал о переписке с агентами Уолта Троубриджа, о которой им якобы доложила агентура.
Итак, Дормэс нервничал. Он был уверен, что скоро будет отправлен в концентрационный лагерь. На улице он постоянно оглядывался: ему казалось, что за ним следят. Торговец фруктами Тони Мольяни – красноречивый сторонник Уиндрипа, Муссолини и жевательного табака как средства от порезов и ожогов – слишком настойчиво расспрашивал его о его планах на то время, когда он окончательно «развяжется с газетой»; а однажды какой-то бродяга изо всех сил старался занять миссис Кэнди забавными разговорами, а сам так и шнырял глазами по полкам в буфетной – не опустели ли они в преддверии бегства хозяев. Но, может быть, бродяга и в самом деле был бродягой.
- Генерал-адмирал. Тетралогия - Роман Злотников - Альтернативная история
- Новый Михаил - Владимир Викторович Бабкин - Альтернативная история / Попаданцы / Периодические издания
- Посвященный - Лошаченко Михайлович - Альтернативная история
- ЗЕМЛЯ ЗА ОКЕАНОМ - Борис Гринштейн - Альтернативная история
- Длинный ствол – короткая жизнь - Комбат Мв Найтов - Альтернативная история / Попаданцы
- Антарктида: Четвертый рейх - Богдан Сушинский - Альтернативная история
- Штрафники 2017. Мы будем на этой войне - Дмитрий Дашко - Альтернативная история
- История не для слабонервных - Хамант Льюис - Альтернативная история
- Опасное путешествие в глубь тысячелетий - Хамант Льюис - Альтернативная история
- Спасти Отчизну! «Мировой пожар в крови» - Герман Романов - Альтернативная история