Пляска в степи (СИ) - Богачева Виктория

— Ты меня торговлей не попрекай, князь, — Гостивит, насупившись, угрюмо, исподлобья глядел на Ярослава. — Сколько с нее мы отдаем в ладожскую казну — так ты об том больше всего ведаешь. Сам и дерешь с нас по дюжине пошлин да сборов.

— Так и ты с поклепа начал, боярин, — тот покачал головой и окинул гридницу требовательным взглядом. — Коли торгуется кому на Ладоге славно да прибыльно — следует делиться. Торговля эта кровью нам достается.

Ярослав поднялся с престола да шагнул вперед, стал широко, завел ладони за воинский пояс, чтобы хорошо был виден и меч, и нож, и заговорил снова:

— Мы заключили добрый союз со славным князем Некрасом Володимировичем, скрепили его на днях свадьбой! Проложили ладожскому княжеству торговый путь на юг, теперь для каждого нашего купца найдется у Некраса Володимировича и приют, и подмога!

Князь говорил громко и властно, так, чтобы голос его, отражаясь от стен, был слышен в каждом уголке гридницы и даже за ее пределами, коли вздумает кто подслушивать. Он принялся расхаживать вдоль престола, всматриваясь то в лица верной гриди, то — в боярские. Потрепанный, запылившийся по краям плащ с тихим свистом разрезал воздух всякий раз, как Ярослав стремительно разворачивался и направлялся в другой угол гридницы.

— Любо, гридь? — остановившись напротив дружины, спросил он.

— Любо, княже! — как один, отозвался почти каждый, и дядька Крут среди них.

— Добро, — Ярослав улыбнулся. — Коли дружине моей любо — добро.

Воевода поглядел на боярина — тот грузно опустился на лавку, впрочем, не склонив головы и не спрятав взгляда. Он сцепил толстые пальцы в замок на дородном животе, и длинная борода лежала у него на широкой груди, спускаясь аж до самого пуза. Нынче на вече всяко Гостивит Гориславич принарядился: кафтан у него был будто из самого золота соткан, да в пояс подлинные драгоценные каменья вкручены как-то мудрено.

— Ты про нас-то уж не забывай, князь, — хоть и сел на лавку, но не успокоился боярин. Вот, и сызнова заговорил. — Ответ тебе перед всем вечем держать, не токмо перед молодцами твоими.

— Хорошо ли я держу, Гостивит Гориславич? — Ярослав повернулся к нему, слегка склонил голову на бок.

— Трудно пока судить, — тот пожал плечами — приподнял их, насколько позволяли толстая мощная шея да подбородок. — Ты вот ответь, отчего обещался нам одну княгиню привезти, а приехал — с совсем другой?

— Гостивит Гориславич, ты уж лишку не бери, — заговорил седой старик, сидевший через две скамьи позади боярина. — Довольно с нас нынче.

Что же ты творишь, боярин Гостивит, сукин ты пес, выругался про себя дядька Крут. Добился всего при князевом отце, а нынче сыну его дерзишь, обвинить в чем-то чаешь?! На глаза попался Святополк — вот уж мерзкая рожа! Княжич довольно улыбался чему-то, особо не скрываясь. Забавлялся.

Никак правду ведает?!

Вся гридница смотрела на князя, и наберется в ней лишь дюжина тех, кто знал ответ на вопрос боярина. Коли они не проговорятся, другие однажды расскажут. Такое точно от чужих ушей не утаишь — княжеская дочка сором какой сотворила, батюшку да себя опозорила!

— А тебе от того какая печаль, Гостивит Гориславич? — спросил Ярослав. — Что вечу обещался — так я исполнил. Привез из далекого южного княжества богатое приданое и добрый торговый союз.

Дружина одобрительно загудела, и дядька Крут против воли вновь поглядел на Святополка. Тот так и скалился, довольный. Тотчас в памяти всплыло, как, бывало, по матушкиному научению да при ее всяческом одобрении, маленький Святополк жалился, возводил напраслину на старшего брата пестунам, те, стало быть, передавали все отцу, старому князю Мстиславу. И уж он три шкуры с Ярослава спускал ремнем — на радость младшенькому. Да и княгине, которая мужниного бастрюка терпеть не могла, как не отравила в детстве — загадка великая. Девок ведь всех при князе она потравила, хоть и не доказать ничего. А все же дядька Крут в это крепко верил.

— … послы от Рёгнвальда хёдвинга…

Задумавшись, воевода пропустил добрую часть обсуждения. Очнулся, лишь услыхав знакомое имя — Рёгнвальда хёдвинга он помнил хорошо.

Вроде как угомонился наконец Гостивит Гориславич, и потому принялись обсуждать обычные для веча дела: хороша ли была добыча в походах, как полюдье на новых землях встретили, с тем торговать станет ладожское княжество, с кем у нас мир, а с кем — немирье. Поговорили и про соседей ближайших: ждут, вот, вскорости в гости послов от норманнского хёдвинга. Да-а, близится уже холодная осень, а там рукой подать — и зима. Пойдет ли их князь, как о прошлом годе, по Великому Нево, сам к норманнам — как друг?..

Так и поговорили. Добрую половину утра пробыли они в гриднице, когда Ярослав распустил созванное вече. О чем могли — сговорились. Иные же противоречия не примирить разговором. Гостивит Гориславич вышел одним из первых — вначале шел его обтянутый кафтаном живот, а после — уж сам он. А за ним — и остальные бояре. Некоторые — отступив на несколько шагов, иные же так и липли к нему со всех сторон.

Одернувший Гостивита Гориславича старик остановился подле Ярослава и заговорил с ним, и тот кивнул, приложив к груди раскрытую ладонь, а напоследок и вовсе склонил перед старцем голову.

Не задержавшись подле брата, ушел и Святополк.

— Когда мальцом был, все никак в толк взять не мог, отчего отец вече бранит всякий раз, — Ярослав откинул с лица выбившиеся из-под кожаного шнурка волосы и с невеселой усмешкой посмотрел на воеводу. — Что скажешь, дядька Крут?

В гриднице остались они вдвоем да сотник Стемид — князь велел ему подойти кивком головы. Воевода же замахал руками на сунувшихся было вовнутрь холопов: рано, мол, еще, снаружи обождите.

— Коли уж батюшку твоего вспоминать, то и вполовину так худо у него не бывало, — забрюзжал дядька Крут, все поглаживая густые седые усы.

— Да что тут думать, батька, коли б ты дозволил, мы б давно толстосума этого угомонили! — не выдержав, в сердцах бросил Стемид.

Был он еще молод для сотника по зимам, так размышлял воевода. Молод да горяч, но за князя был готов и в костер, и в ледяную воду — куда велят. Потому его Ярослав и приблизил, хоть и стоило, может, обождать. Ему нужны были такие люди.

Вот и нынче у сотника Стемида пламенным гневом горели голубые глаза, а медные волосы были всколочены оттого, что все вече напролет тот зарывался в них ладонями, ярясь.

— Каждого не угомонишь, — Ярослав поглядел на сотника. — Чую, что худое замышляет супротив меня Гостивит Гориславич. Чую. Но токмо на поклепе судить его не могу. Отец его привечал…

— Знамо, мутит воду боярин, — дядька Крут покачал головой, разочарованный.

Упрямства князя он не понимал, да и не хотел. — Княгиня Мальфрида уж все пороги его терема стесала, в гости денно захаживая.

— Воевода! — Ярослав вскинул руку, предостерегая. — Довольно. Не будем о княгине.

Вспылив, он вздохнул и посмотрел по очереди на обоих. И сотник его, и воевода нынче были едины. Их несогласие князь легко мог прочесть в яростном взгляде Стемида, в нахмуренности дядьки Крута.

— Засиделись мы нынче, — уже спокойнее заговорил князь и первым зашагал к дверям.

Нагнав его уже в сенях, воевода придержал за локоть и все же сказал:

— Ты хоть княгиню свою от старой ведьмы отвадь! Чему еще старуха девку… Звениславу Вышатовну научит!

***

Был ясный, солнечный день. Последние теплые седмицы остались, считай, а после уж окончательно придет на Ладогу осень. Возвращаться в избу да слушать причитания жены воеводе не хотелось. Да и было у него одно дельце на княжьем подворье, коли уж он оказался на нем нынче. Поймав мальчишку из детских, он вызнал у того, где поселились сопровождавшие новую княгиню люди и направился туда. Мыслил, повидаться перед отъездом с воеводой Храбром да узнать у него кой-чего.

Гостей князь приветил, как должно. Выделил им избы неподалеку от терема, приставил всякую прислугу — и девок, и холопов. На все трапезы звал к себе в терем за стол. Не каждого заморского гостя так на Ладоге привечали.